под себя ноги, сидела на лавке. Ее лихорадило от страха, руки тряслись. Но несмотря на смятение и непонятный ужас, который сковывал тело, в голове пульсировала мысль: «Я должна найти жалейку! Это ведь так просто – отдать всего один вздох, чтобы поговорить с мамой!»
Фрося не знала, сколько просидела в оцепенении. Время в ее жизни не имело никакого значения. Она всегда поднималась с первыми петухами, а ложилась лишь когда заканчивалась вся работа.
Большие часы, висящие на стене, остановились очень давно и так и остались в далеком прошлом. Они выглядели как молчаливое напоминание о чем-то, что уже окончательно стерлось из памяти.
Стряхнув оцепенение, Фрося обошла сначала комнату, потом кухоньку, заглянула на полки, окинула взглядом те немногие вещи, которые хранились в буфете, но ничего нового не нашла.
«Какая ты, жалейка?» – шепотом спросила девочка.
Круг за кругом она обходила и просматривала каждый закуток дома. И вдруг заметила, что сердце бьется неровно, страх сменяется трепетом, руки леденеют и не слушаются, когда она проходит мимо печи. Заглянув внутрь, в самое жерло, где, как самоцветные камни, еще сверкали догорающие угли, девочка наконец увидела ее. Сомнений не оставалось. Мерцая красноватыми сполохами, среди золы лежала жалейка – простая небольшая дудочка, сделанная из тростника и бересты.
Преодолевая страх, Фрося протянула дрожащую руку и взяла жалейку. Желание узнать правду и хотя бы на мгновение услышать голос мамы было сильнее страха.
Осторожно вытерев с жалейки золу и пепел, девочка приложила к губам пищик, но дунуть не решилась. Воздух, который в этот момент был в ее легких, казалось, стал плотным и тяжелым от страха.
«Какая же ты, жалейка?» – снова подумала девочка и спрятала дудочку за пазуху.
Как и сказал Игнат, старухе стало легче. Она проснулась и крикнула:
– Фроська, дай пить! Где ты ходишь?!
До позднего вечера жалейка жгла грудь, ни на минуту не давая о себе забыть, заполняла все мысли, сковывала чувства. Время то летело быстро, то тянулось невозможно долго. Иногда казалось, что только недавно небо порозовело от утренней зари, но воспоминания об Игнате, о криках старухи и о жалейке прилетали как будто из далекого прошлого.
Нахлынувшая на деревню ночь и пугала, и радовала.
Напоив бабушку остатками отвара и дождавшись, когда она уснет, Фрося тихо вышла из дома и через серебристые поля по знакомой тропинке побежала на кладбище.
Кладбище находилось сразу за деревней. Это был невысокий холм, покрытый со всех сторон, как чешуей, разномастными надгробиями. Кое-где виднелись покосившиеся, почти истлевшие от времени кресты. Здесь столетиями хоронили умерших, каждую пядь земли занимали чьи-нибудь кости и сгнившие остатки гробов.
На вершине холма стояла полуразрушенная заросшая терновником церковь. Дороги к ней уже давно не было, ее захватил чертополох, буйный и густой, как колючая проволока.
Ночью кладбище казалось более живым, чем днем. При солнечном свете оно было спокойным и застывшим, как фотография. Сейчас же, впотьмах, мелькали чьи-то неразличимые тени, тишину разрывали резкие, пронзительные звуки.
Сжавшись, не глядя по сторонам, вздрагивая от ужаса и не до конца веря, что происходящее – правда, а не сон, не пустой бред старухи, Фрося бежала к знакомой могилке.
– Мамочка! Мамочка! Надеюсь, ты меня слышишь, мамочка! Я так хочу услышать твой голос! Хоть на секундочку, хоть на одно мгновение, – сквозь слезы шептала она. – Папа, спаси меня! Папочка, милый, пожалуйста, помоги мне вас найти. Я так истосковалась! Я больше не могу без вас…
Девочка встала на колени рядом с могильным холмиком. В ночной прохладе, словно в благодарность за заботу, сладко благоухали цветы.
Дрожащими руками Фрося вытащила из-за пазухи жалейку. Обмирая от страха и одиночества, она приложила трубочку к губам и выдохнула всю накопившуюся боль и надежду.
Раздался резкий, гнусавый, приторный звук. Он вплелся в звуки ночи и в одно мгновение разлетелся по ощеренному ночному кладбищу, поднимая в черное небо сонных ворон.
Сознание девочки помутилось от ужаса, перед глазами поплыли красные пятна.
– Мамочка! Папочка! – в голос зарыдала девочка, припав к могиле родителей, уткнувшись в заросли цветов, как в материнское платье.
И тут холодная костлявая рука вцепилась ей в плечо.
– Это она… Жалейка… Я так ждала тебя!!! – не то прорыдал, не то прорычал чей-то хриплый голос за спиной у Фроси. – Отдай мне жалейку! Отдай! Она должна была прийти ко мне! Ко мне! Слышишь?! Отдай!
Рука трясла Ефросинью, сжимала до боли ее плечо. Кто-то скрипел, а не дышал ей в затылок. Требовал отдать ее последнюю надежду. А Фросе было страшно шелохнуться, страшно обернуться и посмотреть на существо, которое стояло рядом с ней.
– Умоляю! Идем со мной! Умоляю, помоги мне! Потуши огонь в моем сердце! Он полыхает! Он страшно жжет меня… – Рука ослабела и отпустила девочку. – Умоляю, помоги!.. Она пришла к тебе…
Спрятав жалейку на груди, превозмогая ужас, леденея от предчувствий, Фрося обернулась. Рядом с ней на коленях стояла женщина, похожая на скелет, обтянутый сизой кожей. Одежда истлела и висела лоскутами, длинные волосы, когда-то убранные в косу, сбились в колтуны, сцепленные чертополохом и репейником. Глаза ввалились, и из черной глубины выступали и лились по проторенным бороздкам слезы.
– Подари мне, убийце, всего один вздох! Мне больше ничего не нужно! Только один вздох, чтобы я услышала их голоса… Одно мгновение… один вздох…
Женщина поднялась. Даже в темноте было видно, как жутко сверкают ее глаза.
– Не бойся меня, Ефросинья. Ты любишь маму и папу, а значит, можешь меня понять. Пойдем со мной…
– Кто вы? – с трудом вымолвила девочка, давясь страхом и невыплаканными слезами.
– Никто… – горько ответила женщина и понуро побрела между надгробий. – Теперь никто.
«Это не мама… Откуда она появилась? Что ей нужно?!»
Слезы заливали лицо, Фрося кусала губы, чтобы не оборонить на ночное кладбище даже тихий звук.
Запинаясь о могилы, о выбравшиеся из-под земли узловатые, кривые корни, девочка обреченно следовала за женщиной. Она понимала, что та не оставит ее в покое. «Нужен только один мой вздох… А потом я буду свободна. Она меня отпустит…» – пыталась успокоить себя Фрося.
Скелет женщины рухнул как подкошенный на одну из могил. Девочке даже на мгновение показалось, что прямо сейчас на ее глазах он превратится в прах.
– Родные мои, простите меня! Простите! Я так виновата перед вами! Я так люблю вас, так тоскую! Моя жизнь тоже закончилась, когда я оставила вас, всех трех моих деточек, здесь, в этой страшной могиле… Если бы я только могла вас вернуть!