Лера, вопреки своему обыкновению, в этот раз говорила мало, а когда Талиб встал на подножку, вдруг подбежала к нему и поцеловала в щеку.
Глава, которая вместо эпилога
По совести сказать, до последнего времени я не знал точно и подробно, что сталось с героями моей повести и где они сейчас.
Говорили, что Талиб по возвращении в Ташкент организовал на улице Оружейников первую комсомольскую ячейку, а потом уехал в Ленинград учиться на геолога. Году, кажется, в двадцать седьмом или двадцать восьмом вместе с женой Валерией он приезжал в Ташкент хоронить отца и опять уехал на несколько лет.
Года два назад я зашел к моему приятелю, который живет недалеко от улицы Оружейников, поговорил со старожилами, встретился и с Тахиром, тем самым, что был почтальоном в первые годы Советской власти. Теперь его почтительно зовут Тахир-ата. Он еще крепкий старик, с прямой спиной и с густыми седыми усами.
Мы пошли в чайхану на углу улицы Оружейников и, пока молодой чайханщик готовил нам плов с айвой и барбарисом, сидели на помосте в тени тутового дерева и разговаривали. Кто-то включил «Спидолу», и мы слушали концерт бухарских артистов.
Мимо чайханы проходили люди, вежливо кланялись моему собеседнику и прикладывали руку к сердцу.
— Это директор нашей школы, — время от времени говорил мне Тахир-ата.
— Это летчик, на «кукурузнике» летает.
— Это доктор, хирург называется.
— Это шофер автобуса, седьмой номер автобус.
— Этот маленький — видел? — в атомном институте работает.
Он знал всех на этой улице и о многих мог бы рассказать. Но сейчас мысли старика были заняты другим.
— Вот интересно, — сказал он. — Я всю жизнь из Ташкента никуда не выезжал, семьдесят восемь лет прожил на одной улице, а другим везет. Значит, так на роду написано. Талибджан, например, еще маленький был, но и старую Бухару узнал, и в Москве побывал.
— А где сейчас он? — спросил я.
— Не знаю, — ответил старик. — Последний раз он был здесь, когда бухарский газ довели до Самарканда, он на митинге выступал. Я его в этой самой чайхане по радио слушал. Тогда «Спидолы» не было, здесь такая черная тарелка висела. Тоже хорошо было слышно.
— Неужели о нем так совсем ничего и не известно? — удивился я.
— Почему «совсем»? — возразил Тахир-ата. — Дети у него есть. Два мальчика и девочка. Большие уже. Про внуков не знаю, выдумывать не стану. Говорят еще, он в Африку ездил: не то золото искал, не то нефть. А может, уголь или железо. Постоянно он нигде не живет, работа такая.
Два молодых человека, оживленно разговаривая, шли по противоположной стороне улицы. Они увидели старика и поклонились ему.
— Эй, Кахрамон! — окликнул старик одного из них. — Ты не знаешь, где наш уважаемый Талиб Саттарович?
— В Сибири он сейчас. Раньше был начальником, теперь консультант. Он же старый уже, ему трудно начальником.
— Хе, — сказал мне Тахир-ата и укоризненно покачал головой. — Какой он старый — шестьдесят лет. Ну и молодежь пошла! Шестьдесят лет, говорят, старый.
Он опять задумался о чем-то и добавил:
— Вот видишь, в Сибири. То Африка, то Сибирь. Я же говорю: у кого что на роду написано. Судьба!
— Или характер, — сказал я.
— Или характер, — согласился Тахир-ата. — Он характером пошел в своего дедушку Рахима, уста-Тилля его звали. Тот тоже на месте не сидел, все ходил, ходил, всю землю исходил и все в тетрадку писал. Такое дело было из-за тетрадки уста-Тилля. Может, и ты слышал, дорогой?
Я кивнул.
Мне довелось видеть самодельную карту, которую составил наманганский кузнец и ювелир, геолог-самоучка уста-Тилля, мастер-Золото. Если взять его карту и сравнить ее с настоящей современной геологической картой, сделанной по всем правилам науки, то на первый взгляд они мало похожи. Зато как много в них сходства, если разобраться по существу.
Почти все, о чем сказано в тетради старого мастера, нашло подтверждение в трудах современных геологов. Железная руда есть и в бассейне реки Или, и в верховьях реки Пскем, а о железной руде в Карамазарских горах близ бывшего Ходжента (теперь это один из крупнейших городов Таджикистана — Ленинабад) академик Д. Щербаков пишет: «Перед нами открылись крупные линзы магнетита, лежащие в 25 километрах от Ленинабада.
Эти запасы позволяют практически подойти к созданию доменного производства на берегах Сыр-Дарьи.
К северу от Карамазарских гор, — пишет далее академик Д. Щербаков, — в бассейне реки Ангрен, где некогда находился Архангеран с его средневековой металлургией, теперь возникает новый крупнейший горнорудный центр Узбекистана. Тут расположено Алмалыкское месторождение медно-порфировых руд. Они добываются открытым способом, карьерами. Уже начата комплексная их переработка с извлечением других металлов. Сюда же со склонов долины и прилегающих хребтов поступают для переработки различные руды цветных металлов, плавиковый шпат. Здесь же находятся мощные карьеры ангренских бурых углей».
Об этом, кстати, тоже можно найти упоминания в заветной тетради.
Конечно, далеко не все из того, что замечал острый взгляд геолога-самоучки, он мог правильно понять и объяснить. Откуда, например, ему было знать о том, какие огромные возможности таят в себе запасы подземного газа в районе Бухары. Но и об этом сказано в тетради.
Тогда в узбекском языке не было слова «газ», и потому — не удивляйтесь, пожалуйста, — в тетради записано так, помните?
«В ста верстах от благородной Бухары я видел такое, что не знаю, как сказать. Между двух барханов есть колодец, откуда запах идет сильный. Чабаны боятся того колодца и говорят, что такой запах иногда горит, если его поджечь, и горит долго. Думаю, там может быть клад, но какой, не знаю…»
Медленно надвигался жаркий вечер. Чайханщик выложил на плоское глиняное блюдо золотистый рассыпчатый рис, сверху украсил его айвой и кусками пережаренной баранины, и мы принялись за еду.
По радио передавали из Москвы репортаж о футбольном матче между ташкентской командой «Пахтакор» и «Динамо». Победил «Пахтакор», и болельщики стали убеждать друг друга, что они это наперед знали. Потом были последние известия.
Диктор говорил об успехах узбекских металлургов из города Беговата, о том, сколько бухарского газа за последнее полугодие получили предприятия индустриального Урала, какую новую хлопкоуборочную машину создали инженеры и рабочие завода «Ташсельмаш».
Я никогда не запоминаю цифр. Это у меня с детства. Но в тот вечер все цифры казались мне необычайно важными. Они свидетельствовали о том, что подземные клады моей родины попали в верные руки — в руки тех, кто никогда не будет при помощи богатства плодить бедность.
Да, чуть не забыл! Саблю мастера Саттара я недавно видел в музее. Говорят, она принадлежала одному из героев гражданской войны в Средней Азии Миркамилю Миршарапову. Но это не тот клинок, что хранился у генерала Бекасова, а, скорее всего, тот, что был выкован в Туле. Возможно, однако, что мастер Саттар сделал ее специально для Миршарапова. Во всяком случае, узор на клинке сетчатый. Золото на черном.
Ташкент — Москва, 1966 год.
Дутар — струнный музыкальный инструмент, похожий на мандолину с длинным грифом.
Насва́й — особым образом приготовленный табак, который не курят, а закладывают под язык и за нижнюю губу.
Таньга́ — монета Бухарского эмирата.
Обхана — темница, находившаяся в бухарской цитадели возле конюшен эмира, откуда в нее стекали вода и нечистоты. Сейчас в цитадели музей. Я видел эту темницу и другие тюрьмы Бухары. (Примеч. автора.)
Кукнархана́ — место, где собираются любители кукнара — дурманящего вещества, приготавливаемого из сухих коробочек мака.
28 градусов по принятой тогда шкале Реомюра соответствует 40 градусам по Цельсию.
