— Я уже собрался, я готов.
— О, мой любимый мальчик! Я так буду по тебе скучать, — опасливо скосившись на вроде бы не выказывавшего дурных намерений Джуниора, сестра Кетрин любовно прижала к своей необъятной груди хилого очкарика, дотошного буквогрыза, подхалима и доносчика Оливера Триста. Оторвав его от пола, она запечатлела трепетный поцелуй на его сморщенном лобике. Когда сестра Кетрин опустила малыша на пол, по странному стечению обстоятельств лучший воспитанник приюта и его довольно емкий чемодан оказались между монахиней и вооруженным достаточно длинной шваброй Джуниором. Оливер как будто пытался тощей спиной и пузатым баулом защитить сестру-воспитательницу от возможных провокаций со стороны Худшего приемыша. Из-за этого, пусть шаткого, но все же укрытия, монахиня заворковала, обращаясь к столь услужливо прикрывшему ее Лучшему:
— О, мой любимый мальчик! Я так буду по тебе скучать.
— Скучать по нему? Интересно, куда это он отправляется, — Джуниор не сдержался. Обычно даже Лучшему доводилось ждать усыновления не меньше месяца. Оливер же побыл в почетной роли только две недели.
Сестра Кетрин ухмыльнулась. Похоже, удар достиг цели. Да тут еще Оливер с гордостью напыжился и выдал:
— Да ты что, не слышал что ли? Меня усыновили. У меня теперь будут новая мама и новый папа. Они такие красивые… Правда, мэм?
Монахиня утвердительно кивнула. Стараясь вложить в голос весь столь богато отпущенный ей природой запас сарказма, она пробасила Джуниору:
— Да, хорошие мальчики получают хороший дом, — казалось, что добавить уничтожающих интонаций в этот раскат долго сдерживаемого негодования уже невозможно, но сестра Кетрин опровергла все законы акустики. Она все тянула, тянула вверх: — А дрянные мальчишки получают кое-что еще.
Довольная произведенным впечатлением, сестра-воспитательница испепелила грозным взглядом Джуниора, но, опасаясь переиграть, понемногу стала пятиться к двери, увлекая за собой и своего любименького Оливера. Потом вдруг молниеносным движением выпорхнула за дверь и с грохотом пушечного выстрела захлопнула ее за собой.
Джуниор проследил за всеми действиями этой пантомимы, потом обмакнул швабру в ведро и лениво оставил два мокрых следа на полустертой краске половиц. Не работалось. Отбросив швабру, он подошел к подоконнику и выглянул во двор. На крыльце приюта мистер Дибати дирижировал руками плавной мелодии своего прощального слова, обращенного к вылетающему в большой мир Оливеру Тристу. Приемные папа и мама у того и впрямь были ничего. Разве что у мамы бюст немного подкачал, зато бедра были очень даже крупными. И «бьюик» ихний за воротами блестел свежей краской недавно сошедшей с конвейера машины. В такие моменты Джуниор всегда чувствовал желание стать Лучшим воспитанником приюта. Но быть таким, как Оливер!
— А, подумаешь! Если надо стать таким козлом, как этот очкарик, не надо мне никаких папы и мамы!
Постояв еще минуту у окна, Джуниор отправился к ведру. Подержав в руках тяжелую швабру, он решительно отложил ее. Работа не волк, а телевизор — средство развлечения. Джуниор щелкнул выключателем и устроился в кресле, с интересом уставившись на экран. На нем четкими линиями прорисовывалось фото экзотичного молодого человека с вызывающим ежиком на лысеющем черепе. Смазливое лицо не выражало абсолютно никакого желания повеселить поникшего в тоске зрителя. Да и голос дикторши за кадром истошно верещал, что этот Мартин шутить не любит. Малыш прислушался:
— Этого человека прозвали бичом столетия.
— Да ну его! Где мои мультфильмы? — но сколько ни щелкал малыш переключателем, барахтаясь в волнах местной телестанции, на всех программах в различных ракурсах мелькал тот же знакомый овал с ежиком.
— Ой, смотрите, он популярный — по всем программам его показывают.
Перебрав все каналы и вернувшись на первый, Джуниор стал внимательно слушать экстренные сообщения, которые слетались в телестудию одно за другим. Становилось ясно, что неделю назад этот парень сбежал из тюрьмы где-то в другом конце штата. Его застукали сегодня утром, и погоня шла по следам за этим Мартином, убийцей с бабочкой. Вот, наконец, пришло сообщение:
— Его поймали. Вот он, гроза штата. Вы видите, как шерифы и полицейские ведут его в машину. Ой! — это арестованный выдернул микрофон из рук опешившего журналиста.
Мартин с микрофоном в руке дал снять камере свой мужественный полупрофиль и затараторил:
— Я неплохой человек. Просто меня не поняли. Всем на меня наплевать, кроме меня самого.
Шериф и здоровенный сержант оправились от неожиданности и стали оттаскивать убийцу с бабочкой от микрофона. Передача прервалась.
Пора было приниматься за работу, но Джуниор восхищенно протянул:
— Какой симпатяга!
Мартин-убийца ему понравился. Джуниор-потрошитель, пожалуй, звучит ничуть не хуже. И по всем каналам телевидения показывают тебя одного. Джуниор твердо решил, что он будет, когда вырастет, таким же, как убийца с бабочкой. Он будет известным, сильным, ловким и смелым. Он даже выглядеть будет так же, как дядя Мартин. Он…
И для начала Джуниор решил, что всегда будет носить на шее бабочку, аляповатый галстук-бабочку, точно такой, какой прославил Мартина и какой он видел на шее клоуна, любимого клоуна всех Лучших воспитанников приюта. Клоун был символом их хорошего поведения и достойных манер.
Решительно подойдя к ящику с игрушками, Джуниор совершил первое самостоятельное преступление на пути к своему новому идеалу — содрал с шеи безмолвного клоуна его пестрое украшение и нацепил его на ворот своей рубахи. Да, он будет таким, как дядя Мартин.
* * *
Десять лет бесплодного брака неизбежно должны были привести чету Хилли в клинику доктора Хилкинсона. В штате Луизиана, если верить рекламе, не было лучшего учреждения по разрешению всех проблем бездетных отцов и матерей. Девиз у дверей лечебницы гласил: «Обрети надежду, всяк сюда входящий». Две недели назад супруги уже обрели надежду, пройдя предварительное обследование. Теперь они, не в силах сдержать волнения, примчались к доктору Хилкинсону на полчаса раньше назначенного срока и с веселым оживлением рассматривали рекламные проспекты, в изобилии разбросанные на столе в приемной. Подбор книг тоже был подчинен одной цели — дарить надежду. «Имена и их значение», «Детский доктор», «Как воспитать своего ребенка». Не обращая внимания на такие же возбужденные пары, которые сидели в разных уголках приемной, супруги Хилли оживленно обсуждали имя своего будущего ребенка. Как решил дедушка, Большой Бен, это должен был быть мальчик.
— Ты послушай, Флу! Здесь написано, что Генри — это имя сильного, верного, любящего человека.
— Генри, Хенри, Арни… Нет, пожалуй. Это, скорее, имя неудачника.
— Да ты что? Ты послушай: Генри, Хей! Генри, мы победили! Генри, как там в школе! Отлично, папа. Здорово, Хен! Давай все же начнем с Генри.
— Нет, нет, мне не нравится Генри. О, вот, посмотри! Может, Дональд? Здесь написано, что Дональд — это имя богатого и влиятельного человека. Хочу такого ребенка.
— Ладно, ладно. Не важно. Меня совершенно не касается, кем станет наш ребенок. Это будет просто наш ребенок. Неплохо, конечно, если он будет директором.
Когда разговор зашел о директоре, ближайшая пара — симпатичный длинноволосый швед и его молодая белокурая подруга — навострили уши. Увидев это, супруги Хилли понизили голоса, но, видимо, зря пишут о холодном темпераменте народов севера. Попав в благодатную атмосферу долины Миссисипи, причудливо сотканную из запахов плодородного ила речных наносов и эха чисто южноамериканских пересудов и сплетен, даже суровые выходцы из Скандинавии скоро становятся неисправимыми болтунами. И сейчас молодая шведка, потеряв надежду услышать что-нибудь важное о таинственном сыне-директоре таких молодых родителей не выдержала и спросила напрямик:
— А чем занимается ваш ребенок?
По правилам хорошего тона, принятым в Сент-Луисе, на вопрос женщины, обращенный к супружеской чете, должна отвечать женщина. Честно говоря, Флоренс не промолчала бы и в том случае, если бы вопрос задал флегматичный гигант-швед.
— О, вы знаете, я еще по-настоящему не забеременела. Мы просто заранее планируем, — Флу внимательно вгляделась в уже округлившийся живот симпатичной блондинки и жалобно-умильно добавила: — Никому не запрещается помечтать…
— Мистер и миссис Хилли! — двери кабинета доктора Хилкинсона открылись, словно выпуская голос симпатичной медицинской сестры.
Извинившись, Бен и Флу кивнули паре счастливых будущих родителей и поспешили вслед за мелькнувшей в дверях красавицей в белом халате в просторный кабинет.
Усадив обоих супругов в уютные мягкие кресла, медсестра исчезла за ширмой. Через пару мгновений оттуда выскочил симпатичный мужчина средних лет. Черные усики его темпераментного лица излучали немеркнущий оптимизм, а блеснувшая под крылом халата джинсовая ткань потертых штанов подчеркивала демократические взгляды их молодившегося обладателя. Бросив короткий взгляд на застывших в ожидании пациентов, доктор придавил и без того тяжелое кресло к полу своим достаточно сильным телом и задумался. Он был похож на шахматиста, который решает, какой дебют выбрать в партии с трудным и опасным соперником.
