– Однако, – попробовал пошутить Смолянцев. – Эти водные процедуры не были предусмотрены протоколом.
– Многое не было, – сказал Словко. – Сядьте на левый борт… пожалуйста.
Смолянцев без возражений сел.
Лишенный трети парусной площади, "Зюйд" все-таки бежал резво, а кренился меньше. Все было бы неплохо, но мешала толчея волн. По инерции они все еще шли с юга, а встречный ветер пытался гнать их назад, ставил на дыбы. Волны делались крутыми, беспорядочно метались, как люди в потерявшей направление толпе. Но при этом каждая ухитрялась швырнуть в "Зюйд" порцию хлестких брызг и пены (они густо пахли все еще теплой озерной водой). Рыжик был, конечно, мокрый насквозь. И шорты, и рубашка под жилетом, и майка… Смолянцеву тоже досталось изрядно. Он, однако, не жаловался. Хотя, наверно, переживал: как появится в таком виде на совещании, перед начальством?
"Если успеет", – подумал Словко. Впрочем, без всякого злорадства.
"Зюйд" вспрыгивал на волны, как лыжник на мелкие крутые горки. Потом нажало так, что шверт, похоже, выскочил из воды. Смолянцева сбросило с борта, он упал на колени в кокпит. Словко стремительно растравил грот, парусина захлопала, конец гика заскакал по воде.
Смолянцев толчком отправил себя на прежнее место. Кажется, шепотом выругался.
– Держитесь крепче, – сквозь зубы сказал Словко, выбирая шкот. Ладони горели. Он посмотрел на Рыжика. Тот совсем выгнулся за борт, вода окатывала его беспрерывно, он тянул шкот с какой-то отрешенностью приговоренного. А может, он таким себя и чувствовал? Ведь знал же он, что бывает за невыполнение приказа капитана в плавании, да еще в штормовой обстановке. На какое чудо тут можно надеяться?
Словко стало жаль Рыжика до обалдения. Даже разозлился. "Ну, подожди, обормот, доберемся до берега…"
Сквозь вертящуюся серую облачность и морось вдруг пробился желтый луч. Навстречу ему, навстречу "Зюйду" встал плоский гребень, отороченный кружевом из брызг. В брызгах засияли искры. "Красиво", – машинально отметил Словко. Но в тот же миг эта красота ударила по яхте и по всем, кто в ней был, широким водяным крылом. Следом пришел новый шквальный порыв – с запахом сырого песка от дальних пляжей у северного берега, камышей, дымов Сортировки… Пришлось опять потравить грот. Смолянцев на этот раз удержался на борту. Отплевался и сказал:
– Мне кажется… эта лодка не приспособлена для такой погоды…
– Ну, почему же… – выговорил в ответ Словко (и подумал: "Лишь бы не ударило опять…") – При полном экипаже все было бы нормально…
– Однако полного экипажа нет…
– Но и полных парусов нет. Держимся ведь…
Главное, что держался Рыжик. С тем же безразличием к ветру и волне, что и лисенок Берендей, накрепко принайтовленный к стаксель-штагу.
– Долго ли еще продержимся…
– До острова Язык, – известил Смолянцева Словко. Туда за нами придет катер…
В эту секунду ветер мгновенно стих – как отрезало. Лишенный ветрового напора "Зюйд" выпрямился, потом быстро накренился на левый борт. Рыжик ловко скакнул в кокпит, присел. Смолянцев метнулся вправо – решил, видимо, что всё, оверкиль. А коварный ветер надавил с прежней силой – и снова крен направо. Рыжик тут же опять вывесился за борт. Словко тоже. И крикнул Смолянцеву:
– Сядьте обратно!
Тот, однако, сидел на корточках у швертового колодца, вцепился в его планшир. Изо всех сил. Видать, был перепуган. Ну и что? Это бывает хоть с кем, кто первый раз в такой переделке. И Словко крикнул совсем не для обиды, а чтобы скорее выровнять яхту:
– Сядьте обратно, подполковник! Будете метаться, мы по правде кильнемся!
Того будто встряхнули за шиворот. Он толчком послал себя на левый борт, выгнулся там назад, как и Словко. Даже не попытался увернуться от нового хлесткого гребня. Но повернул к Словко злое лицо и крикнул:
– Я же говорил: она не приспособлена!
– Это вы не приспособлены! – вырвалось у Словко. – Сидите спокойно, и все будет нормально! – Он сцепил зубы. Все-таки чертовски трудно в такой переделке удерживать сразу румпель и шкот. Руль почти не слушается на верхушках волн, парусина то надувается с отчаянной силой, то слабеет
Смолянцев не ответил на мальчишкину дерзость. Но крикнул:
– Я предлагаю спустить паруса!
– И что?! – крикнул в ответ Словко.
– Не будет так раскачивать! Пусть сносит по ветру! Пока не подойдет моторка!…
– Может снести на камни!
– Но где камни, там не глубоко! Можно выбраться на сушу!
– А яхта?!
– В таких случаях думают прежде всего о людях!
– Вы думаете о себе! – не сдержался Словко. – Если хотите, прыгайте за борт! В жилете не потонете! И пусть вас сносит на те самый камни! За час доберетесь…
– Дурак! Я думаю прежде всего о тебе! И о другом мальчике!..
– Оно и видно! Вы офицер, а мечетесь, как таракан в банке! – Словко уже не думал сдерживаться. Наплевать! И от вырвавшейся злости стало легче, даже боль в ладони уменьшилась. И страх уменьшился (а ведь он был, страх-то, и немалый, просто Словко привычно держал его сбоку, в сторонке от сознания). Словко шевельнул румпелем, уходя от нового гребня и злорадно объяснил:
– Вы сами виноваты!
– В чем это?! – возмутился Смолянцев.
– Потому что есть примета: перед плаванием нельзя врать! А вы наврали, будто большая беда! Ну и вот!.. – Про примету Словко придумал только сейчас. Но тут же показалось, что это правда. И, наверно, Смолянцеву показалось так же. Он яростно сказал в ответ:
– Не было никакого вранья!
– Ха! – сказал Словко. Впрочем, похоже было, что это просто кашель от встречных брызг.
– Я все же настаиваю! Чтобы убрать паруса! – опять крикнул Смолянцев. – В конце концов, я взрослый, а ты мальчишка! Я… требую!
– Вы не можете требовать, – с удовольствием сказал Словко. – Вы пассажир. А я капитан судна. И командую здесь только я. Такой на флоте закон…
Похоже, что это заявление прежде всего принял к сведению ветер. Он, кажется, понял, что спорить с капитаном "Зюйда" больше не следует. И… нет, он не стал слабее, однако в нем исчезла прежняя неровность, скандальность . Это был теперь сильный, но ровный ветер, а в такой ровности не бывает угрозы.
Это сразу учуял Рыжик. Перестал выгибаться, радостно оглянулся на Словко. Но матрос, не выполнивший приказ, не имеет права на сочувствие, и Словко отвел взгляд (хотя тут же обругал себя скотиной). Рыжик съеженно замер. Словко разозлился на себя и на Смолянцева. И потребовал:
– Пожалуйста , сядьте ровнее. Теперь уже дует не так опасно.
Смолянцев и сам это ощутил. Выпрямил спину, расслабил руки. И хмыкнул:
– Слушаюсь, капитан…
– Напрасно смеетесь. Я действую по флотскому уставу, – сказал Словко. – Должны бы понимать…
Смолянцев хмыкнул опять:
– Видел я ваши уставы. Капитан отдает приказ, а матрос его в грош не ставит…
Словко что делать? Пришлось проглотить. Но совсем смолчать он не смог.
– В этом деле, – сказал он, чуть потравливая шкот, – мы разберемся без вас, подполковник.
Тот сел еще прямее. Почуял, может быть, что риска все меньше. И веско произнес:
– В нашей армии младшие по званию должны обращаться "товарищ подполковник".
– Я здесь не младший по званию… – Словко будто парировал фехтовальную атаку. – И в армии пока не служу.
– Ничего, послужишь еще! Нынче дело ставят так, что никто не сможет откосить! И там тебя обстругают по всем параметрам!
– Как в столярной мастерской, что ли? Я сучковатый! – азартно сообщил Словко. (А "Зюйд" прошибал встречные гребни, как снаряд).
– Ничего! Найдутся рубанки, – с удовольствием сообщил Смолянцев. – А кое-кого можно и тупым топором… – Он словно сам подставился для ответного выпада!
– Тупых топоров хватает! Потому и армия такая!
– Какая?!
– Такая! Сауны строите на школьных территориях! А солдаты в магазинах мелочь выпрашивают! – Словко сам видел это.
– А вот в этом мы разберемся без вас… господин капитан!
– Ну и… не обещайте мне топоры… господин подполковник .
– Я смотрю, ты очень не любишь подполковников…
– Почему?! – искренне удивился Словко. —У моего друга отец подполковник! Такой, что еще поискать! Он преподаватель в артиллерийском училище был, курсанты на него чуть не молились…
("Вот бы хорошо: придти домой, а в е-мейловском ящике письмо от Жека!")
А Язык был уже рядом!
– На стакселе! – скомандовал Словко (чтобы не говорить "Рыжик"). – Растравить шкоты! Приготовить носовой!..
Сам он привел яхту носом к ветру, поднял перо руля, распустил гика-шкот (грот заполоскал, будто крыло подбитого дракона), бросился вперед, ухватил конец шверт-талей, с натугой поднял стальной шверт, закрепил стопором. "Зюйд" понесло боком, но тут же он въехал широким днищем на плоский прибрежный песок.
