— Это же все погибнет!
Карлик забеспокоился. Матрос, смазывавший машину, отбросил ветошь, провел ладонью по холсту и произнес:
— Сыро… Холодно зимой было, а как протопили — отсырело.
— Что нужно делать? — в замешательстве спросил карлик.
— Проветрить!.. Просушить! — торопливо заговорил Юрий. — Режим температурный!.. И — в зал! На свет, на воздух!
— На буксире лучшего помещения нету, — сказал Бессонов. — Лед сойдет — и прямиком к Эрмитажу причалим… Дня четыре еще потерпят?
— Не знаю! — ответил Юрий.
Теперь он понял все, и в ту минуту испытал что-то большее, чем страх. Этому чувству не было определенного названия. Оно вбирало в себя и заботу о судьбе картин, и сознание своей собственной вины и бессилия, и горечь оттого, что надежда на скорую встречу с родителями исчезла.
И Юрий чуть не совершил последнюю в своей жизни ошибку. Он посмотрел карлику в глаза и произнес обличающим тоном:
— Вы не все мне сказали!
Юрий не ожидал, что получится такая безобидная фраза. Он хотел с отчаянной прямотой обвинить карлика в обмане, в воровстве, в мошенничестве. Но привычка быть вежливым со взрослыми оказалась настолько сильной, что и в этот момент он не смог произнести грубые слова.
— Конечно, не все, — согласился Бессонов.
Он видел, что Юрий взволнован и удручен чем-то, но не стал выяснять причину. Игра шла к концу. Ему важно было на некоторое время успокоить и подбодрить мальчика. Карлик многозначительно улыбнулся.
— Ты тоже не все мне сказал! Про брата, например…
— Про какого брата? Нет у меня братьев!
— Хочешь опишу?
И карлик точно обрисовал портрет Глебки.
— Глебка? — вырвалось у Юрия.
— Значит, есть все-таки брат! — снова улыбнулся Бессонов.
— Он не родной.
— Знаю! Все я знаю! И ты все узнаешь! — Карлик похлопал Юрия по плечу. — А теперь — за работу! Отбери самые ценные картины. Мы постараемся укрыть их от сырости.
На железной лестнице, ведущей с палубы в машинное отделение, показались ноги Крюкова. Он нагнулся и тревожно прошептал:
— Люди!
Молчаливый матрос и карлик бросились наверх. Юрий остался один. В голове у него все перемешалось. Как Бессонов узнал про Глебку? Где он его видел? Почему назвал его братом? Неужели карлик все-таки чекист?
Юрий еще раз взглянул на картины. Они плакали: бисеринки воды соединялись в капли и, как слезы, стекали по краске. Юрий отбросил соблазнительную мысль о чекистах. Вместо нее пришла другая, еще более радостная: вдруг Глебка одумался, понял, что поступил плохо, и теперь разыскивает его. Ведь только сам Глебка знал, что они решили стать братьями! Только от него или от Дубка мог карлик услышать об этом. И вдруг это они — Глебка и Дубок — идут к буксиру?
Не думая о последствиях, Юрий кинулся вверх по лестнице. Он уже поверил в свою мечту, но, выглянув из люка, увидел двух охотников. С ружьями и тяжелыми мешками они вышли из леса и на лыжах осторожно спускались на лед.
Карлик и Крюков стояли у борта. Молчаливый матрос был в рубке. Повернувшись спиной к охотникам, он вставлял запал в гранату.
— Держитесь подальше, — тихо скрипнул карлик.
— Держитесь подальше! — во весь голос рявкнул Крюков.
— Здесь трещины, — подсказал карлик. — Берите правее.
— Здесь трещины! Берите правее! — заревел матрос.
Охотники остановились, посоветовались и круто свернули вправо, стороной обходя буксир.
— Спасибо! — крикнул один из них, сложив руки рупором. — А вас не унесет?.. Может, помочь чем?.. Лед на волоске держится!
— Выстоим, — скрипнул карлик. — Сами не провалитесь.
— Выстоим! Сами не провалитесь! — продублировал Крюков и от себя крикнул: — Как охота?
— Кое-что добыли! — донесся ответ. — Сахарином не богаты? Можем обменяться!
— Дурак! — обругал матроса карлик. — Кричи: лишнего нету!
— Лишнего нету! — проорал Крюков.
Охотники помахали руками и медленно, прощупывая палками лед, двинулись к левому берегу.
Юрий подумал: не позвать ли охотников, не крикнуть ли им, что это не просто буксир, а воровской притон. Но молчаливый матрос подошел к нему и встал рядом.
— Эксперт! — проскрипел карлик. — Не своим делом занимаешься.
— Запереть его надо! — проворчал Крюков. — Волчонком поглядывать стал!
Бессонов взял Юрия за подбородок и заставил поднять голову.
— Ты зачем вышел на палубу?
Юрию показалось, что все пропало. Врать он не умел, а молчать было нельзя.
— Хотите, — неожиданно для себя сказал он и сам почувствовал, что случайно мелькнувшая мысль может оказаться спасительной. — Хотите, — повторил он, — я сделаю так, что никто и близко не подойдет к буксиру?
А про себя он подумал: «Ни один, кроме Глебки и Дубка! А они подойдут! Обязательно подойдут!»
— Это интересно! — произнес карлик.
— Я нарисую на борту череп с костями! — оживился Юрий. — И напишу: «Холерные больные».
Матросы соображали туго, а Бессонов сразу понял и коротким лающим смехом одобрил предложение.
— А больные? — спросил Крюков.
— Больные были! — ответил карлик. — Их летом везли на буксире. Нас прислали продезинфицировать плавучий гроб!
Потом, когда молчаливый матрос принес из трюма сурик и кисть и Юрий, спустившись на лед, начал выписывать на борту угрожающую надпись, он понял, что его надежды очень наивны. Почему он решил, что Глебка и Дубок обязательно придут сюда, увидят эту надпись и догадаются, кто ее намалевал? Каким образом могут они очутиться здесь, на Неве, у заброшенного буксира? Лучше попытаться убежать! Только бы дождаться ночи!
Бессонов был в восторге от выдумки Юрия, а вскоре она успешно прошла проверку на практике.
По требованию карлика Юрий, разрисовав один борт, перешел с ведром и кистью к другому. Но из торосов, бугрившихся на середине Невы, появились два незнакомых матроса и прямиком направились к буксиру.
Крюков выругался. Молчаливый матрос забрался в ходовую рубку, где хранились гранаты. Бессонов приказал Юрию забрать кисть и краску и спуститься в трюм.
— Займись картинами, — сказал он и захлопнул крышку люка.
Сквозь иллюминатор Юрий видел, что произошло, и слышал весь разговор.
Матросы бойко шлепали лыжами и на ходу о чем-то весело переговаривались между собой. Они были довольны, что нашли еще один буксир, который, по всем признакам, мог послужить людям. И стоял он удачно — за сваями, так что ледоход не угрожал ему. Еще больше обрадовались они, когда увидели на борту людей.
— Эй, братва! — крикнул один из них. — Лоханка на плаву? Или на мели сидите?
— Считай, что на тот свет плывем! — по подсказке карлика проорал в ответ Крюков.
Матросы приняли это как шутку и захохотали, но вдруг оба сразу как-то изменились. Движения стали неуверенные, замедленные, точно на обоих напала сонливость. Они прошли еще несколько шагов и остановились, уставившись на красную зловещую надпись.
— Давай подходи! — орал Крюков. — Мы двоих списали — рук не хватает! Подмогните гроб плавучий хлоркой продраить!
— Нет, браток! У нас другое задание! — долетело до Юрия, и он увидел, как матросы поспешно повернули лыжи к берегу.
После ухода Глебки прошло не больше получаса. Поднялся ветер. Он дул с Ладоги, теплый и напористый. Шумел голый лес и сбрасывал с веток капли.
Глаша сидела на корточках за кустом и не спускала глаз с буксира. Когда ноги уставали, она выпрямлялась и, стараясь не высовываться из-за куста, подпрыгивала несколько раз и снова опускалась на корточки.
На буксире словно все вымерли, а караульный матрос в рубке будто заснул. Ни движения, ни звука, только ветер, усиливаясь, посвистывал в лесу.
И вдруг что-то произошло, но Глаша никак не могла понять, что именно. В свист ветра вплелся монотонный, однообразный шорох. Он нигде не рождался, но был повсюду. Казалось, и земля, и воздух, и Нева, и лес издают этот нарастающий тревожный звук. Шорох перешел в протяжный скрип. Потом раздался громкий треск. Черные ломаные молнии с гулом прорезали лед. Загрохотали осыпающиеся торосы, а у берега стал вырастать вал из раскрошенного, перетертого льда.
Начался ледоход.
Без всяких видимых усилий, как гигантский плуг, на берег вползла льдина. Шипя, шурша, потрескивая, она неудержимо и неторопливо гладила землю, выравнивая все бугорки.
Глаша отбежала подальше. А ледяной плуг дополз до куста, за которым она только что пряталась, срезал его, как травинку, и понес на своем горбу вдоль берега.
Неповторимый весенний гул ледохода поглотил все звуки. Глаша не услышала, как карлик кричал на заснувшего в рубке матроса, как орал Крюков на Графиньку, которая неумело отталкивала багром напиравшие льдины. Не услышала Глаша и тонкий, пронзительный, до смерти испуганный голос Юрия. Она только видела, как в темноте заметались на буксире люди, как из трубы повалил дым, подсвеченный огненными искорками, и как с кормы на движущийся лед матросы сбросили что-то вроде мешка.
