Фенечка собралась было обидеться окончательно, но директор уже отвернулся к представителю госбезопасности.
– Возьмите над нами шефство, – попросил он.
– Шефство? – удивился тот. – Да чем же мы вам поможем? Разве только в борьбе против наркомафии или в поиске шпионов?
Но Почёмбыт шутку не принял и задорно махнул рукой.
– А пойдёмте в мой кабинет, – пригласил он. – Сейчас сами всё увидите.
Взрослые дружно двинулись к школе. По центру пустого дворика остались лишь Шурка с Лерой.
– Вы чего там? – окликнул их с крыльца директор. – А ну бегом за мной!
В кабинете он достал огромную карту и, недолго думая, расстелил её прямо на полу.
– Смотрите, – показал Почёмбыт. – Вот южная окраина нашего городка, так называемая Румыния. Вот речка Тихоня, а вот высота, на которой эти сорванцы прошлым летом обнаружили останки самолёта. Нам бы узнать, кто и когда в этих местах воевал. Нам бы взвод поисковиков из Министерства обороны, чтобы лес от боеприпасов очистить, чтобы имена павших увековечить. А потом совместными усилиями создали бы на этой высоте музей под открытым небом.
Фенечка подошла поближе.
– Обелиск установим, – вставила она. – Мраморную доску с портретами на вечную память.
– Отроем окопы, – с азартом продолжал директор, – восстановим блиндажи.
– Заманчиво, – признался представитель госбезопасности. – Можно указать не только названия частей и соединений, но и сделать копии боевых карт, фотографий военной поры.
– Амуницию старую использовать, – добавил капитан Молодец. – Развесить плащ-палатки, каски, подсумки для патронов, кителя, из снарядных гильз наделать светильников, как на фронте. А ещё полевую телефонную связь протянуть.
Тут уж не выдержал дядя Ваня Безручко.
– Настоящий укрепрайон получается, – заметил он. – В нём лучше тогда военно-патриотические игры проводить, вроде «Зарницы».
Услышав это, Юлиан Сидорович посмотрел на участкового влюблёнными глазами.
– А ведь верно! – воскликнул Почёмбыт.
Представитель госбезопасности крутанул головой.
– Ну-ка, – достал он блокнот, – укажите точные координаты.
Все склонились над картой.
Едва началась следующая перемена, к двери директорского кабинета подошёл Пеца. Он видел, что Почёмбыт повёл Шурку с Лерой к себе. Полузащитник Румынии и известный драчун полагал, что после поздравлений друзей теперь ругают почём зря за дважды стукнутого Муху. «Несправедливо, – рассуждал он, – Лерка здесь вовсе ни при чём». Набрав в грудь воздуха, Пеца открыл дверь и шагнул за порог. Каково же было его удивление, когда он увидел ползающих на четвереньках и нечто высматривающих на полу кабинета Шурку с Лерой, Фаину Демьяновну с Юлианом Сидоровичем, представителей союзных спецслужб и даже участкового дядю Ваню Безручко.
Шурку с Лерой отпустили домой прямо с середины последнего урока.
– Идите, герои, – разрешила Фаина Демьяновна. – Сегодня ваш день, но чтобы завтра без опозданий.
Свободного времени было предостаточно, и Лера подался к Шурке смотреть бегемота, которого тот вырезал из куска липы.
– Я в санатории записался в кружок резьбы по дереву, – рассказывал по дороге Шурка. – Ты не представляешь, как интересно. Вначале не очень получалось, а потом… Нужно только инструмент хороший. Резцы можно из старых напильников сделать. Хочешь, я тебя вырежу на коне с шашкой наголо или на боевом слоне?
– Да, пожалуйста, – улыбался Лера, – но это же долго.
– Ерунда, – отмахивался Шурка. – Возьмём липу. Она мягкая. Из липы я тебя за один день сделаю хоть на чём. Правда, для слона лучше берёзу взять.
– Какая разница? – удивился Лера.
– Она белая, как слоновая кость, но зато твёрдая – неделю промучаешься.
– А из ёлки?
– Ёлка вообще не годится – потрескается. Из можжевельника красиво выходит. А лучше из фруктовых деревьев. Особенно из вишни, у неё древесина розовая. Я из вишни Машку вырежу. Красиво будет – закачаешься.
Лера знал Шурку, как человека, который трясся над каждой живой травинкой. А тут целая вишня.
– Не жалко деревья убивать? – не поверил он.
– Я и не собираюсь. Плодоносящим положено подрезку веток делать, чтобы лучше урожай был. А иногда целые сады выкорчёвывают, когда они совсем состарятся.
В этот момент друзья подошли к двору Захарьевых, и Шурка гостеприимно распахнул калитку.
– Подожди, – остановился Лера, – а мама твоя ругаться не будет?
– Конечно, будет, – согласился Шурка. – Но она сейчас на работе. А потом мы ей часы покажем. Там же всё написано: кому, от кого и за какие доблести. А то она думает, что мы с бандитами связались и слушать ничего не хочет. Пошли, не бойся.
– Я и не боюсь, – не сдвинулся с места Лера. – Ты сразу матери часы покажи, вдруг она уже вернулась.
Шурка достал из почтового ящика газету и вошёл в дом. Никого, как он и говорил. Он собрался было позвать друга, но вдруг заметил на полу конверт. «Из газеты выпал», – решил Шурка. Письмо было от Леры. Вместо обратного адреса стояло лишь одно слово «Нижневартовск».
«Ага, – улыбнулся Шурка, – сюрприз приготовил, поэтому со мной и не пошёл. Может, даже подглядывает». Он выглянул в окно. Как ни странно, Лера стоял на прежнем месте у калитки. Не мешкая, Шурка вскрыл конверт.
«Привет из неволи, – прочитал Шурка. – Когда ты получишь это письмо, я, наверное, уже буду у чёрта на куличках. Где-нибудь на Колыме или в Сибири. А может, чуточку ближе, но всё равно далеко. Сошлют меня за невыносимость характера. И вернусь, когда исправлюсь, седым дедом. И никто меня не узнает. И ты меня не узнаешь, даже не поздороваешься. И я тебя не узнаю, ну, если только по номеру дома.
Сижу и думаю: какой я глупый, что из дому сбежал, бабушку обидел. За это меня и посадили за решётку. Таким, как мы, ездить по белому свету без спроса запрещено. Только с разрешения родителей. Я, конечно, догадывался, что нельзя, но не думал, что из-за этого в специальные приёмники отправляют. Настоящее нарушение прав несовершеннолетнего человека! Раньше я бы потребовал свободы и, как говорит мой сосед по спецспальне Костя, исполнения всех конституционных прав. Теперь не потребую, видел я эту свободу и беспризорников видел. Им от этой свободы хоть волком вой. На улице жить, то же самое, что в джунглях. Полно всяких ядовитых змеюк, удавов, крокодилищ и других гадов, только на двух ногах. Беспризорники постоянно деньги клянчат, приворовывают и обманывают. По-другому не выжить. На работу их никто не берёт, они же – несовершеннолетние. Зато они курят, пьют, нюхают всякую дрянь и даже наркотики пробуют. Но так же нельзя! По всем законам их за это рано или поздно накажут. А ещё их могут побить, обобрать, изнасиловать или даже убить. И выходит, никакой свободы на улице нет. Мне этих девчонок и пацанов ужас как жалко. Куда им деваться, если их родители постоянно пьют и дерутся? А у некоторых дома вовсе нет. Их никто-никто на белом свете не любит, ни одна живая душа. Они сами по себе. Представляешь, Шурка, у них всё отобрали: маму с папой, бабушку с дедушкой, тёплую кровать, сказки на ночь, игрушки, торт на день рождения, рыбалку, даже воскресное утро, когда не надо идти в школу и можно поваляться в постели. Я не знаю, кто это сделал, но это такая сволочь, что Бог его обязательно накажет.
Смотрю за решётку, и такая тоска мне сердце грызёт, ты не представляешь. Жутко домой хочется. Кроме нашего городка, тебя и бабушки у меня ничего роднее в жизни нет. если, конечно, не считать Ирочку из твоего класса. Только ты об этом никому не говори.
Теперь всю оставшуюся жизнь я буду делать добрые дела, чтобы все вокруг ахали и восхищались. Буду посыпать голову пеплом, и считать дни до возвращения на родину. Прощай, не поминай лихом. Твой друг Лера».
У Шурки даже в горле запершило, когда он дочитал письмо. Утёр набежавшую слезу и осмотрел конверт. Не мог Лера из Сибири писать, он его у калитки ждёт. Но на конверте стоял круглый штемпель, по ободу которого шла надпись: «Нижневартовск».
– Ё-моё, – припомнил Шурка географию, – это же город в самом центре Сибири!
Ничего не понимая, он бросился к окну. Выглянул и увидел подле своего дома на улице улыбающегося во весь рот Леру. Запрокинув голову к сияющим небесам, друг наблюдал за скворцом на ветке. Блистая оперением, иссиня-чёрная птица весело косилась на майское солнце, ерошила горлышко и высвистывала свою вечную весеннюю песню.
