Но где же следы альпинистов? Нет следов! Стало быть, великан похватал их, рассовал по карманам! Прочь, прочь отсюда!
Недалеко убежал Саушкин от пустого палаточного городка.
Его окликнули громовым голосом:
— Эй, парень, погоди!
Другой бы побежал во весь дух, а Саушкин поплёлся. Плёлся, уныло говорил сам себе:
— Мне не убежать, я себя знаю.
Плёлся, ждал: догонит великан, возьмёт двумя пальцами — и в пасть, тёмную и глубокую, как ущелье. А после выплюнет пуговицы и облизнётся.
Тут Саушкин задел ногой обо что-то такое, что зазвенело и загудело. Взглянул — под ногами у него гитара.
— Гляди под ноги-то! — закричали на него детским голоском. — Ишь, чуть мою гитару не раздавил.
Саушкин склонился и увидел, что на гитаре сидит человек величиной с бутылку. Одет человечек в брезентовую штормовку с капюшоном — какие носят альпинисты. За спиной рюкзачок. На ногах у человечка горные ботинки с железными зубчиками, на груди мегафон.
— Тише… — зашептал Саушкин, — за мной охотится великан.
— Я на острове хозяин, снежный человек, — ответил человечек. — А ты кто?
— Я Саушкин… Тише говори, — зашептал Саушкин, — великан тут где-то… только что позвал меня… Погоди, парень, говорит, от меня всё равно не уйдёшь.
— Это я тебя звал, — сказал снежный человек своим детским голоском.
— Ври, только тихо, — попросил Саушкин. Человечек щёлкнул кнопкой мегафона, ударил по струнам и оглушил Саушкина песней:
Лучше гор могут быть
Только горы,
На которых ещё не бывал!
Играть на гитаре человечек не умел. Вернее сказать, не мог: куда ему дотянуться до грифа. Он лишь водил рукой по струнам взад-вперёд, а когда разошёлся, сбросил ботинки, вскочил в носках на корпус гитары. Бил по струнам руками и ногами. В игре не было ни строю, ни ладу, но какая в том беда — всё заглушалось голосом человечка. Мегафон был включён на полную мощность.
— Как нет великана? Вон следы на снегу! — указал Саушкин в страхе.
Снежный человек не ответил, а поднял на спину гитару и понёс. Гитара была для него тяжела, время от времени он клал её на снег. Стало быть, отпечатки гитары толстяки принимали за след великана?
Саушкин озирался — а вдруг вылезет великан из-за горы? — и бубнил своё:
— А на скалах кто пишет?
— Я пишу, — ответил снежный человек.
— На такой-то высоте?
— Что мне высота, альпинисту!
Опять не верил Саушкин снежному человеку:
— А зачем пишешь на скалах?
— Для толстяков пишу, чтоб они учили альпинистские песни.
— А зачем им твои песни?
— Хочу сделать толстяков альпинистами. Сейчас ведь тоска одному. В сезон съезжаются альпинисты со всего света, я их на горы вожу, песни с ними пою. Хвалят, громко поёшь, говорят.
Так они добрались до палаточного городка. Снежный человек накормил Саушкина кашей. Сладкий крепкий чай, как положено у альпинистов, снежный человек налил в алюминиевую кружку. А когда гость выпил чай, снежный человек продел через ручку кружки брезентовый ремень и подал:
— Бери, Саушкин, кружку с ремнем. Дарю! От всего альпинистского сердца! А сейчас я тебе спою знаменитую песню «Эх, подружка, моя большая кружка».
— Некогда мне, — отмахивался Саушкин. Снежный человек вышел из себя:
— Ну что ты за человек! Сроду таких не встречал.
— Я неудачник, пошёл за спичками — и вот где очутился…
Саушкин рассказал о своих злоключениях. Достал кошелёк, показал копейку и закончил:
— Меня мама ждёт, я тороплюсь. Снежный человек скомандовал:
— Пиши маме письмо, вон у меня же здесь почтовое отделение. А когда подружишь нас с толстяками, мы отправим тебя домой.
Саушкин написал маме письмо: про остров со снежными горами, толстяков и снежного человека.
Снежный человек лизнул клапан конверта. Лизнул оборот марки. Поднял письмо и понёс его к почтовому ящику. Так несут лист фанеры: положил на голову и придерживал обеими руками. А Саушкин тихонько снял кружку на ремне, взял свой баллон — и прочь.
Добрался до берега, сел на баллон и отплыл. С горы снежный человек кричал ему в мегафон:
— Это не по-дружески! Это не спортивно!
Дул ветерок, подталкивал баллон с Саушкиным, подталкивал, и вдруг…
…И вдруг Саушкин увидел остров, а на нём избу с тесовой крышей, с узорными наличниками. За избой — ветряная мельница и амбар с тяжёлыми дверями, окованными железом.
Саушкин постучал в избу, а открылась дверь амбара. Выглянул оттуда старик. Драная рубаха, борода помелом, взгляд дикий, и галоши на босу ногу.
— Ага! Дождался помощничка! — сказал старик, схватил Саушкина и втянул его за собой в амбар. Закрыл изнутри окованную дверь, а ключ — на пояс.
Оглянулся Саушкин: страшно-то как, земляной пол изрыт, свет плохой, а по углам черно. Саушкин зашептал:
— Мне домой надо.
— Найдём клад, отпущу, — ответил старик злорадно.
— У меня не выйдет, — зашептал Саушкин. — Я неудачник, пошёл за спичками, а вот где очутился…
— Нашёл отговорку! Я тебя ещё неудачливее!
Вот что рассказал старик.
— У меня никакой техники, всё деревянное, природное. Из моей муки хлеб натуральный.
Плывут заказчики:
«Смели без газу, без атому, без электричества».
Мелю, а серебряные рубли в горшок складываю.
Вся моя жизнь нарушилась в один день. Явился страшный зверюга. Зубы щучьи, хвост по песку волочит, весь в чешуе, а ноги кривые с когтями.
— Крокодил, что ли? — прошептал Саушкин.
— Во-во, он самый, знать-то! А усы в разные стороны.
Саушкин засомневался:
— Усов у крокодила не бывает.
— А у этой образины до земли висели, — сказал мельник. — Ночью поскреблась в дверь и говорит человеческим голосом:
«Отдавай-ка мне своё серебро, старик!»
«Не отдам», — говорю.
«Не отсидишься за запорами, дойму!»
Жалко мне серебра, сил нету, ведь полнёхонек чугунок. Сижу, гляжу на него, жду зверину. Думаю, спрячу чугунок — отступится: на что я ей без серебра? Снёс чугунок в амбар и закопал под порогом.
Сижу, думаю: придёт зверина, скажет:
«Давай сюда чугунок».
А я ей:
«А нету чугунка. Сроду не бывало».
Зверина мне:
«А под порогом что?»
Выкопал я чугунок из-под порога, закопал его в углу.
Сижу, думаю: придёт зверина, скажет:
«А давай-ка сюда чугунок».
А я ей:
«Нету серебра, не бывало».
А зверина мне:
«А в углу что у тебя закопано?»
Выкопал я чугунок, закопал его под стеной.
Сижу, жду зверину, думаю: придёт зверина, скажет:
«А давай-ка сюда чугунок».
Я ей:
«Нету у меня серебра и сроду не бывало».
А зверина мне с издёвкой:
«Под стеной-то чего закопал?»
Я за лопату и давай скорее копать под стеной. А там пусто! Мама-мамочка, под какой же стеной закопал, в каком месте?
День рыл, другой. Нашёл пустой чугунок.
Серебра в нём как не бывало!
Я опять за лопату. Нашёл один-единственный рубль. Опять рою денно и нощно, нахожу опять рубль. Ходит серебро под землёй, манит, а в руки не даётся. Из амбара боюсь выйти — рою и рою, света белого не вижу. Уж не знаю: в своём ли я уме.
Перед сном происходил у них в избе такой разговор.
— Я тороплюсь, мама ждёт со спичками, а я тут трясусь от страха перед звериной и землю рою, — говорил Саушкин. — Хоть бы письмо ей написать. Дедушка, почему у вас на острове ни почтового ящика, ни телефона?
Мельник сердился:
— Не надо мне ни почтового ящика, ни телефона, ни селивистера.
— А что это такое — селивистер?
— Ну, ящик такой, с ручками, который показывает. Простуда от него одна.
Саушкин возражал:
— Как это — простуда от телевизора?
— А так! Как он заработает, открывай форточку, чтобы звуки вылетали, не засоряли воздух в избе. Тут и просквозит!
Однажды, когда они перелопачивали землю в амбаре, пробегала у Саушкина под ногами мышка с серебряной монетой в зубах. Саушкин поймал её: вот кто серебро перепрятывает с места на место!
Он отнял монету, а мышку отпустил. Просунул монету в замочную скважину. Подвёл мельника к двери, показал: дескать, что-то блестит там.
— Вот оно куда убралось! — воскликнул мельник. Он снял с пояса ключ, открыл дверь.
Мельник рыл яму за порогом амбара и не видел, как Саушкин подхватил баллон и побежал к берегу.
Вновь Саушкин плыл на своём баллоне, плыл навстречу несчастьям. Вдруг услышал Саушкин…
Вдруг услышал Саушкин:
— Угощаем холодным лимонадом, даём дельные советы! Отправляем в путешествия…
Голос становился громче и громче. Наконец Саушкин увидел островок. У причала — лодка, посреди островка — голубенький павильон с вывеской:
«Лимонад — минеральные воды. Все виды услуг».
Саушкин вылез на причал. Взял баллон под мышку и пошёл к павильону. Может, здешние хозяева помогут вернуться домой?
За прилавком сидела старуха, она смотрелась в зеркало и водила под носом электробритвой. Рядом стоял магнитофон и вещал:
