— Навсегда? На всю жизнь? — тихо спросил Бампо.
Некоторое время Доктор молчал, нахмурившись.
— Не знаю, — наконец ответил он. — По крайней мере сейчас нечего и надеяться, что я могу уехать. Это было бы нехорошо.
Наступила печальная тишина. Внезапно ее нарушил стук в дверь.
С терпеливым вздохом Доктор встал и вновь надел корону и мантию.
— Войдите, — крикнул он, опять усаживаясь в кресло.
Дверь открылась, и слуга — один из ста сорока трех, постоянно дежуривших ночью, — склонился в поклоне у входа.
— О, Добрейший! — обратился он к Доктору. — Там у ворот дворца путешественник, который хотел бы поговорить с Твоим Величеством.
— Держу пари на шиллинг, еще один младенец родился, — проворчала Полинезия.
— Вы узнали имя этого путешественника? — спросил Доктор.
— Да, Ваше Величество, — ответил слуга. — Его зовут Длинная Стрела, сын Золотой Стрелы.
ГЛАВА 3
НАУКА КРАСНОКОЖЕГО НАТУРАЛИСТА
— Длинная Стрела! — воскликнул Доктор. — Как замечательно! Ведите его сюда, ведите его сюда сейчас же.
— Я так рад, — продолжал он, поворачиваясь к нам, когда слуга вышел, — мне ужасно не хватало Длинной Стрелы. Так хорошо, когда он рядом, — даже если он не так уж много говорит. Дайте посчитать… пять месяцев прошло с тех пор, как он отправился в Бразилию. Я так рад, что он вернулся невредимым. Умный-то он умный, однако всегда так рискует, плавая на этом своем каноэ. Это не шутка — пройти сто миль в открытом море на двенадцатифутовой лодке. Я бы не хотел попробовать.
Снова послышался стук. Доктор пригласил стучавшего войти, и дверь широко распахнулась. На пороге стоял наш огромный друг с улыбкой на выразительном смуглом лице. За ним появились носильщики. Они внесли багаж, упакованный в корзины из пальмовых листьев. Когда приветствия были завершены, Длинная Стрела приказал им опустить багаж на землю.
— Смотри, Добрейший, — сказал он, — как и обещал, я принес тебе мою коллекцию растений, которую я прятал в пещере в Андах. Эти сокровища — труд всей моей жизни.
Корзины были открыты. Внутри помещалось большое количество пакетов и свертков. Они были со всей осторожностью уложены на стол.
Сначала коллекция показалась нам большой, но не слишком впечатляющей. Там были растения, цветы, фрукты, листья, корни, орехи, бобы, медоносы, смолы, древесная кора, семена, пчелы и несколько видов других насекомых.
Наука о растениях, или, как это называется, ботаника никогда особенно не интересовала меня. По сравнению с изучением животных, ботаника казалась мне скучной. Но когда Длинная Стрела начал брать со стола различные экспонаты своей коллекции и объяснять нам их свойства, я почувствовал, что меня все больше и больше охватывает интерес. И еще до того, как он закончил свои объяснения, я был полностью захвачен чудесами Царства Растений, которые он привез с собой из такой дали.
— А это, — сказал он, беря в руки небольшой пакет с крупными семенами, — «смеющиеся» бобы, как я их называю.
— А для чего они? — спросил Бампо.
— Они вызывают веселье, — ответил индеец.
Когда Длинная Стрела отвернулся от него, Бампо схватил три боба и быстро проглотил их.
— Ой! — сказал индеец, обнаружив, что сделал Бампо. — Если он хотел испробовать силу этих семян, достаточно было съесть четверть одного боба. Будем надеяться, что он не умрет со смеху.
Эффект, оказанный бобами, был потрясающим. Сначала Бампо широко улыбнулся, затем захихикал и наконец разразился таким продолжительным хохотом, что нам пришлось унести его в соседнюю комнату и уложить в постель. Доктор потом говорил, что если бы не его здоровый организм, он мог бы умереть со смеху. Всю ночь он счастливо заливался во сне. И даже на следующее утро, когда мы разбудили его, он скатился с кровати, по-прежнему хихикая.
Когда мы вернулись в Зал Приемов, Длинная Стрела показал нам несколько красных корешков. Из них, по его словам, можно было варить, с сахаром и солью, суп, от которого люди пускаются в пляс, проявляя при этом поразительную выносливость. Он спросил, не хотим ли мы попробовать, но мы, поблагодарив, отказались. После представления, устроенного Бампо, мы немного опасались новых экспериментов.
Длинная Стрела собрал великое множество интересных и полезных вещей: масло из древесной лозы — с его помощью волосы вырастают за одну ночь; черный мед, чайной ложки которого достаточно, чтобы вы погрузились в сон, а утром встали свежим (вместе с ним он привез и пчел, и семена цветов, с которых они собирают пыльцу); орех, от которого голос становится звучным и музыкальным; кровоостанавливающие водоросли; мох от змеиных укусов; лишайник, снимающий морскую болезнь.
Естественно, Доктор страшно заинтересовался. До самого утра он перебирал разложенные на столе предметы, записывая под диктовку Длинной Стрелы их названия и свойства в свою записную книжку.
— Здесь есть вещи, Стаббинс, — сказал он, закончив свою работу, — которые, попав в руки опытных фармацевтов, смогут оказать колоссальное воздействие на развитие мировой медицины и химии. Я подозреваю, что этот снотворный мед вытеснит половину вредных лекарств, которыми нам приходится пользоваться. Длинная Стрела составил руководство по фармацевтике. Миранда была права: он великий натуралист. Его имя достойно встать в один ряд с Линнеем. Когда-нибудь я привезу все эти вещи в Англию. Но когда это будет? — добавил он печально. — Да, в этом-то весь вопрос: когда?
Долгое время после заседания кабинета министров, о котором я вам недавно рассказывал, мы не заговаривали с Доктором о возвращении домой. Жизнь на острове Паукообразных Обезьян, хлопотная и приятная, продолжалась месяц за месяцем. Пришла и ушла зима с рождественскими праздниками, и не успели мы оглянуться, как снова наступило лето.
Время шло, и Доктор все больше погружался в заботы о своей большой семье, уделяя все меньше и меньше времени занятиям естественной историей. Я знал, что он по-прежнему часто вспоминает о своем доме и садике в Падлби, о своих планах и честолюбивых стремлениях. Когда что-нибудь напоминало ему об Англии и его прежней жизни, его лицо становилось задумчивым и немного грустным. Но он никогда не говорил об этом. И я искренне считаю, что Доктор провел бы остаток своих дней на острове Паукообразных Обезьян, если бы не случай — и не Полинезия.
Старой попугаихе очень надоели индейцы, и она не скрывала этого.
— Подумать только, — сказала она мне однажды, когда мы прогуливались по берегу, — чтобы знаменитый Джон Дулитл тратил свою драгоценную жизнь, ухаживая за этими немытыми дикарями! Это просто абсурд!
Все утро мы наблюдали за Доктором, руководившим строительством нового театра в Попсипетле — в дополнение к уже построенной оперной сцене и концертному залу. Наконец это зрелище настолько утомило Полинезию, что мне пришлось предложить ей пройтись.
— Ты действительно считаешь, — спросил я, когда мы присели на песке, — что он никогда больше не вернется в Падлби?
— Не знаю, — ответила она. — В какой-то момент я была уверена, что мысли о любимцах, оставленных дома, вскоре заставят его вернуться. Но с тех пор, как в августе прошлого года Миранда сообщила ему, что там все в порядке, этой надежды как не бывало. Много месяцев я ломаю голову, как заставить его снова вернуться мыслями к естественной истории. Нужно придумать что-то достаточно серьезное, чтобы он по-настоящему взволновался, — тогда мы могли бы добиться успеха. Но как это сделать, — она с отвращением передернула плечами, — когда все, о чем он думает, — это как вымостить улицы и научить индейских детей, что дважды два — это четыре.
Был изумительный попсипетльский день, солнечный и жаркий. Я вяло поглядывал на море, думая о своих родителях. Интересно, обеспокоены ли они моим длительным отсутствием. Рядом со мной старая Полинезия продолжала свое глухое монотонное ворчанье, и ее слова постепенно сливались с мягким плеском волн о берег. Возможно, меня убаюкали ровный звук ее голоса и мягкий благоуханный воздух. Я не знаю. Как бы то ни было, мне вскоре приснилось, что остров снова сдвинулся с места — не плавно, как раньше, а внезапно, резко, как будто какая-то неимоверная сила приподняла его с подводного ложа и снова опустила.
Как долго я спал, я не знаю. Меня разбудило мягкое поклевыванье в нос.
— Томми! Томми! — это был голос Полинезии. — Вставай! Господи, что за парень — пережить во сне землетрясение и даже не заметить этого! Томми, послушай: вот наш шанс. Проснись, ради всего святого!
— В чем дело? — откликнулся я и сел, позевывая.
— Ш-ш! Смотри! — прошептала Полинезия, указывая на море.
