Медведь посмотрел на него исподлобья и ничего не ответил, но в глазах его было больше суеверного страха, чем желания действовать.
— Судьба этого мертвеца — предупреждение! — сказал профессор Мартинов, отворачиваясь. — Лучше сейчас нам вернуться на поверхность земли. Мы простудимся, разгуливая здесь с мокрыми ногами. Будет гораздо разумнее вернуться сюда завтра, одевшись как следует и с подходящим оборудованием, — заключил он.
Хромоногий знал, что для него «завтра» означает «никогда», что он не получит клада, который находится тут или за этими каменными глыбами. Быть может тот, кого эти глыбы стиснули, взял только часть богатства, которое таится здесь. Ему не удалось овладеть кладом, но разве это означает, что к кладу вообще нельзя проникнуть?
— Возвращаться, когда мы уже дошли до клада — глупость, — сказал Хромоногий.
— Ты забываешь, дружище, вот это! — Профессор указал на зияющее отверстие гигантского колодца, в котором уровень воды уже чувствительно поднялся.
— Часа через два-три этот колодец наполнится доверху водой, — продолжал профессор, — а затем последует то, что мы видели только издали. В силу какого-то давления произойдет извержение фонтана воды, которая снесёт нас как букашек в эту преисподнюю. Рисковать жизнью всех нас совершенно недопустимо, и я отказываюсь от всяких кладов.
— Благой, помоги мне! — обратился Хромоногий к Медведю.
Чабан ничего не ответил и пошёл назад, высоко задрав голову и делая вид, что рассматривает сталактиты.
— Постойте, погодите! — обратился Хромоногий ко всем умоляющим голосом. — Давайте попробуем все вместе, только разок, попробуем раздвинуть глыбы, которые его так раздавили. Поглядим, по крайней мере, что он держал в руках, когда его придавило камнями.
Профессор, несколько раздражённый упорством кладоискателя, желая показать ему, что это бесполезно, распорядился:
— Элка, Павлик, Благой, идите все сюда, надавим дружно, чтобы он убедился, что это безнадёжное дело.
Все подошли, дружно понатужились и, к их величайшему удивлению, глыбы поддались, раздвинулись и высохшие истлевшие кости рассыпались при падении на землю. Среди этих человеческих останков остался заржавелый ящичек, который был немедленно схвачен Хромоногим. Он прижал ящичек к груди и отошёл с ним в сторонку, чтобы открыть его без других. Он напоминал голодную собаку, схватившую кость.
Ящичек не поддался его усилиям и, обозлившись, Хромоногий хватил им об пол. При этом ящичек раскололся и из него высыпался сероватый порошок.
— Хромоногий пнул его небрежно носком и с досадой пробормотал!
— Ничего. Денег нет.
Профессор, с гримасой недовольства, поднял ящичек и осторожно спрятал его в рюкзак.
В это время Хромоногий, заглянув в щель между раздвинутыми глыбами, воскликнул:
— Тут есть железная дверь! Все обернулись к нему.
Он успел, тем временем, пролезть между глыбами и кричал оттуда. Всем стало страшно при мысли, что глыбы могли вернуться на прежнее место и расплющить его. Но он радовался как ребёнок.
— Это клад! Я же вам говорил! Раздвинем глыбы ещё малость и проходите все.
Он махал руками, приседал, озирался во все стороны, вообще вёл себя как настоящий сумасшедший. Затем пролез обратно к ним и с неожиданной энергией стал их уговаривать продолжить поиски.
Остальные неохотно приступили к выполнению его намерения. Но под новым усилием глыбы покорно раздвинулись ещё на один шаг. Теперь проход был достаточно широк, и они увидели, что перед ними действительно массивная железная дверь.
Хромоногий устремился к ней с тем же остервенением, готовый погибнуть, но во что бы то ни стало открыть её.
Он стал перед дверью, спиной к ней, простерши руки в стороны, словно защищая её от чужого посягательства.
— Посветите! Это наверное тут! — воскликнул он, точно командовал всеми.
Профессор поднял лампу. Свет проник глубоко в узкое и длинное подземелье, сложенное из крупного тесаного камня, со сводчатым потолком.
— Там тоже дверь! — крикнул Хромоногий, бросаясь вперёд.
Все последовали за ним, уже охотнее, увлечённые приключением, забыв и о горячем карстовом ключе, клокочущем в широком горле колодца, и о том, что тяжёлые каменные глыбы могут сомкнуться за их спиной. Фантастическая надежда пробудила во всех неиспытанный до тех пор трепет.
Дверь перед ними была заперта, но ключ торчал в замочной скважине. Замок имел один фут в ширину и столько же в высоту. Засов был укреплён в нескольких толстых железных кольцах.
— Медведь, только ты один можешь повернуть этот ключ. Иди сюда! — распорядился Хромоногий, и чабан молча повиновался.
Однако ключ не повернулся. Ржавчина крепко спаяла весь замок.
Тогда Хромоногий, не задумываясь хватил по двери кулаком. При первом же ударе толстый железный лист прорвался, словно намокшая бумага.
Элка и Павлик сначала были поражены силой удара Хромоногого, но подойдя ближе они увидели, в чём дело: железо настолько проржавело, что было достаточно простого нажима, чтобы его прорвать.
Они оказались в комнате, совершенно не похожей на то помещение, в котором только что были. Здесь пол был устлан просмолёнными досками, выдержавшими испытание времени. Но когда Хромоногий на него ступил, его нога потонула в коричневой пыли.
В середине комнаты стоял стол кованого железа, весь покрытый ржавчиной, но ещё прочный, а возле стола — каменное сиденье. На столе лежала широкая каменная плита, похожая на родопскую «тулу» — плиту для выпечки хлеба, а на ней «врошник» — каменная крышка, которой при выпечке покрывают хлеб и на которую насыпают раскалённые уголья. Там где обе плиты соприкасались, щель была обмазана чем-то тёмным, похожим на дёготь.
— Нет ли меж ними каравая? — пошутил Медведь, остановившись перед столом.
— Тут есть и очаг! — подхватил Павлик. — Если бы были дрова, мы могли бы прекрасно согреться и обсушиться.
— А мне кажется, что здесь и так тепло, даже душно, Павлик, — сказала Элка. — Не правда ли, товарищ Мартинов?
— Ты права, Элка. Это тепло исходит от горячего карстового источника. Пощупайте скалы и вы увидите, что они горячие. Даже нашим ногам тепло.
— Отличное паровое отопление! — засмеялась Элка.
Профессор не слышал её слов. Он следил за тем, что делает Хромоногий с тулой и врошником. Тот соскоблил острым ножом смолистую замазку и, просунув нож в щель, приподнял крышку настолько, чтобы можно было просунуть в щель пальцы. Затем он поднял её.
На каменной плите оказалась рукопись, сохранившаяся так, словно пролежала всего несколько дней.
— Предлагаю тут перекусить, — сказал профессор, чтобы охладить атмосферу напряжения, созданную Хромоногим. — Элка и Павлик наверное проголодались.
— О, нет! — сказала Элка, но Павлик охотно согласился.
— Это было бы неплохо! — произнес он.
— Лишнее! — воскликнул Хромоногий.
— Дети, развяжите рюкзак и поешьте. Элка, раздели еду на всех.
Хромоногий, склонившись над древним пергаментом, пытался что-нибудь прочесть, но очевидно тщетно, так как всё более беспомощно оглядывался на профессора.
— Давайте посмотрим, что там написано, — протянул он со вздохом и сел на каменное сиденье.
— Позвольте сперва рассмотреть! — холодно сказал профессор, подавляя волнение, и взял пергамент из рук Хромоногого.
Снаружи раздался грохот извергающейся струи. Всё нараставший шум сменился плеском огромных количеств воды. В комнату ворвался пар, затем послышался гул бурно стекающих пенистых потоков и, наконец, всё стихло.
Воцарилась полная тишина.
…Человек познаёт себя не тогда, когда думает, а когда действует. Только в усилиях сделать должное он узнаёт себе цену…
Гёте
Белобрысик устремился по следам Медведя и Хромоногого в глубину подземелья. Но в его душе завязалась борьба между страхом и волей. Страх рисовал в его возбужденном воображении самые мрачные картины ужаса и смерти, а воля внушала ему смелость и твёрдость.
Долго в душе Белобрысика велась эта борьба. Остановившись посреди галереи, он поглядывал то вперёд, то назад. Молчание и темнота впереди устрашали его, а зияющий глаз света за его спиной наполнял его презрением к самому себе. Ему казалось, что этот глаз укоризненно глядит на него. Словно сам Павлик на него смотрит и говорит: «Вот ты опять отступаешь. Такой уж ты есть. Ничего не доводишь до конца…»
«Почему Павлик смелый, а я нет? — спрашивал себя Сашок. — Наверное потому, что он решительно доводит до конца всё, за что возьмется, независимо с какой целью. Нет! Это, вероятно, только способ, которым он пользуется. Конечно, это способ. В душе он тоже чувствует страх, но не ведёт себя как трус. Надо держаться смело. Вот и всё!» — решил наконец Белобрысик и пошёл вперёд, повторяя почти вслух: «Умри, трус, умри, трус…»
