В последнее перед разлукой воскресенье Николай и Дмитрий пришли к Валентину с коньками. Тот удивленно посмотрел на друзей.
— На последях, — тряхнул «снегурочками» Механик.
— И то! Не придется может… А за девочками зайдем? — оживившись, спросил Валя.
— Само собой.
Мальчики побежали. Мороз слегка пощипывал лица.
Порывами налетал ветер…
— А давно мы не бегали на каток, — проговорил молчавший до сих пор Николай. Он был задумчив, но старался скрыть свою грусть.
— Вы-то походите, а я… — Валентин глубоко вздохнул.
— А в Златоусте катка не будет, что ли? — Митя сделал попытку утешить приятеля. — Да, чай, не навсегда уезжаешь. Ну, полгода, год.
Мальчики замолчали. Слова друга плохо утешили Валентина. Он как-то не задумывался, надолго ли уезжает, а тут представил себе: год не видеть друзей, не видеть девочек.
Вот и знакомый дом. Дуся, как всегда, хлопочет у плиты.
— Ровно сговорились, — улыбнулась она. — А у Веры с утра и Фатьма, и Люба.
Вера, очевидно, услышав разговор, выбежала в кухню.
— Вот хорошо, что пришли, вот молодцы! — говорила она, пожимая ребятам руки. А в дверях уже ждали друзей улыбающиеся Фатьма и Люба.
Друзья не виделись давно, с тех пор, как Валя лежал у Кочиных. После долгой разлуки завязался оживленный разговор, многое хотелось рассказать друг другу, и Валентин забыл даже, что ему скоро уезжать. Вспомнил об этом первый Николай.
— А знаете, девочки, — сказал он, — Валентин наш скоро уезжает.
— Как? Куда? Зачем? — спросили в один голос подруги.
— В Златоуст. — Валентин вздохнул. — С работы меня выгнали, как неблагонадежного. Здесь оставаться больше нельзя.
— Надолго? — Вера пыталась, но не смогла скрыть того, что она расстроена, ее выдал невольно дрогнувший голос.
— На полгода, на год, — не очень уверенно сказал Митя.
— Кто его знает. Может, и дольше, а то… и совсем, — Валентин безнадежно махнул рукой.
Все замолчали, подавленные. Не хотелось верить, что придется расставаться.
— Знаете что, ребята, — вдруг сказал Валентин. — Мне Степан сказал, что скоро другое время настанет и что головы вешать нельзя. Ведь и Степан, и Данила, и Андрей тоже уехали, но они продолжают свое дело. И это, — он сделал ударение на слове «это», — обязательно будет, свершится! — Все поняли, что он имел в виду. И сразу у всех поднялось настроение.
— Точно! — поддержал приятеля Механик. — Я с Данилой говорил. А мы, — он понизил голос и все придвинулись поближе, — а мы никогда не должны забывать про «это», никогда. Может, через год, два, ну пусть через три, мы снова понадобимся организации. И тогда работа будет посерьезнее.
— Правильно, — сказала Люба. — Но теперь надо, чтобы никто нас и заподозрить ни в чем не мог.
— Вот именно! — сказал Валентин. — Об этом мне и говорил Степан. Когда нужно будет, нам скажут. Организация не забудет о нас. Эх, жалко, меня не будет с вами!
— Ну вот еще! — Николай погладил бобрик волос. — Приезжать-то домой будешь. Тут на товарном пустяк.
— И писать нам будешь, верно? — спросила Вера.
— Ну еще бы!
— Вот классная дама узнает, — полушутя, полусерьезно проговорила Люба, — будут нам письма, да еще от мальчиков.
— А мы будем так…
И они стали уславливаться, как будут переписываться. За разговорами незаметно пролетело время. На каток не пошли.
Домой Валя вернулся успокоенный, примиренный с неизбежной разлукой. Его утешала мысль, что они будут переписываться, а летом он обязательно, хоть ненадолго, приедет домой, и тогда они увидятся…
…Ехать Валентин должен был товаро-пассажирским поездом со знакомым обер-кондуктором.
Провожать мальчика пришли пятеро друзей, Наташа и мать. Все молчали. Объявили посадку. Подошел кондуктор.
— Ну, малец, — сказал он, — пора!
Мать обняла Валю, крепко прижала его к груди и не могла сказать ни слова. Крупные, частые слезы катились по ее щекам. Заплакала и Наташа. Валентин молча пожал руки приятелям, стараясь не глядеть на них, боясь тоже расплакаться. У Веры на глазах стояли слезы, и голос девочки дрожал, когда она произнесла негромко:
— Прощай, Валя!
Раздался свисток обера, и мальчик вскочил в вагон.
Он стоял в тамбуре до тех пор, пока фигуры матери, сестренки и друзей не скрылись с глаз. Тогда, взяв с полу узелок, мальчик побрел в вагон.
— Вон багажная полка свободна, — сказал, подходя, обер-кондуктор, — полезай.
Валя забрался на самую верхнюю полку, лег лицом вниз и тут только по-настоящему почувствовал, что он едет в новую, неизвестную жизнь, надолго, может быть, на много лет, покидая свою семью, родной поселок, друзей. И, может быть, никогда в жизни больше не увидит Веру.
Слезы душили мальчика. Он крепился, что было сил, но казалось, еще секунда, и он разревется, как маленький.
— Не падай духом, товарищ Кошельников, — негромко сказал кто-то рядом.
Валя быстро приподнял голову. У окна, отвернув от мальчика лицо, стоял мужчина.
— Спокойнее, Кошельников, спокойнее. Не называй меня по имени. Лежи и слушай.
Человек на секунду повернул к мальчику свое лицо, и в слабом свете свечи, горевшей в фонаре над дверью, Валентин узнал товарища Андрея.
— Организация не забыла о тебе, — продолжал Андрей тихо, но внятно. — Запомни златоустовский адрес. — Он несколько раз повторил название улицы, номер дома, описал его приметы. — Спросишь Николая Филипповича Виноградова. Жить советую у него. Это человек хороший, наш человек. Ты у них как родной будешь. — Он помолчал, отошел от окна, посмотрел вдоль полупустого вагона, вернулся на свое место и продолжал: — Что бы ни было, знай твердо: революция не разгромлена. Партия не погибла. Она крепка, она непобедима. Верь и знай, вас, подростков, мы не забудем. От Виноградова со временем услышишь о Степане. Он подаст весточку. Ну, мне пора, я схожу на этом разъезде.
И он исчез так же незаметно, как появился.
Валентин как-то сразу успокоился, перестал себя чувствовать одиноким.
Поезд тащился медленно, подолгу задерживаясь на станции. Особенно долго стояли на глухом разъезде: должен был пройти экстренный поезд — это в Челябинск направлялась карательная экспедиция генерала Меллера-Закомельского.
Кичиги — три звезды в созвездии Ориона.
Приседание, поклон.
