Сэм замолчал, пока, превозмогая боль, я опускался в кресло.
— Когда я услышал, как ты говоришь, сразу понял, что ты не мексиканец, но у тебя может быть похожая история. Кто же на тебя напал?
Я посмотрел в сторону и приложил руку ко рту. Повязка так сдавила голову, что, казалось, вот-вот порвется.
И тут он задал самый страшный вопрос:
— Где твои родители?
Меня чуть не подбросило. Это было похоже на взрыв. Я знал, что нахожусь в безопасности, но мне захотелось мгновенно исчезнуть. Я мучительно желал скрыться, убежать, но разве от фактов убежишь?
— Они у…у…умерли!
Вот. Я сказал это. Выговорил то, о чем не мог думать.
— Где? — Глаза Сэма расширились, он зыркнул в сторону. — Когда?
Он думает, это случилось там, где они меня нашли, что люди, напавшие на меня, могут находиться поблизости.
— В Сан-Диего, вчера ночью.
О, черт. Что толку было выдумывать себе имя? Он прочтет в газете и запросто вычислит, как меня зовут на самом деле.
Кое-что из того, что постоянно твердил мне папа, быстро пронеслось в голове.
Лучше молчать в тряпочку и считаться придурком, чем открывать рот и непосредственно это доказывать.
Сэм опустил плечи.
— Как же ты сюда добрался? Они тебя выбросили по дороге? Они могут еще быть где-то здесь?
Я покачал головой.
— Я убежал… Я здесь потому, что тут казалось… безопасно.
Я взглянул на синий навес.
— Как ты убежал?
Я снова покачал головой.
— Не могу вам сказать. Но, честное слово, те, кто убил… — пришлось прикусить губу и на секунду крепко зажмуриться. — Последний раз я видел их в Сан-Диего. Не здесь.
Некоторое время он пристально разглядывал меня, потом сказал:
— В общем так. Пабло, который там лежит, требуется срочная медицинская помощь. Мы положим его в грузовик, я свяжусь по рации с окружной службой неотложной медпомощи и встречу их на шоссе. Полиция и пограничники очень скоро могут вмешаться в твое дело, так что я задам тебе только один вопрос: следует ли нам заявлять о тебе? Ты ведь не обращался в полицию Сан-Диего, не так ли?
Я уставился на него.
— Вы же взрослый дядя, правда? Конечно, вы все им расскажете, неважно, просил я об этом или нет. Я всего-навсего ребенок. То, что я хочу, не имеет значения. Я в меньшинстве.
Он моргнул, потом беззвучно рассмеялся, будто я сказал что-то смешное.
— И вообще, зачем тогда спрашивать?
Получилось слишком резко. Я сжал губы, решив, что больше не скажу ни слова.
Он внимательно посмотрел на меня, и лицо его сморщилось.
— Детка, я понял, с тобой и твоими близкими приключилось что-то по-настоящему плохое, но также я знаю наверняка, что и ты — в беде. Я здесь постоянно встречаю людей, попавших в беду. В основном, это рабочие без документов, пересекающие границу. Но я не собираюсь судить их. Все, что мы с Консуэло можем сделать, — это спасти их от смерти. Иногда просто подать глоток воды, а иногда — организовать медицинскую транспортировку. Но мы никого не судим и не подключаем миграционные службы, пока не возникает такая необходимость.
Я не могу понять, как будет лучше для тебя. Ведь мне неизвестно, что именно произошло и почему. Ты не умираешь, значит, мне не нужно привлекать силы округа и полицию. Не знаю, захотят ли копы отвезти тебя в то место, где люди, совершившие такое злодеяние, могут снова попытаться тебя достать, и захотят ли они вообще этим заниматься. Поэтому снова спрашиваю, и я действительно подразумеваю то, что говорю: нужно ли мне рассказывать о тебе полиции?
Я замотал головой из стороны в сторону так сильно, что волдырь на шее пронзила боль.
— Ну, все тогда. Не расскажу.
Сэм начал собираться.
Несмотря на мое намерение молчать, я произнес:
— Почему вы это делаете, в смысле, помогаете нелегалам?
— Кто-то же должен. Я этим занимаюсь уже шесть лет, с тех пор как обнаружил трех мертвецов у границы принадлежащей мне земли. А Консуэло потеряла своих, мужа и сына-подростка, чуть западнее этих мест. На середине пути проводник начал вымогать деньги зато, чтобы везти их на машине дальше, и все это происходило в совсем диких местах, где нет ни души. Консуэло узнала об этом от женщины, попутчицы, у которой нашлось чем заплатить, чтобы не идти пешком и не умереть в канаве.
Я облизнул губы.
— У нее были наличные?
— Она предложила иной способ оплаты.
Я посмотрел на него в недоумении.
Сэм воскликнул:
— Боже, да ты еще совсем маленький! Но рассуждаешь словно взрослый, так что я забываю о твоем возрасте. Она расплатилась своим телом.
Я почувствовал, как покраснели мои уши.
— Сколько тебе, малыш? Одиннадцать? Двенадцать?
— Девять.
У Сэма отвалилась челюсть.
— Но будет десять в следующем месяце, — добавил я.
Он ущипнул себя за переносицу.
— Я все-таки должен обратиться в полицию.
— Но вы же обещали!
— Я не обещал ничего конкретного. — Он покачал головой. — Но я сказал, что не буду. Думается, что и не буду. — Он встал. — Консуэло! Ехать пора! — Открыл дверцу машины. — Ты поедешь впереди. Консуэло сядет сзади и будет следить за Пабло.
— Я не могу подождать вас здесь?
— А мы сюда не вернемся. После того как передадим Пабло врачам, я отправляюсь домой. — Он жестом указал на закатное солнце. — На сегодня хватит.
Чтобы забраться в автомобиль, мне потребовалось почти столько же времени, сколько Сэму и Консуэло, — чтобы затащить Пабло на носилках в заднюю часть пикапа, сложить навес и убрать стульчики и холодильник.
Сэм ехал довольно медленно из-за дороги — вообще назвать это дорогой можно было бы лишь с натяжкой. Иногда она полностью исчезала, и казалось, что он просто движется наугад по пустыне, но потом вдруг снова впереди появлялась двойная колея. В некоторых местах, — то на подъемах, то на спусках, — колеи шли неровно, ухабами, и хоть мы и ехали медленно, меня каждый раз с силой вжимало в ремень безопасности или даже бросало на дверь.
Я оглянулся и увидел Консуэло, пристегнутую в кузове машины и прикрытую зонтом. Носилки с Пабло были закреплены с помощью застежек, однако Консуэло держала руку на его лбу, очевидно, чтобы страховать голову. Через полчаса мы достигли подъема, и машина остановилась. Сэм снял рацию с подставки и включил ее.
— Дальше пока не поедем. — Он нажал кнопку передачи. — Том, это Сэм Коултон. Нашел мужчину-латиноамериканца, обезвожен, есть травмы. Его избили и ограбили, когда он пересек границу на юге от Бэнкхед Спрингс. Два дня провел без воды.
Ответивший ему голос прерывался помехами, был едва различим.
— Он нуждается в воздушной транспортировке?
Сэм ответил:
— Нет. Он был в сознании, когда я его обнаружил. Я поставил ему капельницу, и мы теперь меньше чем в пятнадцати милях от Олд Эйти. Могу встретить «скорую помощь» рядом с дорогой на ранчо Дезерт Роз минут через тридцать.
— Я позвоню шерифу. Он легальный?
— Сомневаюсь. Да, шерифа, чтобы зафиксировал факт нападения, и миграционную службу, если они захотят, но еще они могли бы послать кого-то встретить «скорую» в окружной госпиталь в Эль-Сентро.
— Договорились. Думаю, они вышлют наряд, который встретит вас в Тексако. Еще что-нибудь?
— Нет. Пора двигаться, если нам суждено пересечься со «скорой». Спасибо огромное. Привет Марибель.
Он повесил микрофон обратно на приборную доску и сконцентрировался на дороге. Я не мог понять, как он собирался преодолеть за полчаса пятнадцать миль. Мы ехали гораздо медленнее десяти миль в час из-за выбоин и камней, но вот машина выбралась на ровную поверхность через пять тряских минут, а затем — на грязную дорогу, которая показалась автобаном по сравнению с предыдущей. Сэм разогнался до пятидесяти, и мы действительно минут через пятнадцать очутились на шоссе.
— Это что, пижама? — спросил меня Сэм.
На мне были пижамные штаны и футболка, в которых я обычно спал.
— Ну да…
— Значит, ты был в постели? Ну, когда это произошло…
Я отвернулся и уставился в окно. До заправки внизу дороги было меньше полумили. Он сказал мне в спину:
— Окей. Я не буду давить, но если ты не хочешь связываться с копами, сделайся невидимым, пока я разбираюсь с шерифом, ладно? — Он остановился в тени навеса и стал рыться под сиденьем. Через секунду выпрямился, держа одинокий пластиковый шлепанец. Ему пришлось выбраться из машины и продолжить поиски, сидя на корточках, прежде чем он наконец обнаружил шлепанец-близнец где-то в глубине кабины. Потом он достал пару долларов из кошелька и передал их мне вместе со шлепанцами. — Иди, умойся и купи себе газировки, ладно? А мы пока будем разбираться с миграционной службой.
Я был страшно смущен.
— Спасибо… Я, правда…
— Потом поблагодаришь. Шериф идет.