6
Талиб не любил менять заранее намеченные планы и потому, несмотря на тревогу в душе, все же пошел с Лерой на базар. Он не любил нарушать свои планы, но часто нарушал их по каким-то внутренним побуждениям, которые оказывались важнее, чем осмысленные намерения.
— Знаешь, Лерочка, давай поедим с тобой самсы, потому что я хочу еще в милицию зайти и только потом на базар.
Они перекусили, стоя на тротуаре. Лера сказала, что она еще не проголодалась и нечего перебивать аппетит.
Лера не любила самсу, эти пирожки с крупно рубленным мясом и нежареным луком.
В милиции Талибу объяснили, что дело об убийстве на улице Оружейников ведет Акбарходжаев. К следователю Талиб зашел вместе с Лерой. Сначала он заговорил с Акбарходжаевым по-русски, чтобы Лера понимала, а потом, когда начал сердиться и волноваться, незаметно для себя перешел на узбекский. Он долго спорил с Акбарходжаевым, что-то доказывал ему и почти не обращал внимания на Леру, которая изредка дергала его за рукав.
— Индюк! — сказал Талиб жене, когда они вышли из милиции. — Глупый индюк!
— Н-ну какой он индюк, — сказала Лера, — он же худой.
— Худой глупый индюк! — упрямо повторил Талиб. — На базар не пойдем. Надо с соседями поговорить.
Отец Закира пришел с работы и, узнав, что Талиб вернулся в Ташкент, рассердился на домашних:
— Почему не пригласили в гости? Они голодные с дороги.
Закир сказал, что Талиб с женой совсем недолго побыли дома и куда-то ушли. Наверно, на базар.
— Невежи, — говорил отец, — невежи! После дальней дороги человека в гости не пригласили! Такого в моем доме никогда не бывало. — Он продолжал выговаривать своим домашним, когда отворилась калитка и вошел Талиб с женой.
По законам восточного гостеприимства вначале о делах никто не разговаривал. В парадной комнате накрыли низенький столик, поставили на него блюдо с фруктами и сладостями, а во дворе уже дымился очаг. Поговорив о здоровье, о дальней дороге, постепенно перешли к делам. Прежде всего отец Закира счел нужным извиниться за то, что с его молчаливого согласия дети пользовались чердаком опустевшего дома. Увидев, что Талиб отнесся к этому снисходительно, отец Закира стал постепенно выкладывать все, что произошло:
— Конечно, я не думал, что так кончится. Если бы знать, надо бы сразу запретить. Я думал, собираются, книжки читают. Думал, пускай читают. Потом они совсем обнаглели, конечно. Собаку привели. Я редко дома бываю. И потом, я вам честно скажу: я учителю доверял. Никогда я не думал, что учитель Касым может такое допустить. Если признаться, я до сих пор поверить не могу. Но начальство лучше знает.
Пока отец разговаривал с гостями, Закир помогал матери готовить еду. Он изредка заходил в комнату то за блюдом, то с чайником горячего чая и с любопытством прислушивался, о чем говорят взрослые. Он с уважением смотрел на Талиба, о котором так много слышал раньше. Его смешила русская жена, которую дядя Талиб привез из Москвы, то, как она неловко сидит на полу за низеньким столиком, как одергивает узкое платье и как много ест сладостей. «Такая худенькая, а как много ест, — думал Закир. — А-а, она, наверно, не знает, что потом плов будет. У русских же все наоборот. Они сначала суп едят или плов, а потом сладкое».
Закир чувствовал свою вину перед Талибом и потому очень обрадовался, когда после плова отец приказал ему помочь соседям наносить воду, полить двор, принести саксаул для очага. Когда он бегал за водой, на минуту заскочил к Эсону.
— Он не сердится, — сказал Закир. — Жена у него русская. Она доктор.
С приездом хозяев двор неузнаваемо изменился. Распахнутая дверь дома и растворенные окна, подушки и одеяла, вывешенные на солнце, сделали его совсем не похожим на тот пустынный двор, каким он был несколько дней назад.
Убедившись, что Талиб не сердится на него, Закир решился заговорить:
— Вы не думайте, дядя Талиб, мы все время только на чердаке были. Мы ничего не ломали. А собака у нас совсем недолго была. Она сейчас у Рахима. Это очень хорошая собака. Если хотите, можете поглядеть. Она совсем на других собак не похожа. За нее Саидмурад, приказчик, десять рублей давал. Несмотря что она маленькая. У нас за щенка-волкодава рубль дают. Если хотите, я ее приведу, мы ее вам отдадим. Вы любите собак, дядя Талиб? Она поноску носит.
— Я собак люблю, — сказал Талиб, — а вот моя жена — еще больше. Но ведь жить-то я здесь не собираюсь, уеду скоро.
«Значит, за собаку не сердится», — понял Закир, успокоился и продолжал:
— А насчет учителя Касыма вы не верьте. Что про него говорят, все неправда. Мы-то знаем.
Эти слова неожиданно для Закира очень заинтересовали Талиба.
— А что вы знаете про учителя? — спросил он. — И кто это — мы?
— Мы, — сказал Закир, — вся команда: Кудрат, Садык, я, Эсон и Рахим. Он никакую школу не организовывал, просто иногда с нами разговаривал, книжки давал. Очень интересные книжки, у нас Таджибеков их забрал. Потом Таджибеков нас всех отдельно допрашивал. Мы все сказали, что никакую школу он не организовывал. Просто Таджибеков на него злится, и все.
— Погоди, — сказал Талиб. — Ну-ка, расскажи все по порядку.
Отец внимательно слушал Садыка. Какой он толковый, про себя думал учитель, как связно, логично все рассказывает! И еще эта фотография.
Учитель опять посмотрел на снимок и ничего особенного в нем не увидел. Верно ли, что это тот самый дувал? Надо посмотреть самому.
Господи, думал он, у ребят, оказывается, тоже свои заботы и тревоги, даже свои преступления. Целая жизнь. А он как-то и не замечал этого. Шутка ли — кража печати, фальшивая справка. И бедный Кудрат — что с ним сталось?
Отец не стал ругать Садыка. Конечно, он мог бы сказать, что маленькое преступление всегда рождает большое, что «коготок увяз, всей птичке пропасть», но он не стал этого говорить. Во-первых, он понимал — сейчас не время для нотаций, а во-вторых, был уверен, что ребята давно сами все поняли. В рассказе Садыка о том, как вели себя ребята, учитель видел то детское благородство, которого так часто не хватает взрослым.
— Ну что ж, Садыкджан, — сказал отец, — отдохни немножко, и после обеда поедем в город. Не переживай, правда всегда побеждает.
После обеда один из жителей кишлака заехал за ними на арбе.
— Я думаю, сначала надо бы зайти в милицию, — сказал учитель Касым.
— Правильно, — сказал Садык, — надо им фотографию отдать, на ней же все видно.
Арба ехала медленно, слишком медленно. Это чувствовал и Садык и отец. «Конечно, пешком идти не быстрее, — думал про себя учитель, — но, когда идешь пешком, время быстрей проходит». И он бы, конечно, пошел пешком, если бы не жалел сына, который так устал, идя к нему всю ночь. А Садык думал, что идти пешком быстрее, но молчал, потому что жалел отца.
Солнце клонилось к горизонту. Тени тополей все вытягивались и вытягивались. В воздухе висела легкая пыль. Арба мягко катилась по дороге.
…Разговор с Талибом прямо-таки разозлил следователя. И почему это люди считают себя вправе давать советы в таком сложном деле! Почему вмешиваются! Только сегодня приехал, еще ничего не знает, а сразу идет в милицию. И не один пришел, а с женой. Совсем стыд потерял — привез себе дамочку из Москвы. Но как не стыдно приходить с ней в официальное место, в милицию! Как оторвутся от родных мест, так сразу забывают обычаи и теряют скромность. Вот, например, кто он сам? Студент. И не юрист совсем, а геолог. Геолог… Раз ты геолог, ну и копай себе землю. Нет, лезет с вопросами — что, как, почему. Так я ему все и выложу! Еще чего не хватало!.. Говорит — долго. А что долго? Семь дней всего. Некоторые преступления по году остаются нераскрытыми, а тут всего семь дней. Головой качает. Постыдился бы! А жена хотя и русская, но скромная. Обычаи лучше его понимает.
Не успел Акбарходжаев успокоиться, как его вызвал начальник милиции.
— Доложите, — сказал начальник.
Акбарходжаев рассказал все по порядку и сообщил, что в деле появилась справка с печатью, датированная следующим днем после убийства председателя махалинской комиссии. По мнению следователя, это доказывало, что печать находилась у учителя Касыма. Справка найдена у мальчишки, который особенно рьяно защищал учителя и теперь так же, как и учитель, бесследно исчез.
Начальник милиции выслушал его довольно хмуро и, вместо того чтобы похвалить, сказал:
— Прошла неделя, а вы так ничего толком и не сделали. Ваши подозрения никак еще не подтвердились.
Акбарходжаев возразил, что сделано очень много, но начальник его оборвал:
— Все это пока не версия убийства, а домыслы. Может быть, все так, как вы говорите, а может быть, совершенно иначе. Даю вам еще неделю. Хватит?
— Неделю много, — сказал Акбарходжаев. — Через три дня все точно доложу.
