Арнольд Негго - Остров великанов

За стеклом пузатого низенького шкафа с резными колонками у него всегда одна полка была заставлена фигурками.

Здесь и уснувший рыбак с длинным удилищем, и весело пляшущий старик, одна нога в сапоге, другая босая, и узорные кружки, и миски, и целая флотилия кораблей.

Мадис всегда разрешал Ильмару смотреть, как он работает. Но последнее время стал что-то от него скрывать. Завидев мальчика, торопливо уносил работу в другую комнату.

— Ишь ты, любопытный! — пряча улыбку, говорил он. — Глазенки так и горят. Дитё, да и только! Погоди, сынок, вот вырежу, если понравится — возьмешь. Потерпи маленько.

А когда Ильмар слишком уж настойчиво приставал — «покажи да покажи», — старый рыбак вынимал свою трубку, долго возился с ней, что-то ворча, и не спеша заговаривал о чем-нибудь другом.

Сегодня Ильмар не сразу заметил, что на полке появилось что-то новое.

Он рассказывал рыбаку, каких страхов ему пришлось натерпеться, пока пограничники спасли его от верной смерти у Белых скал. Правда, помощь их была совершенно случайной. Оказалось, что пограничный катер преследовал моторку Курта. Неподалеку от Кивиранна Курт напал на почту и ограбил ее. Об этом узнали пограничники и сейчас же оцепили лес, где скрылся Курт со своим сообщником. В кивираннаскую бухту был вызван сторожевой катер. Не всякий рыбак рискнул бы выйти в такую погоду в море на легкой моторке. Но пограничники, хорошо зная Курта, предусмотрели все. И только из-за бедствия с парусником им пришлось приостановить на несколько минут преследование, чтобы спасти погибающего мальчика. А затем, высадив в районе Белых скал оперативную группу, пограничники передали Ильмара подоспевшим рыбакам.

За душистым чаем с яблочным вареньем Ильмар подробно рассказал дяде Мадису, как моряки-пограничники растирали его спиртом и даже хотели напоить водкой, но вместо нее дали целую плитку шоколада.

Рыбак подкладывал маленькому гостю варенья и одобрительно попыхивал трубкой. Успокаивая мальчика, он сказал, что Ильмар нисколько не виноват, что даже рыбак поопытней не смог бы спасти «Калев».

Во время разговора с Ильмаром дядя Мадис не раз с грустью поглядывал на свой шкаф с фигурками. Словно догадавшись, о чем он думает, Ильмар оглянулся и ахнул.

За стеклом на искусно вырезанной скале стоит высокая босоногая рыбачка с сыном. Они оба с тревожным ожиданием смотрят вдаль. Рыбачка очень похожа на мать Ильмара. У мальчика суровое, печальное лицо. Он держит над головой фонарь, будто освещая заблудившемуся рыбаку путь к берегу. Сильный ветер рвет на них одежду, валит с ног, а они все стоят, ждут и с надеждой и страхом смотрят в бушующее ночное море, где, может быть, погибает отец мальчика.

Взволнованный, Ильмар прошептал:

— Я знаю, дядя Мадис, это мы… мы с мамой ждем отца…

Скрывая сами собой набежавшие слезы, он прижался лицом к рыбаку. Мадис разволновался сам. Он притянул голову Ильмара к своей груди.

— Ну, ты, брат, не плачь, — растерянно сказал он. — Не дитё все-таки.

«Старый олух! — мысленно ругал он себя, — нашел чем порадовать мальчонку. Эк… сообразил!»

— Спасибо, дядя Мадис. Я… я, как отца, тебя люблю… Ты такой хороший!

Рыбак вздохнул:

— Да, не дожил твой отец до доброй жизни… Кто же, как не немцы, такую штуку с ним придумали. Побоялись народ озлоблять, потому и бросили его в лодку, подальше от людских глаз. — Отвернувшись от мальчика, Мадис долго выбивал трубку, проклиная едкий табачный дым. А потом проворчал: — Жаль, не удалось с Лорингером за все расквитаться. У меня ведь старый должок имелся.

— Какой должок? — заинтересовался Ильмар.

— А вот послушай. В Хаапсалу дело было, за проливом. Батрачил я тогда у немецкого барона Фридриха Лорингера. Отто его сыном был. Гнус — не человек! Костлявый, как папаша, а дурак и того хуже. В каждом классе по нескольку лет сидел. Бороду брил, а все за партой. Шли мы как-то с дружком моим Оярандом, а навстречу Отто. Тротуар узкий, два человека не разойдутся, ежели по мощеному идти. Вот и стоят Отто и Ояранд нос к носу. Барон орет на всю улицу: «Я тебе покажу! Я научу тебя, скотина, немецких баронов уважать! Прочь с дороги!» Время тогда тревожное было, первая мировая война, кругом немцы бесчинствовали… Вот барон и задирал нос. Ояранд слушал, слушал, да и дал ему кулаком. С ног сбил. Барон завыл, схватил камень — и на него. Ну, думаю, пропал. А Ояранд не стал ждать, сам на Отто набросился. Скрутил немца, как собаку какую, и мордой в забор тычет, в кровь разбил. Тот ревет на всю улицу: «Спасите, папенька!»

Гляжу — Герта, дочь барона, откуда-то выскочила. Подбежала и ручку с пером в спину Ояранду воткнула. Оттащил я ее — она и меня пером в глаз. След до сей поры виден, — рыбак показал Ильмару маленький белый шрам у самого глаза.

— Дядя Мадис, — не выдержал Ильмар. — А ты что же?

Рыбак улыбнулся:

— Только так… двинул разок, чтоб не брыкалась, и держу за руки. Ты послушай, что дальше было, страшно вспомнить. Схватили нас люди барона. Ояранда били так, что почернел весь, кровью затек. Встать не мог, так и увезли домой на возу. Мне от одного вида его нехорошо стало. Потом за меня принялись. Герта сама наблюдать пришла.

Как стегнет меня холуй — думал, надвое перешиб, а Герта впилась глазенками, трясется и кричит:

«Как бьешь, подлец! Почему он не плачет?»

А тот старается. Лютый был мужичишка, все перед господами на задних лапках ходил, на людей нашептывал. Прибили его потом свои же батраки. Полосовал меня, покуда не устал.

«Хватит с него, — говорит, — сдохнет — отвечать буду».

Герта — ко мне:

«Ну, батрак, проси прошения! — Нагнулась и в глаза заглядывает. Ну, я жду».

Плюнул я ей в лицо.

«Ничего, — говорю, — придет времячко — заплатишь, стерва этакая!»

Тот опять за плеть. Крепкий я был, а не выдержал.

Очнулся в больнице. Неделю, говорят, лежал. Здесь и услышал, что родители Ояранда на барона в суд подавали. — Рыбак с досадой махнул рукой. — Лучше не вспоминать! Не суд был, а стыд один. А за меня и заступиться было некому… А ты чего это надулся, парень?

— Это я так, — тихо прошептал Ильмар.

— Ну-ну, — одобряюще улыбнулся Мадис, — наговорил я тебе страхов разных.

— Дядя Мадис, а что потом с этой Гертой стало?

— Не знаю, сынок. Тридцать лет с тех пор прошло. Встретил после войны одну особу, лицом похожа, а вроде бы не она…

— А Ояранда ты не встречал потом?

— Видел, было дело. Он теперь большой человек. Рассказывал, что Герту ищут. Видишь ты, на фронте он при штабе служил, архивы немецкие разбирал, вот и нашел там, что Герта еще до войны на немцев работала.

Мадис вздохнул и, не желая дальше продолжать разговор на эту тему, стал расспрашивать мальчика о школьных делах, а потом вдруг спросил:

— Ты что ж это, парень, к учителю своему не сходишь? Ведь болен он.

— Учитель Уйбо? — Ильмар заволновался. Рыбак кивнул головой.

— Утром мельника Саара видел, — продолжал он, — говорит, простыл ваш учитель. Недавно кто-то из школы удрать хотел. Тот за ним на лыжах в погоню бросился. Пришел домой весь мокрый. После того, говорит, и заболел…

Простившись с Мадисом, Ильмар, несмотря на поздний час, со всех ног помчался в Мустамяэ.

«Скорее к учителю! Конечно, он из-за меня… Наверно, лежит сейчас в постели и думает, что я самый подлый трус, если побоялся ему обо всем рассказать… Ведь я даже прощения у него не попросил…»

Ильмар мчался, не разбирая дороги. Холод пробирался сквозь шерстяной свитер к самому сердцу. До перевала Ильмар бежал, не чувствуя усталости.

Под горой было тихо. Корабельные сосны медленно покачивали снежными кронами. В темноте холодно мерцали крупинки нетронутого снега.

Впереди, сквозь чашу деревьев, замелькали огни Мустамяэ.

Внезапно Ильмар остановился как вкопанный.

«Нет, — с отчаянием подумал он, — без Ури идти нельзя. Что же делать? Может, все-таки пойти? Нет! — снова остановил он себя. — Слово для того и дается, чтоб его держать».

После долгих колебаний Ильмар стал медленно поворачивать обратно.

Справа в белых снежных кустах вдруг быстро промелькнула фигура Ури. Низко пригибаясь, он бежал на лыжах со стороны оврага, где жил учитель Уйбо.

— Гей! Ури! Ури! — Ильмар бросился догонять его. — Удрал! Может, не он?

Запахло гарью. Где-то совсем близко забили в колокол.

Раздались крики.

Круто повернувшись, Ильмар помчался до опушки.

Впереди, за глубоким оврагом, горел дом.

Часть крыши была объята пламенем. Какие-то люди рубили горящий тростник и баграми сбрасывали его с крыши.

— Саар горит! — доносились испуганные крики женщин.

— Мельник Саар… — прошептал Ильмар. — Это же дом, где живет учитель!..

— Господи! Что делать? Ну что мне теперь делать?