Трясогузка взял листок, на котором было что-то напечатано, и передал Мике.
— В штабе разберёмся!..
Весело потрескивала печка. Толстая стеариновая свеча стояла на большом ящике, вокруг которого сидела вся армия. Мика читал снятый с забора листок.
— «Трудовая Сибирь обливается кровью. Но чаша народного терпения переполнилась. Дни Колчака сочтены! Над белогвардейцами занесён карающий меч пролетариата.
Приближается первомайский праздник. Большевики-ленинцы призывают всех, кому дороги завоевания революции, отдать свои силы на борьбу с кровавой диктатурой «омского правителя».
Мика придвинул листовку к Трясогузке и сказал:
— Вот они — кавычки! А ты спорил!
— Где?
— Омский правитель в кавычках, потому что никакой он не правитель, как и ты — не птица трясогузка!
— Ты что, меня с Колчаком равняешь?
Трясогузка вскочил от возмущения и больно ударился коленом об угол ящика. Свеча упала и погасла.
— Да я тебя!.. — зло закричал он.
— Бей! Я все равно по правилам писать буду! — тоже закричал Мика.
Наступила тишина. Лишь потрескивала печка. Причудливые отсветы огня прыгали по стенам и потолку подвала.
— Это что же, бунт? — не предвещающим добра голосом спросил Трясогузка. — Против командира?
— Не против командира, а против кулаков! — смело ответил Мика.
— А чем вас учить, как не кулаками?
— Учить? — переспросил Мика. — Ты бы хоть азбуку осилил, а уж потом других учил!
Начальник штаба затронул самое больное место командира. Трясогузка стеснялся своей неграмотности. Когда ему напоминали об этом, он не обижался, а искренне сожалел, что не умел читать и писать.
— А ты взял бы да научил меня! — без прежней угрозы сказал Трясогузка.
— Я и учил! — отозвался Мика.
Он действительно несколько раз повторил с Трясогузкой все буквы от а до я, но командир запомнил одни гласные.
— Плохо, значит, учил! — буркнул Трясогузка.
— Как умел! — ответил Мика. — Не по-твоему!
— Мог бы и по-моему! Оно бы, может, лучше было!
— Так давай! — воскликнул Мика. — Цыган, зажги свечу!
Вспыхнул огонёк. Не ожидавший такого поворота командир испытующе посмотрел на Мику — шутит или не шутит. Начальник штаба был серьёзен.
— Садись! — сказал он Трясогузке и встал рядом с ним. — Повторяй за мной: а, б, в, г, д.
— А-а, бе, — начал Трясогузка:
— Ты не коза, блеять не надо! — нравоучительно произнёс Мика и дал командиру подзатыльник.
Удар был слабый. Но и это чисто символическое наказание подействовало на Трясогузку ошеломляюще.
Цыган отбежал в дальний угол, зарылся в солому, заткнул рот шапкой и трясся от беззвучного смеха.
— Повторяй по пять букв! — снова потребовал Мика. — А, б, в, г, д.
На этот раз Трясогузка произнёс все пять букв правильно. Так ученик и учитель благополучно добрались до буквы р. Тут опять командир ошибся.
— Ры, — произнёс он.
Слушать надо, а не рыкать! — сказал Мика и дал Трясогузке затрещину.
Цыгана прорвало. Он катался по соломе и хохотал на весь штаб.
Трясогузка медленно поднялся и сверху вниз глянул на маленького, тщедушного начальника штаба — сейчас раздавит! Но Мика, не дрогнув, выдержал его взгляд.
Цыган перестал хохотать. Было не до смеха — могла начаться настоящая драка. «Если ударит, — подумал он, — буду защищать Мику!»
Трясогузка быстро вскипал, быстро и успокаивался. Урок не кончился дракой. Командир отступил, но с честью.
— Некогда сейчас азбукой заниматься! — сказал он. — Доучим в другой раз… Спать ложитесь!
Он улёгся первый.
Гроза миновала, но след оставила. В штабе стало как-то тоскливо. Каждый чувствовал себя виноватым. Даже Цыган. «И зачем я ржал, как лошадь! — думал он. — Из-за меня они поссорились ещё больше!» Переживал и Мика. Чуткий и отзывчивый, он не мог не понять, что крепко обидел командира. Когда Мика получал подзатыльник — это было очень неприятно. А каково командиру? Да ещё в присутствии всей армии? И за что? За то, что командир не знает азбуки! Тут можно провалиться сквозь землю!
Молча сидели Цыган и Мика у ящика со свечой и переглядывались. «Помириться бы! — говорили их глаза. — Не так уж плох наш командир, чтобы устраивать бунт!»
Цыган вспомнил ботинки, которые выдал ему Трясогузка. А Мика — шёлковую рубашку. Трясогузка не взял её себе! И только ли в рубашке дело?..
— Эй! Начальник штаба! — грубовато произнёс Трясогузка.
— Да! — с готовностью откликнулся Мика, и ему показалось, что в подвале потеплело и посветлело.
— Ну-ка, разъясни! — продолжал командир. — Там, в листовке, есть два слова: большевики и ленинцы. А мы кто — ленинцы или большевики?
— Конечно, ленинцы!.. Нас всего трое; когда станет больше, будем большевиками!
— Почему трое? — возразил Трясогузка. — А кто эту листовку приклеил? Значит, нас больше, только мы не знаем всех, кто за красных стоит. Может, нас в городе тысяча!
— Правильно! — поддержал командира Цыган. — Выходит, мы и ленинцы и большевики!
— Я тоже так думаю! — важно сказал Трясогузка. — И ещё ответь… Там про праздник написано. Когда он будет?
— Первого мая, — уверенно произнёс Мика.
— Это я сам знаю! А первое когда будет?
— Сейчас скажу! — Мика подумал и сам задал вопрос: — Какое сегодня число?
— Знал бы, — тебя не спрашивал. Считать я умею!
Цыган тоже не помнил, какое было число.
— Узнать завтра! — приказал Трясогузка. — Надо к празднику что-нибудь сообразить!
Машина полковника шла медленно. Ухабистая дорога не позволяла развить скорость. В автомобиле, кроме шофёра и полковника, сидели три иностранца. Это были члены военной миссии.
Прибытие французских офицеров в городок решено было отметить банкетом. К девяти часам утра в особняке полковника готовился праздничный завтрак.
По дороге полковник говорил много. Он хотел, чтобы французы составили о гарнизоне городка самое благоприятное мнение. Упомянул он и о бронепоезде, который ремонтируется в депо и вот-вот встанет в строй боевых единиц адмирала Колчака.
— Не к вам ли прислали из Омска барона Бергера? — спросил один из членов миссии — толстый, обрюзгший, похожий на русского купца француз.
— Барон Бергер и руководит ремонтом бронепоезда. Прекрасный специалист и организатор! — воскликнул полковник. — Вы с ним знакомы?
Как же! — ответил француз. — Барон — мой Друг. В тринадцатом году в золотой Ницце мы вместе провели чудесное лето! И представьте — месяц назад я встречаюсь с ним в каком-то Омске!.. О, времена!.. Рад буду видеть его на банкете!
— Барон Бергер приглашён! — сказал полковник и поторопил шофёра:
— Поезжай, братец, быстрей! Мы все проголодались!
Но полковнику и членам миссии в то утро позавтракать не удалось.
Получив приказ — накрыть банкетный стол к девяти часам, повар встал в семь и велел затопить плиту. Истопник принёс дрова, вытащил из духовки высохшую за ночь лучину, добавил бересты и зажёг.
Кухня наполнилась дымом.
Повар длинным ножом плашмя хлопнул истопника по спине.
— Вьюшки забыл, орясина рыжая!
— Не забыл! — пробормотал истопник и, присев перед топкой на корточки, принялся дуть на тлеющую лучину.
Но дрова не загорались. Дым клубами выбрасывало из плиты.
Пнув истопника ногой, повар выскочил из кухни и со двора крикнул в дверь, из которой, как из вулкана, валил дым:
— Чучело огородное! Смени дрова! Напихал сырых поленьев, скотина!
Истопник вышел, отдышался и опять, как в воду, бросился в задымленную кухню. Вернулся он с охапкой обугленных поленьев, свалил их у забора и пошёл за другими дровами.
Повар снаружи открыл окно. Сквозняк быстро проветрил кухню.
Между тем к особняку уже стали собираться приглашённые на банкет. Грузный унтер-офицер привёл музыкантскую команду, выстроил у крыльца и приказал не расходиться.
Обмениваясь шутками, все смотрели на кухню.
Сухие дрова не помогли. Дым шёл не только из окна и двери — он выбивался, казалось, из каждой щели. Слышались отчаянные вопли повара:
— Зарезал! Зарезал, скотина!.. Чем я господ офицеров угощать буду?.. Керосин! Неси керосину, пёс шелудивый!
Из дымной кухонной утробы вывалился совершенно очумевший истопник, побежал к сараю и притащил оттуда бутыль.
Во двор въехал на коне есаул Благов. Спешившись, он козырнул с чуть приметной снисходительностью. Офицеры приветствовали его почтительно. Лишь начальник железнодорожного депо еле кивнул ему головой. У есаула взыграли желваки на скулах. Опять этот барон испортил ему настроение.
— Похоже, что мы пришли не на банкет, а на пожар! — шутливо заметил один из офицеров.
Из кухни валил уже не дым, а чёрная керосиновая копоть.
Есаул пересёк двор, заглянул в дверь и позвал:
— Адский повар!
