– Я? – возмутился Миша, нервно комкая кусочек ваты. – Я хорошо помню! Номера были дипломатическими! Почему вы мне не верите!
– Я никому не верю, – заявил Мак, – я верю только в базу данных.
– Да? – завопил Миша. – А может быть, твоя база данных неверна!
Он швырнул комок ваты в Мака. Тот уклонился. Маркиз вздохнул и принялся разглядывать реторту с чем-то светло-зеленым.
– Как неверна? Я всю Сеть вчера облазал! Это ты напортачил, Михаил. Даже ради своей Кати постараться не можешь!
– Не с-спорьте, – попросил Маркиз, отставляя реторту и беря в руки ступку.
Он заглянул внутрь и помешал в ступке пестиком.
– У меня отличная память, – возмутился Миша, – а Катя не моя.
Маркиз понюхал содержимое ступки и, поморщившись, отставил на край стола.
– У тебя паршивая память, – отмахнулся Мак, – в весенних школьных «Что? Где? Когда?» мы из-за тебя проиграли. Ты продул восьмиклассникам! А говорил, знаешь все о теории Большого взрыва. Кстати, раз Катя не твоя, то я могу пригласить ее в кафе, когда мы ее отыщем.
– Я сейчас тебе покажу Большой взрыв! При чем тут Катя?! – завопил Миша и опять швырнул в Мака кусок ваты, – там и помнить нечего! Обычные дипломатические номера! Красные буквы на белом фоне!
В ярости он кинул в Мака новый комок ваты. Снова промахнувшись, он попал в ступку. Та упала. Раздался грохот. Маркиз еле успел отскочить.
– Так и знала! – закричала мать, появившись в дверях. – Они не могут без взрывов!
Миша вскочил, сдернул со стены плотный фартук и принялся молча гасить огонь.
– Что эт-то было? – испугался Маркиз.
– Ацетон, – буркнул Миша, направляясь к окну.
– Ух. Хорошо, что я ж-жив остался.
– Все, Михаил! – возмутилась мать. – Я сейчас отменю заказ новых реактивов!
– Мам, ацетон совершенно безопасен! Если бы мы не начали ругаться…
– А зачем вы ругались? Спокойно проблемы обсудить не можете? Обязательно спорить?
– Спорить обязательно, – сказал Мак, – потому что в споре рождается истина. Дипломатические номера, Михаил, – это белые буквы на красном фоне. А красные на белом – это белорусские. Так что, Маркиз, коли жив остался, обзвони-ка еще раз все тридцать фирм, что я вчера нагуглил. Спроси, есть ли у них клиенты-белорусы.
– Почему ты думаешь, что на грузовике с белорусскими номерами будут разъезжать белорусы? – пробурчал Миша.
– Я думаю, что номера поддельные, – снисходительно произнес Мак, – конечно, белорусские номера могут и папуасы прикрепить, но никто не мешает проверить эту зацепку.
Помогли то ли баклажаны, то ли прогулки, то ли фотография Свити, запертая в ящике, но утром, едва проснувшись, я вспомнила, где мой медведь.
Всю ночь я думала о том пожаре. Он не мог произойти в квартире, я хорошо помню, как мы выстроились все перед горящим домом. Помню бабушку, прижимающую к груди какую-то тетрадку и игрушки, которые связала сама. Папа ругает ее за то, что она полезла в огонь ради игрушек, но бабушка только отмахивается. Она не отрываясь смотрит на дом. На наш дачный дом под Серпуховом.
Я не спешила делиться информацией с преступниками. Они начнут угрожать моей Свити, чтобы выжать из меня что-то еще, а я больше ничего не помню. Нет, этой информацией я распоряжусь с умом.
Под конвоем Сиплого я почистила зубы, умылась, выпила капучино с орехами, приготовленный Барсом, и вышла на балкон.
День стоял великолепный. Солнечный, теплый. Пахло костром. Во дворе малыши, одетые в ветровки, собирали букеты из кленовых листьев, девочки постарше, в разноцветных плащиках, прыгали через «резиночку». На площадке были и взрослые – бабушки, мамы, няни, и меня захлестнуло желание крикнуть им: «Я здесь! Помогите!»
Нет, я не могу рисковать так и своей жизнью, и жизнью моей девочки. Мне расхотелось смотреть во двор. Ненавижу ощущение полной беспомощности.
Я протянула руку, чтобы дернуть за веревку и опустить на балконе жалюзи. К моему удивлению, кончик веревки нащупать не удалось. Я опустила взгляд и с изумлением обнаружила: веревка была длинной, метра в два.
А что, если?..
Мое сердце заколотилось. А что, если прикрепить записку на эту веревку и сбросить на нижний этаж?! Может быть, они успеют вызвать милицию, прежде чем Барс и Сиплый меня застукают?
Я вернулась в комнату и заметалась в поисках ручки и бумаги. Бумагу я нашла сразу – на дверце холодильника висел блокнотик на магните, с логотипом какого-то супермаркета. А ручку отыскала в ящике среди штопоров и лопаток. Удача, удача, еще раз – удача!
Я накорябала:
«Меня похитили и держат в квартире выше. Помогите! Позвоните в милицию! Катя Птицына».
Зачеркнула «выше» и приписала «над вами». Ледяными от волнения пальцами прикрепила записку к кончику веревки и сбросила вниз. В это время дверь открылась и вошел Сиплый.
Я пулей вылетела с балкона. Сиплый от неожиданности даже подпрыгнул. Я давно заметила, что Барс гораздо спокойнее.
– Ты вспомнила? – спросил Сиплый.
– Нет. Но я стараюсь! Стараюсь изо всех сил. У меня такое чувство, что я вспомню через пару часов.
– Надеюсь, – сказал Сиплый.
Пытается выглядеть невозмутимым. Подражает Барсу. Может, он его младший брат? Я кивнула и покосилась на балкон. О чудо! веревка дергалась. Кто-то нашел мою записку! Я чуть не вскрикнула от волнения.
Сиплый постоял пару секунд, наблюдая за мной, потом молча вышел. Я бросилась на балкон. На кончике веревки болтался листок розового цвета! Мне ответили! Дрожащими руками я схватилась за веревку, вытянула ее, сорвала записку, развернула.
«Заранее вас предупреждаю, я не намерен вам помогать. Но вы можете помочь себе сами».
«Как?» – написала я в следующей записке.
«Вспомните то, что требуется».
«Он связан с преступниками», – испугалась я и посмотрела на дверь. Но в нее никто не ломился. Не знаю, может быть, мне удастся расположить соседа к себе и убедить перестать помогать преступникам и помочь мне?
«Если я вспомню, вы поможете мне бежать?»
«Я уже 12 лет как прикован к инвалидному креслу. Вряд ли я кому-то помогу бежать».
Я поразмыслила немного.
«Мишулик ценен для ваших командиров?»
«Они мне не командиры. А Мишулик ценен».
Я торжествовала. Я умею делать хорошо две вещи: чуять запахи и глубоко проникать в слабости человеческой натуры. Как он напрягся, когда я назвала братьев командирами!
«А если я передам информацию о Мишке вам, а не им? Вы мне поможете?»
«Какая вам разница, кого информировать?»
«Вы мне приятны. Называете меня на «вы», а не птуша».
Итак, лесть. Посмотрим, как сработает.
«Думаю, да. Если о медведе узнаю ТОЛЬКО я, я вам помогу».
Сработало! Я великий психолог. Я потерла руки. Мне и правда было неважно, кому рассказать, где Мишулик. Но инвалид в кресле вряд ли сможет поехать под Серпухов и все проверить! Значит, можно наврать ему с три короба, а он мне поможет.
«Спасибо за понимание, – написала я, – мне кажется, у нас много общего. Вы любите животных?».
«Да».
«Правда? У вас есть питомцы? У меня есть Свити, морская свинка. Эти гады где-то заперли ее».
«У меня есть питомцы».
«Кто они?»
«Я не знаю».
«Как это?»
«Это яйца каких-то насекомых. Я нашел их под диваном. Жду, пока вылупятся».
Ага, у меня появилась возможность заработать еще один козырь у соседа снизу.
«А вы привяжите эти яйца к веревке. Я попробую определить. Я знаю очень много про фауну средней полосы».
Через минуту я подняла привязанный к веревке спичечный коробок. На нем мелкими буквами было написано: «ОСТОРОЖНО. ЖИВОЕ».
Мог бы и не писать. Я вообще-то ездила в экспедицию по спасению орланов-белохвостов.
Я зашла в комнату. Прислушалась. Включила свет и открыла коробочку. В ней и правда были яйца – крошечные, похожие на икринки. Может быть, этому человеку всего 12 лет, раз он выращивает насекомых в коробочке?
Ладно, попробуем определить. Эх, нет тут Мишкиного микроскопа или хотя бы линзы. У меня-то зрение плохое. Я поднесла коробочку поближе к свету. Кто это? Не тараканы, они живородящие. Не пауки. Не муравьи.
– Птуша! – раздалось за дверью.
Я чуть не выронила коробок. Закрыла его и сжала в кулаке. Дверь распахнулась, появился Барс с термосом в руках.
– Ничего нового?
– Нет.
– Вот тебе молоко.
Он поставил термос на холодильник.
– Я веган.
– А оно соевое, птуша. Мы для тебя стараемся. И ты для нас, будь любезна, расстарайся.
Он захлопнул дверь. Я перевела дух и разжала кулак. Снова открыла коробку и почувствовала запах, очень сильный запах кориандра. Клопы! Это яйца клопов! Я чуть не запела от радости. Глянула на яйца и… замерла от ужаса. Я их раздавила! Я раздавила этих дурацких клопов! О нет!
Мне захотелось схватить проклятый термос с соевым молоком, из-за которого притащился Барс, и швырнуть его об дверь. Еле сдержалась.
Что делать? Признаваться или молчать? Поискать других клопов?
