— Не знаю… Как мне поступить?
— По-моему, об этом пока не стоит говорить. Когда мы будем вместе, вы и я, тогда мы подумаем, как быть, решим, как лучше. А сейчас надо объяснить всем медведям, почему вы намерены сразиться с Йореком, как с полноправным медведем, хотя он отверженный. А то они не поймут, нам надо объяснить причину. Конечно, они все равно сделают так, как вы прикажете, но если узнают причину, то будут еще больше восхищаться вами.
— Да. Что же мы им скажем?
— Скажите им… Скажите: чтобы полностью обеспечить покой вашему королевству, вы сами вызвали Йорека Бирнисона на бой, и победитель будет править медведями вечно. Понимаете, если это будет выглядеть так, как будто он пришел сюда по вашему вызову, а не по своей воле, это произведет на них впечатление. Они подумают, что вы можете вызвать его откуда угодно. Они подумают, что все в ваших силах.
— Да…
Огромный медведь был у нее в руках. Лиру пьянило ощущение своей власти, и, если бы Пантелеймон не куснул ее за руку, чтобы напомнить ей, в какой они опасности, она могла бы совсем потерять чувство меры.
Но она опомнилась и, почтительно отступив, стала наблюдать, как медведи по указаниям возбужденного Йофура готовят поле боя для Йорека Бирнисона. Между тем Йорек спешил сюда, ничего об этом не зная, и она только об одном думала: как предупредить его, что спешит он на смертный бой.
Глава двадцатая
БЕЗ ПОЩАДЫ
Схватки между медведями были делом обычным и велись в соответствии с определенным ритуалом. Но убийством они заканчивались редко, по большей части случайно или же когда один медведь неправильно истолковывал сигналы другого, как это произошло с Йореком Бирнисоном. Умышленные убийства, такие, как убийство Йофуром его отца, были еще большей редкостью.
Но иногда обстоятельства складывались так, что единственным способом разрешить спор была битва не на живот, а на смерть. Для этих случаев был предусмотрен особый церемониал.
Когда Йофур объявил, что прибывает Йорек Бирнисон, боевую площадку выровняли и подмели, а из огненных шахт явились оружейники, чтобы проверить доспехи Йофура. Осмотрена была каждая заклепка и крепление, пластины отшлифованы мельчайшим песком. Не меньше внимания уделили когтям: позолоту стерли, и каждый пятнадцатисантиметровый коготь был заточен до убийственной остроты. Лиру, наблюдавшею за этими приготовлениями, мутило от страха: о Йореке Бирнисоне не позаботится никто; он уже почти сутки идет по льдам без отдыха и пищи; возможно, он был ранен при аварии. И не ведает о том, что она подстроила этот бой. Один раз, после того как Йофур проверил остроту когтей на только что убитом морже и располосовал его шкуру, как бумагу, а силу удара проверил на черепе моржа (два удара, и череп лопнул, как яйцо), Лира была вынуждена извиниться перед ним и ушла, чтобы поплакать в одиночестве.
Даже Пантелеймон, всегда умевший развеселить ее, не сказал ничего утешительного. Единственное, что ей оставалось, — посоветоваться с алетиометром. Йорек в часе отсюда, сказал он, и еще раз — что она должна положиться на него, и, кажется (понять это было труднее), попенял ей на то, что она задает один и тот же вопрос дважды.
К этому времени о предстоящем поединке прослышали все медведи, и вокруг боевой площадки собралась толпа. Медведи высокого ранга заняли лучшие места, и особое место выгородили для медведиц, включая, конечно, жен Йофура. Медведицы особенно интересовали Лиру, она мало о них знала, но сейчас не время было слоняться и приставать к ним с расспросами. Она держалась поблизости от Йофура Ракнисона, наблюдала за тем, как придворные утверждают свое превосходство над рядовыми медведями, не дворцовыми, и пыталась угадать значение разных плюмажей, значков, регалий, украшавших каждого из них. Некоторые из самых важных носили кукол наподобие королевского тряпичного деймона — вероятно, в надежде снискать милость короля, если будут следовать моде, которую он завел.
Она не без злорадства замечала, что после того, как Йофур бросил куклу, они не знают, как им поступить со своими. Тоже бросить? Теперь они в немилости? Как себя вести?
Она видела, что таково преобладающее состояние духа при дворе. Придворные нетвердо знали, кто они такие. В отличие от Йорека Бирнисона, они не были истинными, чистыми, абсолютными медведями: оглядываясь друг на друга и на Йофура Ракнисона, они постоянно находились в неопределенности.
И с нескрываемым любопытством следили за ней. Она смирно держалась вблизи Йофура, ничего не говорила и всякий раз, когда какой-нибудь медведь смотрел на нее, опускала глаза.
Туман рассеялся, воздух стал прозрачным, и это совпало с коротким светлым периодом суток около полудня, когда, по расчетам Лиры, должен был появиться Йорек Бирнисон. Она стояла на утоптанном снежном бугорке у края боевой площадки, дрожа смотрела на побледневшее небо, мечтая увидеть там летучие угловатые фигуры, которые ринутся вниз и унесут ее отсюда; или увидеть сокровенный город Авроры, чтобы спокойно уйти по его широким солнечным бульварам; или увидеть сильные руки Ма Косты, от которых пахнёт на нее уютным запахом тела и кухней.
Только теперь она почувствовала, что опять плачет; слезы замерзали, не успев скатиться с глаз, и приходилось отдирать их с болью. Ей было страшно. Медведи не плачут; они не могли понять, что с ней происходит — это было какое-то человеческое отправление, бессмысленное. И конечно, Пантелеймон не мог успокоить ее, как обычно, хотя она все время держала руку в кармане, обнимая его мышиное тельце, а он тыкался носом в ее пальцы.
Рядом с ней кузнецы заканчивали работу над доспехами Йофура Ракнисона. Он высился как металлическая башня, блистая полированной сталью, золотой насечкой на пластинах; серебристо-серый шлем с глубокими глазными прорезями закрывал верхнюю часть его головы; брюхо и грудь защищала облегающая кольчуга. Увидев ее, Лира поняла, что предала Йорека Бирнисона, — у Йорека такой не было. Его броня защищала только бока и спину. Она смотрела на неуязвимого Йофура Ракнисона, и грудь ее сдавливал страх и чувство вины.
Она сказала:
— Извините меня, Ваше Величество, если помните, о чем я просила вас…
Собственный голос показался ей тонким и слабым. Йофур Ракнисон повернул к ней громадную голову, отвлекшись от мишени, которую держали перед ним для последней пробы когтей три медведя.
— Да? Да?
— Помните, я сказала, что сразу подойду к Йореку Бирнисону и притворюсь?..
Но прежде чем она закончила фразу, раздался рев медведей на сторожевой башне. Остальные поняли, что он означает, и откликнулись торжествующим рычанием. Они увидели Йорека.
— Прошу вас, — не отставала Лира. — Я обману его, увидите.
— Да. Да. Иди. Иди и подбодри его!
От ярости и возбуждения он уже с трудом говорил.
Лира пошла через боевую площадку, оставляя свои маленькие следы на выглаженном снегу, и медведи у дальнего края расступились, чтобы дать ей дорогу. В просвете между массивными телами открылся горизонт, сумрачный, сероватый. Где Йорек Бирнисон? Впереди было пусто; но с высокой сторожевой башни они могли увидеть то, чего еще не видела она. Она могла только идти наугад.
Он увидел ее раньше, чем она его. Послышался топот, тяжелый лязг металла и в вихре снега возник Йорек Бирнисон.
— Ах, Йорек! Я сделала что-то ужасное! Милый, ты должен сразиться с Йофуром Ракнисоном, а ты не готов — ты устал, голодный, и броня у тебя…
— Что ужасное? Что ты сделала?
— Я сказала ему, что ты идешь — а мне сказал алетиометр; а Йофуру до смерти хочется стать похожим на человека, получить деймона. И я обманула его, сказала, что я твой деймон, но хочу изменить тебе и быть его деймоном, но для этого он должен с тобой сразиться. А иначе, Йорек, они бы тебе не позволили, просто сожгли бы тебя еще по дороге…
— Ты обманула Йофура Ракнисона?
— Да. Убедила его согласиться на поединок, а не убить сразу как изгнанника, — и победитель будет королем медведей. Мне пришлось, потому что…
