Утром, когда Тойво проснулся, вчерашние мысли показались ему весьма наивными. Было неловко глядеть в глаза домашним. Но дома все шло, как обычно по утрам: в кухне горела газовая плита, на сковороде шипела яичница, а отец брился и придирался к материнской привычке начинать сразу десяток дел и заниматься одиннадцатым.
— Доброе утро! — сказал Тойво, не поднимая глаз, по дороге в ванную комнату.
Ему ответили, как обычно по утрам.
Тойво хорошенько обдал себя холодной водой. Запахи, распространявшиеся из кухни, щекотали в носу, напоминая, что он мужественно упорствует со вчерашнего обеда. Это придало бодрости.
В конце концов, долго ли ему позволят голодать?! Нет, его Ватерлоо еще впереди и начнется довольно скоро, если не сейчас. Теперь надо будет выдержать!
— Мужчины, кушать! — как обычно, крикнула мама. Ни отец, ни Тойво не заставили повторять себе дважды. Только…
Тойво хотя и сел за стол, но с пылающим лицом уставился в тарелку, скрестив руки на груди. Ничего не спрашивая, мать положила Тойво еду на тарелку. Тойво не пошевелился. Уголком глаза заметил он, как отец и мать обменялись взглядом.
Так, значит, теперь!..
Но ничего не случилось. Ни отец, ни мать не стали возражать против голодовки. Наоборот, они словно бы и не замечали его и самым будничным, скучным тоном обсуждали преимущества новых блочных жилых домов по сравнению с прежней архитектурой.
Тойво сидел, как на угольях, но не осмеливался пошевелиться. Только подбородок его сделался малиново-красным, все тело источало жар, а нос опускался все ниже.
— Спасибо! — поблагодарил отец, поднимаясь из-за стола.
— Спасибо! — сказал и Тойво. Он тоже поднялся.
— Так, — сказал ему отец. — Ты, естественно, сегодня останешься дома, поскольку правила голодовки предусматривают отказ от выхода на работу, а твоя работа — учеба. Зато можешь заниматься своей коллекцией марок, можешь читать или просто так лежать в постели… Кстати, а ты выставил свои условия учительнице Усталь?
Тойво смотрел в пол и молчал.
— Тогда тебе надо сделать это сегодня.
Больше ничего сказано не было.
Отец ушел на работу.
Тойво сидел у себя в комнате. Пытался о чем-нибудь думать, но мысли рассыпались. Было ощущение грусти и пустоты — хоть плачь.
Затем он ухватился за вечерние размышления о мученичестве. Почувствовал, как веки начинает щипать. Но и это не принесло успокоения.
Наконец, Тойво пошел в кухню напиться. Мать звенела посудой. Тойво пил долго, маленькими глотками. И ждал. Но мать напевала себе под нос «Дорогую Мари» и не сказала ему ни слова. Вся посуда у нее уже была насухо вытерта, а Тойво все пил, и мать принялась мокрой тряпкой протирать пол.
— Я тебе помогу, — сказал Тойво и ухватился за тряпку.
— Иди уж, — отказала ему мать и добавила, как отец: — Правилами голодовки это не предусмотрено.
— Дай я помогу! — клянчил Тойво.
Но мать была неумолима.
— Тебе надо беречь силы, — объясняла она. — Иначе ты долго не продержишься.
Тойво побрел назад в свою комнату. Он чувствовал себя Наполеоном Бонапартом на острове Эльба. Только у Наполеона впереди были еще сто дней, а Тойво с тоской думал, что произойдет, если он выставит свои условия учительнице Усталь.
Мать ушла, и тишина в доме сделалась еще более грустной. Несколько раз в порыве задора Тойво был готов позвонить учительнице Усталь. Ну действительно, что они ему могут сделать! Наверное, отцу самому в конце концов придется расхлебать эту кашу. Но тут же закрались сомнения, и вся его голодовка показалась ему самой глупой и безобразной затеей в мире. Стало так стыдно, что в груди он ощутил боль. Но тут же снова подняло голову упрямство…
Впервые в жизни марки не принесли Тойво ни малейшего удовлетворения. И когда мать пришла звать его обедать, он лежал на кровати, уставясь в потолок, и не шевелился.
С сильным сердцебиением Тойво ждал, что будет дальше. Минуты тянулись, как часы. Тойво показалось, что минули целые сутки, пока мать пришла снова. Она поставила у кровати Тойво накрытый для еды табурет.
— Приносят на табурете, прямо как в тюрьме! — отчаялся Тойво.
Запахи еды хищно впивались в нос. Тойво повернулся к табурету спиной и спрятал голову под подушками. Сжав зубы, он глотал слюну. Он должен, должен выдержать! Ведь невозможно, чтобы мать не уступила.
Казалось, минула целая вечность, пока не пришла мать. Молча унесла табурет из комнаты.
А ведь есть такая сердечная песня про родной дом, единственное местечко на этом свете, где живут верность, любовь и счастье!.. Тойво грыз уголок подушки и безнадежно боролся с приступом плача.
Вечером вся семья снова сидела за столом. Словно дома ничего особенного не произошло, отец прятался за газетой. Словно действительно ничего не происходило, мать хвалила малиновое варенье. И поскольку в доме действительно ничего особого не случилось, Тойво положил на свой бутерброд вместо двух ломтиков колбасы целых четыре. Честно говоря, этот мальчик никогда не жаловался на отсутствие аппетита.
Лишь не совсем обычным, пожалуй, был вечерний час в отцовском кабинете. Прежде чем лечь спать, Тойво зашел туда, заложив палец на нужную страницу своего школьного дневника. Отец был столь сосредоточенно занят какими-то бумагами, что Тойво пришлось несколько раз покашлять.
— Ну? — спросил отец, поднимая глаза от письменного стола.
— Да вот… может быть, ты подпишешь? — пробормотал Тойво.
— А что тут у тебя? — спросил отец, протягивая руку. — Ага-а… Так-так… Значит, ты сегодня пропустил школу?
— Случилось… — признался Тойво, глядя в сторону.
— Так-так… — протянул отец. — Как же это… Ах да, верно, у тебя же была…
— Я тут вечером сильно подучил историю, — заторопился объяснять Тойво.
— Ах вот как… — пробормотал отец.
И затем надолго воцарилась тишина. Пока оба вдруг не взглянули друг другу в глаза.
— Такая, значит, история… — Отец погладил на затылке свои густые с проседью волосы. — Так что же мы сюда?..
— Хорошо бы поставить… может быть… «по домашним причинам»? — с готовностью предложил Тойво.
— Ах, значит, «домашние причины»? — рассуждал вслух отец. — Раньше у нас таких вроде бы не было… И что еще хуже, один раз найдешь подобные причины и потом только и будешь на них ссылаться…
— Нет, папа, не буду. Честное слово! Только один раз.
Отец и сын посмотрели друг на друга. Тойво с тревогой и умоляюще. Отец задумчиво и пристально. И затем был весьма долгий разговор. Может быть, первый настоящий мужской разговор в этой комнате.
— Ну ладно, пусть это будет один лишь раз, — сказал отец в конце концов, и его сильная рука вывела сложную подпись под словами «по домашним причинам».
Океан бушевал. Волны, высокие, как горы, перекатывались через палубу. В трюмах хлюпала вода. Порыв шторма смыл за борт дюжину людей, взобравшихся на реи. Остальные матросы, обезумев от шторма и морской болезни, с криком метались по палубе. Капитан стоял у штурвала, надвинув на глаза зюйдвестку, с которой стекала вода, и орлиным взором вглядывался в горизонт. Где-то там, за бушующими горами воды, была земля. Корабль с поднятыми парусами, пренебрегая смертельной опасностью, мчался к далекой родной гавани…
И не было никого, кто мог бы наблюдать за этим трагическим рейсом. Если бы сыскался такой сторонний свидетель, он бы увидел старый, заросший осокой и тростником пруд бывшей господской усадьбы, плот, сколоченный из нескольких бревнышек, и на плоту мальчишку. У мальчишки брючины закатаны до колен, обтрепанная кепка надвинута на глаза, в руках шест, которым он отталкивается от дна.
К голым ногам мальчишки жался щенок. Вода проступала между бревен плота и лизала мокрые лапы щенка, дрожавшего всем телом. Щенок сделал несколько беспомощных шажков, но вынужден был снова прижаться к мальчишке и жалобно заскулил.
Ветер трепал камыши и гнал по воде рябь. Моросил дождь. Время от времени мальчишка прекращал отталкиваться шестом, застывал, неподвижно ссутулившись, внимательно и напряженно всматриваясь во все вокруг.
Колумб плыл к стране Колумба.
История цивилизации страны Колумба была не слишком долгой. Да и сам Колумб не родился Колумбом.
Существование этого острова и других таких же — а их было с десяток здесь, среди огромного, частично уже заболоченного и заросшего приусадебного пруда, — ни для кого не было новостью, особенно для мальчишек. Но ребят гораздо больше интересовали бурелом или сорочье гнездо далеко в лесу, а островов в приусадебном пруду они словно бы и не замечали. Так часто случается и с более значительными достопримечательностями, если не наткнешься на них буквально носом.
