— Развяжи, — сказал Волков. — Я тоже немного подремал.
— Кретин ты идиотский! Раки ж тебя сожрут! — закричал Аркаха, соскакивая с камня и наклоняясь над Волковым. — До костей! Да за ради чего тебе все это нужно? Ну... Уедешь?
— Уедешь ты, — сказал Волков, с ненавистью глядя а лицо парня, — я тебе не успел сказать: в доме у меня сидят Лена и Алька. Они видели, как вы шли к бухте Седого.
— Я тут ни при чем! — крикнул из-за камней Петька. — Аркаха, развяжи его. Хватит баловаться!
— У-у, трус проклятый! — проворчал Короед и, вынув нож из-за голенища, полоснул им по веревкам на ногах Волкова. Перевернув его рывком на живот, он разрезал веревки на руках и, шепча ругательства, быстро пошел к Барсукову. Бранясь друг с другом, они спустились на лайду и скрылись за скалами. Растирая руки, Волков размотал веревки на ногах и поднялся. От сильной боли в правой ноге охнул... Вывихнул, что ли?
Хватаясь за камни, он запрыгал к костру и сел на бревно. Угли еще тлели. Чувствуя во всем теле страшную слабость, Волков бросил в костер несколько досок — они сразу вспыхнули — и вынул из кармана трубку. Какая-то свернутая бумажка валялась между камней. Волков потянулся, поднял ее: это был акт об отстреле каланки, подписанный Аркахой и Барсуковым. Волков засмеялся: видно, во время этой дурацкой борьбы Короед из кармана выронил.
Дождь хлынул. Редкий, сильный. Будто кто сверху шарахнул по острову картечью: глухо барабаня, тяжелые капли ударили по тропинке, камням и бревну, лежащему поперек нее, и серебристая древесина тотчас стала рябой, словно покрылась большими черными веснушками. Волков поднял лицо, поймал ртом несколько капель и пошатнулся от порыва ветра. Как-то странно он дул: то наскакивал с одной стороны, то набрасывался с другой, и бухта пенилась, кипела; ветер подхватывал с воды брызги, нес их вместе с песком над берегом, и это походило издали на метель.
— Волк! Во-олк! — донесся голос Альки.
В одном ситцевом платье, уже промокшем и облепившем тело, с винчестером в руках и почему-то босиком, она бежала навстречу. Обгоняя ее, катился с лаем Бич.
— Что с тобой? Я так и знала, я так и... Нога, да?..
— Отчего ты босиком? — спросил Волков и попытался улыбнуться.
Ахнув, девочка подхватила его, и он, отбросив доску, на которую опирался, запрыгал, обняв ее за плечи.
— Ты прости меня, прости! Заигралась я, курточку куколке начала шить. А потом ка-ак вскочу... Сбросила ботинки, чтобы легче, да ка-ак побегу! Нога?
— Вывихнул, кажется.
— А почему лицо покарябано? Ты что, со скалы рухнул, да?
Ну вот и дом. Волков сел на топчан, Алька, встав на колени, попыталась снять сапог с больной ноги, но где там. Схватив нож, девочка располосовала голенище и ощупала распухшую ступню: лицо Волкова покрылось капельками пота. Вцепившись руками в край топчана, он сказал:
— Возьмись-ка за ступню двумя руками... и дергай, посильнее только.
— Не смогу, — прошептала Алька. — Будет очень больно.
— Да вывих же это... пустяк. Ну давай... Только резко и сильно!
Он закрыл глаза, и Алька что было сил рванула ногу. От боли Волков весь изогнулся и повалился на спину.
— Да ты же мне... чуть ногу не оторвала... — простонал он.
— Все уже, все! Теперь нога уже совсем на месте, даже видно! — торопливо и радостно заговорила девочка. — Сейчас я ее туго забинтую. И выпить тебе надо немного. Чтоб не простыл.
Она помогла Волкову раздеться. Через несколько минут, испытывая блаженство во всем теле, он лежал и чувствовал, как боль становилась слабее, она уже не была острой, нестерпимой, а ноющей, отступающей. Сейчас он немножко полежит и встанет.
— Ну-ка поверни ко мне лицо, — командовала Алька. — Ух сейчас и зажжет, ужас... Но я подую. Терпи, терпи!
Остро запахло йодом. Протерев ему лицо мокрым полотенцем, она начала смазывать порезы.
— Ого, а у тебя жар, — озабоченно сказала она, прижав к его лбу холодную ладошку. — Да ты же весь пылаешь! Но это ничего. Я тебя сейчас травами... Вот сделаю настой, и... А что ты на меня так странно глядишь?
Он промолчал, просто ему были приятны ее волнения и заботы, но объяснить все это девочке не так-то легко... Алька отошла к печке, загремела чайником. «Уо-ох! Уо-оо-ох!» — тоскливо прокричал Черномордый под самым окном дома, и Бич, он валялся возле печки, подняв голову, заворчал, а потом вздохнул, представив себе, наверно, как же сейчас скверно на улице.
Ветер зверел. Он налетал на дом, толкался в стены, выл на чердаке, сотрясал оконный переплет, и Волков, прислушиваясь к непогоде, представлял, как по раскисшей тропинке, скользя по грязи, спотыкаясь о плохо видимые в темноте камни, спешит к дому Лена. Она же обещала прийти, и ему почему-то казалось, что она придет именно сегодня. Да-да... Надо отправиться ей навстречу... Что же он тут разлегся?
— Алька, зажги быстрее лампу, — сказал он, поднимаясь с постели. — И дай-ка мне свитер. Я пойду... Она может сбиться с пути.
— Ну вот еще! Ну зачем ты встаешь? Лена? Никогда она не сбивается с пути.
Он все же встал. Хватаясь за стены, прошелся по дому и, прижавшись лицом к стеклу, поглядел в темноту: дождь хлестал, молотил в стены... А ветер-то, ветер... Алька зажгла лампу, поставила на стол, принесла из прихожей пучки травы, стала разбирать их, и в доме запахло терпко и горьковато.
Бич вдруг встрепенулся и с радостным лаем ринулся к двери. Послышались торопливые шаги, прыгая на одной ноге, Волков добрался до печки, сел на китовый позвонок и уставился на дверь. Ветер... Дождь... Показалось, что ли? Дверь распахнулась, и вошла Лена.
— Ой, ты вся-вся мокрая! — крикнула Алька, бросаясь к ней. — Пойдем, я тебя скорее переодену.
— А я иду-иду... Тьмища, ну ничего не видно, — сказала Лена, заглядывая через плечо девочки на Волкова. — И вдруг огонек вспыхнул! Валера, что это с тобой? У тебя все лицо... Это они, да?
— Не имеет значения, — ответил Волков, подбрасывая дров в печку.
— Еле-еле пришел... И весь израненный. И лицо и нога... — послышался тихий голос Альки. За перегородкой зашуршала одежда. — На вот держи рубашечку...
— ...вдруг я почувствовала, что мне очень нужно пойти к вам. Будто что-то меня в сердце толкнуло... — сказала Лена, и Волков, услышав ее голос, подумал, что это она говорит не столько Альке, сколько ему...
Ветер усиливался с каждой минутой. Дом скрипел, как шхуна в свежую погоду. «Парусность у него большая, — подумал Волков, — вот сейчас ветер дунет еще сильнее, подхватит дом, и полетим мы, полетим». Он прислушался: сквозь шум дождя и гул ветра доносились тягучие и глухие, как далекие взрывы, удары океана о берег. Шторм. Держитесь, котишки. Да и вы, львы, тоже... и Седой со своим малышом.
Ступая по красным отсветам огня, подошла к печке Лена и села напротив. Улыбаясь, не спуская с лица Волкова глаз, Лена откинула голову, тряхнула волосами, и они рассыпались по плечам, а на пол с легким стуком упали шпильки. Наклонив голову, она начала расчесывать волосы, и Волков любовался сильным и плавным движением ее руки, а голова кружилась, кружилась, кружилась... Тронув его за плечо, Алька подала стакан, и он выпил. Брр!.. Ему будто в желудок выстрелили. Девочка засмеялась, подала кусок хлеба. Голова у Волкова начала кружиться еще больше, тепло разлилось по телу; потрескивали дрова в печке, ветер все тряс и тряс дом... «Сейчас я вам все-все скажу, — думал Волков, — скажу, как мне хорошо с вами, сейчас я вам скажу все это, но только нужно найти какие-то особые, точные и важные слова...»
Черномордый завопил вдруг за дверью. Стуча когтями, Бич побежал к ней, прижался ноздрей к щели, из которой несло холодом, и заворчал, но не так чтобы уж зло и враждебно, а больше для порядка.
— Заливает их, — сказала Лена. — Может, пустим?
Схватившись за край стола, Волков поднялся, превозмогая боль, и, стараясь не хромать, пошел к двери, откинул щеколду. Дверь распахнулась, и мокрый песец шмыгнул мимо него в закуток, где были свалены старые сети, ящики с инструментами и брезент. Лена, подняв лампу, подошла к двери. Сверкнув глазами, Черномордый положил на брезент головастого сырого песчонка и выкатился из дома, а на пороге появилась Красотка. Струйки воды сбегали с нее. Она тоже держала в зубах второго, уже довольно большого малыша и заглядывала в дом, опасаясь Бича. Волков чуть посторонился, и Красотка пулей проскочила мимо его ног. Бич опять заворчал, но совсем тихо, просто чтобы эти мокрые зверюги знали, кто хозяин в доме, только и всего. Черномордый притащил третьего щенка, и все семейство устроилось на сетях... Ветер и дождь ломились в раскрытую дверь. Язычок пламени бился в стекло; словно ожидая еще кого-то или чего-то, что должно было произойти, Волков не закрывал дверь. Ему было очень жарко, он подставил лицо и грудь холодному дождю и жадно, торопливо вдыхал соленый воздух... Все плыло, качалось. «А ведь мне чертовски скверно, — подумал он, — видно, меня здорово прохватило на океане».
