— Немного терпения,— улыбнулся Гилад.— Сейчас увидишь.
Шалом нехотя отдал очки. Гилад осторожно вынул одну линзу из оправы и, положив ее на другую, поймал солнечный лучик, который яркой точкой сфокусировался на куске бумаги. Через мгновение бумага начала дымиться, появилось крошечное пламя, перекинулось на сухие ветки, и скоро вся куча листьев запылала ярким пламенем. Дети радостно закричали. Гилад положил с двух сторон костра по большому камню и стал раздувать огонь пальмовым листом. Поблагодарив Шалома, он вернул ему очки, предварительно вставив вынутую линзу на место. Шалом смотрел на него с удивлением и восхищением.
Уже в первую неделю они научились жарить рыбу. У Гилада был ножик с множеством всяких нужных крючков и лезвий. Он вспарывал им рыбу, промывал в воде лагуны, продевал сквозь жабры гибкую мокрую ветку и укреплял на камнях над огнем. Когда Гилад сделал это первый раз, все с нетерпением собрались вокруг. Через несколько минут в воздухе аппетитно запахло жареной рыбой. В тот день мальчики, как говорится, от пуза насладились рыбой, овощами и фруктами, испеченными на углях.
— Поздно мы вспомнили о Субботе,— проворчал Шалом.— За всеми нашими великими открытиями забыли подготовиться к этому дню.
— Вовсе нет,— попытался защищаться Гилад,— как раз эти открытия и помогут нам достойно встретить Субботу.
— Хватит спорить,— оборвал их Шмиль,— лучше подумаем, что нам требуется. Виноград у нас есть. Рон сказал, что сумеет сделать вино.
— Это очень просто,— откликнулся Рон.— Надо выжать сок, добавить сахара и дать побродить недели две. Мой отец всегда так делает.
— Но у нас нет сахара,— сказал Ашер,— и мы не можем ждать две недели.
— Тогда мы просто выдавим сок и сделаем киддуш на виноградном соке,— нашел выход Рон.
— Прекрасно,— сказал Дани.— Мы выжмем сок для киддуша, нажарим рыбы, а вместо свечей разложим небольшой костёр на пляже.
— А как насчет халы? — спросил Шалом.— Ведь к субботней трапезе полагаются две халы.
Дети задумались. У них не было ни хлеба, ни муки.
— Мне кажется, что если у нас нет хлеба, то вино превратит нашу трапезу в сеуду[*],— заметил Дани.
— Все так сложно,— пробормотал Гилад.— Как мы узнаем, что полагается делать в таких случаях?
Но он уже энергично думал. Как обычно отмечали Эрев Шаббат дома, в Иерусалиме? Примерно в это время отец напоминал ему о том, что нужно почистить ботинки. Гиладу никогда не хотелось этого делать, но он все же подчинялся. Он посмотрел на свои запыленные ботинки, и вдруг ощутил странное чувство полной свободы! Но как не хватает сейчас советов отца! Гиладу даже захотелось услышать его требовательный голос.
— А что мы будем делать без мяса? — спросил Шмиль с непривычно серьезным выражением веснушчатого лица.— У нас в Субботу всегда было мясо.
— Это вовсе не обязательно,— ответил Рон,— достаточно рыбы.
— Не будем огорчаться,— сказал нетерпеливо Ашер. Мы станем делать все, что в наших силах, и Бог нам поможет. Надеюсь, что следующую Субботу мы будем праздновать дома.
Дети старались сделать свою первую Субботу на острове действительно праздничной. Они наловили рыбы и нарвали в лесу фруктов. Гилад превратил бак для пресной воды со шлюпки в большую кастрюлю. Мальчики наполнили ее пресной водой из ручья, и Рон приготовил суп из рыбы с овощами.
— Очень вкусно,— проговорил Ашер, снимая пробу.— Где ты научился так хорошо готовить, Рон?
— Это у нас в роду. У моего отца ресторан в Иерусалиме, а мать — ну, знаете, если у женщины семеро детей, она сумеет накормить и целую армию.
Ашер облизал губы.
— Ты назначаешься шеф-поваром Таршиша,— улыбнулся он.
Дети выжали виноградный сок и процедили его через чистый кусок ткани. Приготовили красивый фруктовый салат. Гилад расколол несколько кокосовых орехов, отделил твердую скорлупу от мякоти и вырезал из нее ножом чашки, ложки и даже чашу для киддуша.
Накануне Субботы дети искупались в озере. Они плескались под водопадом, чтобы получше смыть пыль и грязь, накопившиеся за эти дни. Теперь мальчишки были готовы к встрече Субботы и внешне и внутренне. Когда солнце зашло, они разожгли на пляже, подальше от леса и сухих кустов, праздничный костер.
Дани укрепил над огнем большой лист железа, оторванный от пола шлюпки, и поставил на него кастрюлю. Затем зажег еще один, маленький огонек, и с торжественным выражением лица произнес браху. Он с трудом удержался от вздоха, когда вспомнил мать. Голову ее покрывал обычно специальный субботний платок, чуть дрожащими от волнения руками она зажигала свечи.
Дети повернулись на восток для Каббалат Шаббат[*], и когда в воздухе зазвучала знакомая мелодия Леха Доди, выводимая ясным голосом Шмиля, они почувствовали, что это настоящая Суббота.
Мальчики провели Субботу со смешанным чувством. Вечером все старались петь «Шалом алейхем», «Эшет Хайим» как можно радостнее. Но когда пение смолкло, малыш Нафтали разревелся.
— Папа и мама нас после этого всегда благословляли,— рыдал он.
— Ну не плачь,— улыбнулся Дани,— я тебя благословляю. Иногда старший брат — это все равно, что отец.
Дети улыбались, но в глубине души все тосковали по дому и родным. Рон закрыл глаза и на мгновение ощутил знакомый аромат сладкого кугеля из лапши, смешанный с запахом маминых праздничных духов. Но голос Дани вернул его к действительности. Они принялись за киддуш над виноградным соком и за вкуснейшую еду, приготовленную под руководством Рона. Обыкновенный суп казался им изысканным деликатесом, огонь приятно грел, и мальчишек охватило приятное чувство исполненного долга. В первый раз с той штормовой ночи они смогли по-настоящему расслабиться. В мягком свете огня берег выглядел необычайно красивым. Царица Суббота ласково осеняла своими крыльями детей Таршиша. Шмиль затянул субботние змирот[*] и все начали подпевать ему. Тоска и страх отступили. Дани был уверен, что это мгновение не изгладится из их памяти.
На следующее утро все снова выглядело будничным, вернулись и прежние волнения и тревоги. Во время молитвы им очень не хватало праздничной атмосферы синагоги, наполненной людьми, гудящей от пения и молитв. Никто не читал ни Тору, ни Афтору, не было миньяна, чтобы читать кдушу[*]. А главное, не было родных и близких, чтобы вместе с ними радоваться Субботе.
Шалом звонко прочитал положенные для этой недели отрывки Торы. И хотя все наслаждались прекрасным йеменским распевом, их не оставляла гнетущая тоска по дому.
Помолившись, дети покинули свою спальню под раскидистыми густыми пальмами и побежали на пляж к костру. Дани поднял чашу из кокосовой скорлупы, наполненную виноградным соком, и прочитал киддуш. Рон раздал суп. Все ели в грустном молчании. Шмиль, заметив общее настроение, решил развеселить мальчишек.
— В нашей синагоге,— сказал он,— был человек, который всегда приносил по субботам пакет конфет. Когда дети подходили к нему, он улыбался каждому и давал по конфетке. Знаете, как мы его звали?
— Сладкий человек,— проговорил Гилад, светлея.— У нас тоже был такой.
— И у нас! — подхватил Ашер.— Шмиль, я думаю, что прозвище «сладкий человек» в ходу не только в вашей синагоге. А у кого был «шашер»? Тот, кто все время кричит: «Ша, Ша! Тише!», чтобы никто не шумел. Один раз наш «шашер» зашикал даже на «сладкого человека»!
Дети засмеялись, радуясь и удивляясь, как много общего в их привычках и обиходе, оставленных там, дома. Настроение стало еще лучше после того, как Дани рассказал историю из своей жизни.
— Сижу я как-то в нашей синагоге вместе с отцом в праздник Рош а-шана[*]. И тут наш хазан[*] решил блеснуть. Он запел так громко и с такой натугой, что я не смог выдержать и вышел, чтобы дать отдохнуть ушам. Когда я вернулся, отец строго посмотрел на меня и сказал: — Не смей больше выходить, когда наш хазан так поет...,— затем улыбнулся и добавил: — Бросил меня здесь одного! Бери в таких случаях меня с собой!
Дети весело смеялись, радуясь первой за это время возможности отдохнуть и поближе узнать друг друга. До сих пор они только и думали о том, как выжить, и лишь сейчас, в свой первый субботний день на острове, смогли наконец спокойно посидеть на мягком песке, поговорить, послушать друг друга... Это словно уменьшало расстояние между их необитаемым островом и далеким домом, семьей, друзьями. Время пролетело быстро. После чтения минхи они вернулись на пляж для третьей Субботней трапезы — сеуда шлишит. Каждый нес к костру свой столовый прибор.
