Лех идет впереди и оглядывается. Оглянется и тихонько пальцем пошевелит. Показывает, как «кукушкин ершик» выгибает мохнатое туловище. Смешно ему. А как быть Ваське, если он даже видеть спокойно не может, когда что-нибудь ползет да еще извивается? Пусть тебя хоть генералом выберут, все равно страшно.
Но Леху, кажется, надоело над Васькой смеяться. А Ваське грустить тоже понемногу надоело. Ну, пусть он боится всяких гусениц и червяков. А зато не боится с разбегу перепрыгнуть на другой берег Ящерки. Речка уже узкая стала и мелкая, видно, как на дне стелются тонкие водоросли. Длинные, будто зеленые волосы русалок.
Р-раз! Только барабан загудел от толчка да рюкзак хлопнул по спине. И под ногами другой бережок. Ну-ка, Лех, попробуй так! Где тебе! Даже длинноногая Таня ойкнула, а Сеня погрозил кулаком.
Из леса бежит среди ромашек чуть заметная тропинка. К самой воде бежит. А у воды что-то блестит. Подкова! Значит, лошади приходили на водопой.
Выхватил Васька из-под рубашки палочки. Тр-рах! Находка!
Сеня вздрогнул даже:
– Ты чего, Снегирев? Барабан продырявишь!
– Подкова!
– Я думал, жук, – почему-то обиделся Игорь.
– Шла корова, потеряла подкову, барабанщик шел, подкову нашел, – сказал Лех.
Галина не стала писать про подкову в дневник.
– Если бы она была хоть старинная…
– Все равно открытие, – доказывал с того берега Васька. – Раз есть подкова, значит, здесь где-то деревня.
Сеня засмеялся:
– Эх, Васька, Васька… Открытие! Про деревню мы и так знаем. Называется Палкино. Вон и крыши видать.
Васька бросил подкову в воду. Сверкнула на солнце и скрылась в зеленых русалочьих волосах. Разбежался Васька и махнул снова на левый берег. А он выше правого. Попал Васька животом на глинистую кромку, а ноги в воде. Животу больно, а все равно весело.
Солнце пляшет на воде и листьях. Трескотня кузнечиков на полянках. Небо перерезал наискось белой чертой быстрый реактивный лайнер. На Москву.
Вылил Васька воду из тапочек. Только собрался догонять ребят, видит – в траве мертвая стрекоза. Синяя, а крылья прозрачные с черными крапинками. Снова взметнул Васька палочки: Тр-рах!
Ну, хочется человеку побарабанить! До сих пор не удавалось. Сперва думал Васька, в походе все под барабан маршировать будут, а ничего не вышло. Сразу разбрелись. Лех идет, ворчит на кастрюлю. Сеня думает о чем-то, девчонки о своих делах говорят. А Игорь за бабочками гоняется… Тр-рах!
– Игорь! Гляди, стрекоза…
Все сбежались на сигнал. Поглядел Сеня на Ваську, попробовал пригладить свой ежик, сказал:
– Эх, Васька… Ну, чего ты, Снегирев, зря гром устраиваешь? Разве за этим барабан у тебя?
– А зачем? – сказал Васька и стал смотреть, как из мокрых тапочек идут пузыри. Шевельнешь ногой – пузырь.
– Для важного дела барабан… Вот если случится большое открытие и надо позвать всех… или будет тревога…
Васька перестал смотреть на пузыри. Поднял Васька широко открытые глаза.
– Или если настанет очень важный момент, – тихо сказал Сеня, – вот тогда ты, пожалуйста, барабань, Васька.
– Ладно, – тоже тихо сказал Васька. – А какой это важный момент?
– Всякий… Знаешь, сказать трудно… Хочешь, я расскажу лучше, что я видел однажды?
Все хотели, не только Васька. И все пошли рядом.
7. Рассказ о важном моменте
Сеня был тогда чуть постарше Васьки и чуть помладше Игоря и Леха. Ему исполнилось одиннадцать лет. Со своим дядей-моряком он приехал в Севастополь.
Дом, где жил дядя, стоял недалеко от Исторического бульвара. Над холмом, усеянным белыми домиками, поднималось круглое здание Севастопольской панорамы. Белый камень, серебряный купол, башенка и шпиль с маленьким парусником.
В первый же день Сеня уговорил дядю купить билет.
…Низенький экскурсовод в полотняных брюках и сандалиях на босу ногу что-то громко объяснял. Сеня почти не слушал. Он стоял на круглой площадке с медными, как на капитанском мостике, поручнями.
Громадное полотно окружало склоны Малахова кургана. Склоны были как настоящие: с траншеями и землянками, с перевернутыми зарядными ящиками, брустверами из корзин. С фигурами убитых. А дальше, на полотне (и как это сумели нарисовать такую громадную картину!), английские, французские, русские колонны, синий дым выстрелов, далекие британские фрегаты, мачты затопленных русских кораблей, желтые форты и Севастополь под первым лучом солнца.
Уже не поймешь, что нарисованное, а что настоящее. Все настоящее! Но почему оно застыло и молчит?
– А здесь изображен особенно важный момент… – донесся до Сени голос экскурсовода в сандалиях. Что за момент, он уже не слышал. Ему показалось, словно чье-то волшебство разорвало заколдованную тишину и неподвижность. Сене показалось, что все ожило. Он увидел маленького барабанщика.
Круглые бомбы с треском выбрасывали желто-красные букеты взрывов. Громкое щелканье выстрелов било по ушам. Воздух гудел от криков тысяч людей, содрогался от залпов тяжелых бомбических пушек и мортир. И, как ни странно, слышался сквозь шум боя спокойный голос Нахимова, поднявшегося на оборонительную башню, ворчливый бас хирурга Пирогова, скрип ведер на коромысле сестры милосердия Даши Севастопольской. А маленький барабанщик в зеленом мундире с белой перевязью выбивал спокойную негромкую дробь.
Уже не нужен был сигнал тревоги. Солдаты пехотного полка почти построились в ощетинившуюся длинными штыками колонну.
Не нужен был сигнал атаки. Все и так знают, что начнется она сейчас.
И все-таки барабанщик бил. Он стоял совсем спокойно среди тонкого свиста пуль и шуршания тяжелых ядер. Он чуть расставил ноги и склонил голову, глядя, как ровно пляшут палочки на желтой коже высокого барабана.
И Сеня понял, что это и есть важный момент. Было очень важно, что мальчик-барабанщик оставался очень спокойным и палочки не сбивались с ровного ритма.
Вы слышали когда-нибудь, как в рокот грозного ливня, шум ветра и трескучие раскаты вливается негромкий звон струи, ударившей в пустое ведро? Кто-то выскочил на секунду и сунул его под водосточную трубу. «Тра-та-та-та», – часто бьют капли о металлическое дно. И гроза словно отходит и делается спокойнее.
Так же и ровная дробь маленького барабанщика в грохоте штурма.
– Здесь, товарищи, вы можете рассмотреть… – Голос экскурсовода, усиленный микрофоном, ворвался в грохот боя. Вздрогнул Сеня, и кончилось волшебство. Умолкли пушки. Неподвижно повисли синие дымы. Замерли на бегу солдаты.
А мальчик с барабаном стоял так же, как раньше. Чуть расставил ноги и склонил голову в зеленой с красным околышем бескозырке. Только палочки не мелькали в руках. Он отдыхал…
Экскурсия обходила площадку по кругу. И вот уже надо спускаться по лестнице, узкой и крутой, как корабельный трап. Сеня не спустился. Он протолкался осторожно и пристроился к другой группе. Вернулся к барабанщику.
Так он делал три раза…
Потом он ушел из панорамы к Четвертому бастиону. Черные корабельные пушки были горячими от солнца. Два загорелых малыша прыгали с бруствера в мелкие желтые цветы. Заберутся и прыгнут… Ветер запутался в выгоревшей траве, и ее сладковатый запах смешался с запахом моря. Струился теплый воздух. В нем колебались белые ряды домиков на крутых склонах за Южной бухтой и темный памятник-танк на Зеленой горке.
Сеня сел на бруствер.
Он вспомнил барабанщика, сохранившего мужество в очень важный момент. И показалось Сене, что он встретил хорошего друга. Ведь он тоже был из беспокойного племени мальчишек. Он был таким же, как те мальчишки, которые помогали отстаивать Севастополь и в прошлом веке, и позже, когда немецкие снаряды разбивали памятники и дома.
И он подумал, что смог бы тоже…
Но этого Сеня ребятам уже не сказал. Об этом не говорят…
Васька лежит на траве. Ноги у Васьки гудят. Ведь прошагали-то ой-ой сколько! Сеня говорит, что девять километров. А Лех говорит, что двенадцать.
Ваську только что отругали за легкомыслие: за то, что не взял с собой одеяло. Васька вместо того, чтобы расстроиться, обрадовался:
– А разве поход с ночевкой будет?
– Горе луковое! – ахнула Таня. – Ты и не знал?
Галина застонала. Лех засвистел сквозь зубы, стал разглядывать совершенно пустое небо и заметил между прочим:
– Я сразу говорил… Свяжись с мелкотой – хлебнешь соленого.
Сеня хотел выругать Ваську покрепче, но не стал. Себя ругать надо: не проверил даже, с чем идет в поход малыш Снегирев.
– Эх… – сказал Сеня. – Пустая голова!
Все думали, что это про Ваську, а он это про себя сказал.
– Можно двоим под одним одеялом, – рассудил Игорь. – Когда знаменитый путешественник Александр Гумбольдт путешествовал по Амазонке, он однажды…
