— Нет, что вы! — солгал Таджибеков. — Просто мы посидели, поговорили… Конечно, мы друг друга не любим…
— Вы поймите, — сказал Кур-Султан, — пока у нас нет печати, пока мы не можем достать документов, мы не можем днем выйти, мы не можем уехать из Ташкента. И мои друзья в горах тоже каждый день рискуют. А печати-то нет! Даже бланков нет. Саидмурад пилил до самого утра — нашли только черепки от чайника.
— Не надо волноваться, не надо, — успокаивал Кур-Султана Таджибеков. — С завтрашнего дня я буду исполнять обязанности председателя махалинской комиссии. Никому, кроме меня, не доверят. Учитель Касым не годится, это чуждый элемент, и вообще… двое членов комиссии неграмотные, один уехал на строительство канала. Так что я буду председателем. Будет новая печать, будут бланки.
— Ее зовут Доберман, — сказал Закир ребятам, вернувшись вместе с Садыком из города. — Она умеет носить поноску.
Никто из ребят не понял, что доберман — это порода, а не кличка, потому что о собачьих породах на улице Оружейников не было ясного представления даже у взрослых. Были овчарки, были волкодавы — не на самой улице, но их каждый знал, — а все остальные собаки были просто собаки. Маленькие, большие, черные, белые, разноцветные, пушистые, гладкие — все были просто собаки.
— «Доберман» по-русски, наверно, значит «без хвоста», — сказал маленький Рахим.
— Если бы «доберман» значило «бесхвостый», его так и звали бы Бесхвостый. А Доберман — это на фамилию похоже, я вывеску видел, — сказал Садык.
Спорить об этом не стали.
Доберману устроили конуру, использовав для этого летний очаг, который накрыли фанеркой, поставили черепок с водой и окончательно переселили собаку с чердака во двор.
Раньше двор этого пустого дома был им ни к чему, а теперь очень пригодился. Неплохо иметь и чердак, и двор, и еще собаку.
Матч-реванш по футболу, как о том было сказано в афише, начинался в пять часов вечера. Ребята явились минут на сорок раньше.
Небольшой стадион с голубым забором быстро наполнялся людьми, которые предъявляли контролерам билеты или какие-то книжечки. Те, у кого не было ни билетов, ни книжечек, стояли около входа и ждали чуда. Вокруг самых лучших деревьев группками стояли ребята с ближних улиц и ждали начала матча, чтобы занять свои места на ветвях. Только один тополь — гонкий, стройный, с ветвями, которые росли ближе к макушке и прижимались к стволу, — только этот тополь и был еще не занят. На него мог бы залезть только один человек. Решили так: сидеть на тополе будут по очереди, и тот, что наверху, будет рассказывать стоящим внизу, что происходит на поле.
Чтобы установить очередь, бросили жребий. Первая очередь досталась Рахиму, но Эсон заставил младшего брата уступить свою очередь.
— Он бестолковый, что он может рассказать…
Вторым был Кудрат, третьим — Закир, четвертым опять Эсон — это была его законная очередь, — а Садык оказался пятым.
Когда на стадионе духовой оркестр заиграл туш, Эсон залез на дерево.
— Оркестр играет, — сообщил он.
Это ребята знали и так.
— Сейчас футболисты выйдут, — сказал Эсон.
Ребята промолчали.
О том, что футболисты вышли на поле, Эсон уже не сказал, он был слишком занят тем, что происходило на стадионе. Но в этой информации ребята и не нуждались — они поняли это по аплодисментам и приветственным возгласам. Потом ребята услышали свисток судьи и поняли, что игра началась. Эсон молчал как рыба. Только изредка он дергался на своей ветке и говорил:
— Во дает!
— Что там? Что там? — спрашивали ребята снизу.
— Ух, как дал! — отвечал Эсон.
Ребята болели за «Динамо», и особенно за динамовского форварда Коротыша. В прошлый раз, 1 Мая, Коротыш не играл, и этим объяснялось поражение динамовцев.
— Обвел! Обвел! — вдруг после долгого молчаливого пыхтения донеслось с ветки.
— Коротыш? — хором спросили снизу.
— Не-е.
— Кто же? Кто? — добивались несчастные, задирая головы.
— Отняли! — сказал Эсон.
— У кого? — закричали ребята.
Эсон не отвечал, он только прыгал на своей ветке.
А когда на стадионе забили гол и ребята не смогли добиться у своего комментатора, кому забили и кто забил, тогда на дерево залез Кудрат. После непродолжительной беседы, содержание которой понятно, Кудрат за ногу стащил Эсона с ветки. Тот пытался боднуться, но это не вышло — мешал ствол.
Едва Кудрат успел устроиться на тополе, как сразу же посыпал словами:
— Дышло (так звали форварда спартаковцев) ведет мяч к ворогам «Динамо». Ближе, ближе, ближе… Но вот мяч ловко перехватывает бек, передает хавбеку, мяч получил Коротыш. Вот он увел, ведет дальше, дальше, обвел одного, второго, вот он уже в штрафной площадке… Бей!
О том, что Коротыш забил гол, Кудрат мог бы даже и не сообщать. Рев на стадионе и аплодисменты подтвердили, что гол был прекрасный.
— Начали с центра поля…
Чем дальше продолжалась игра, тем больше распалялся комментатор. И когда настала очередь лезть Закиру, ребята его удержали. Никто не сомневался, что лучше Кудрата о футболе не рассказать. Даже после перерыва, во втором тайме, матч комментировал он. Он сообщал о всех пасовках, об ударах головой и вызвал полный восторг своих слушателей, когда сообщил, что Коротыш ударом правой ноги послал мяч в верхнюю штангу и переломил ее пополам. Шум на стадионе поднялся такой, что ребята вполне поверили.
Матч-реванш окончился убедительной победой динамовцев — 5:2. На обратном пути говорили о том, что Коротыш мог бы играть за сборную Советского Союза.
— Даже всего мира! — сказал Закир.
— Э-э, — сказал Садык, — а с кем будет играть сборная мира?
— Я слышал, — сказал Эсон, — что в Москве есть футболист, которому запрещают бить правой ногой, потому что он может мячом убить вратаря.
— А я слышал, — сказал Кудрат, — что в Америке есть футболист, которому к обеим ногам привязывают по двухпудовой гире, чтобы слишком быстро не бегал.
— Если нашему Эсону на голову привязать гирю, — сказал Садык, — он мог бы в кузнице работать молотобойцем.
Эсон не обиделся и, когда на углу у Воскресенского базара ребята купили целую тюбетейку орехов, добросовестно расколол их все головой у ближайшего столба.
Расходиться по домам не хотелось, и, захватив мяч, они пошли на свой пустырь. Кудрат стал показывать, как ударил Коротыш, когда сломал штангу, но как следует показать не смог, потому что ворота у них были не только без верхней штанги, но даже и без боковых.
Постепенно они начали играть. То ли случайно, то ли нарочно, но Садык два раза попадал Эсону мячом по уху.
И вдруг ребята замерли. На пустыре, направляясь к ним, появились трое. Первым шел милиционер Иса. За ним какой-то незнакомый русский в кепке блином, надвинутой на самые глаза, в галифе и кожаных сапогах. Руки он держал глубоко в карманах брюк, хотя это явно мешало ему при быстрой ходьбе.
— Сыщик, — сказал Кудрат.
— Наверно, из угрозыска, — сказал Садык.
Третьим шел Саидмурад.
Трое по диагонали пересекли футбольное поле и направились в сторону оврага.
Захватив мяч, ребята побежали за ними.
На дне оврага была свалка. Спустившись вниз, милиционер Иса носком своего сапога приподнял корзину и указал на что-то человеку в кепке.
Ребята подошли совсем близко.
Под старой поломанной корзиной, под какой-то рухлядью лежал железный ящик Махкам-ака.
— Я его нашел здесь, — сказал милиционер Иса человеку в кепке.
— Так, так… — промычал тот, достал из правого кармана карандаш, из левого блокнот и что-то записал.
— Теперь все ясно, — сказал милиционер Иса. — Они украли ящик, сбили замок, украли документы и печать и скрылись. Но я уверен, что их найдут!
— Может быть, и так, — сказал человек в кепке.
— Дядя Иса, — по-узбекски спросил у милиционера Кудрат, — а если печати там не было?
— Не говори глупости! — также по-узбекски ответил ему Иса.
А Саидмурад как-то странно поглядел на Кудрата.
— Что он говорит? — спросил русский.
— Глупости, — ответил милиционер Иса.
— Заберите это, — приказал человек в кепке.
Милиционер с Саидмурадом подняли ящик. Человек в кепке зашагал в сторону перекрестка. А ребята стояли и смотрели до тех пор, пока те не свернули за угол.
Играть расхотелось.
— Пошли на чердак, — сказал Закир.
— Вы идите, а мы с Садыком скоро придем, — сказал Кудрат. — Идите, нам поговорить надо.
Они сидели на краю оврага. Солнце зашло где-то за дальними тополями, за дувалами, за домами.
Наступал синий ташкентский вечер, такой синий, как будто его специально подсинили. То ли отсвет дальних гор, то ли воздух, поднимающийся от окружающих Ташкент степей, то ли еще что-то, — синий вечер, даже с фиолетовым отливом.
