— Понимаешь, Ваня, ведь об этом всё равно узнают.
— Не узнают. Хочешь, я сейчас порву его.
— Ну, рви…
Однако Ваня не порвал дневника. Он сразу вспомнил о маме и, особенно, папе. Совсем недавно папа сказал: «В воскресенье, если только вернусь с завода рано, займусь тобой. Давно мы с тобой не разговаривали». А вдруг он спросит дневник? Как я ему покажу тот, с двойками?
Идя домой, Женя встретил Володю. В одной руке Володя нёс сумку с хлебом и продуктами, а в другой — какую-то доску, поднятую по дороге.
— Это для чего? — спросил Женя, указывая на доску.
— Да у нас дров нет, — просто сказал Володя. — Мы с Серёжей уже в лес ходили, насбирали по вязанке сухих сучьев, но маловато…
Женя знал, что живут Серовы тяжело. Ему, например, нечего о дровах думать, мама живёт при учреждении, в котором работает. У Вани тоже всё есть, а вот им, Володе и Серёже, — другое дело, они сами заботятся о дровах.
— А ты где был? — спросил Володя.
— У Спицына…
— Занимались?
— Угу… — неопределённо буркнул Женя.
— По немецкому? Или по арифметике?
— Да, плохо у Вани с арифметикой.
— Сам виноват, — сказал Володя, и они пошли вместе — им было по пути.
Не терпелось Жене поделиться с Володей тяжкой новостью о втором дневнике товарища. Но как? И Ваню жаль, и утаить совесть не позволяла. Он всё же надеялся, что Серёжа как-нибудь найдёт выход, и рассказал Володе всё, что видел и знал о дневнике.
Сообщение Жени очень взволновало ребят. Они спешно собрались у Серовых и стали решать, как быть. Сначала все очень рассердились на Ваню и хотели придать делу сугубо официальный ход: сам заварил, сам пусть и расхлёбывает. Но тут кто-то сказал, что это в сущности подделка документов, а за подделку документов сажают в тюрьму. Сажать Ваню в тюрьму ребятам всё же не хотелось. Потом ребята хотели посоветоваться с Фёдором Тимофеевичем. (Они всё ещё считали его своим первым доверенным лицом). Но вдруг Фёдор Тимофеевич посоветует отдать Ваню под суд: дело-то не шуточное, подделка дневника, обман родителей.
Срочно вызвали Ваню для личных объяснений. Когда ребята растолковали ему всю тяжесть его проступка, Ваня совсем растерялся, не мог сказать ни одного слова, а только с тоской и мольбой смотрел то на одного, то на другого товарища.
— Ну, вот что, Ваня, — строго сказал Серёжа, — раз уж сам плохо соображаешь, то обещай сделать всё, что мы тебе скажем. Я думаю, ребята, теперь остался один выход: надо, чтобы он на деле оправдал те отметки, которые сам себе выставил. Если оправдает, тогда посмотрим, что делать дальше, а не оправдает — пусть пеняет на себя.
Ваня согласился.
И теперь каждый день после уроков ребята собирались у Серовых. Спицын был послушен, как ручной ягнёнок. Занимались с ним все: Серёжа, Женя, Володя и даже Юра, хотя у него у самого по арифметике больше тройки не было отметки. Навалились на Ваню так, что он за эти недели похудел, но уже кое-что знал. Закрепил в памяти то, что было непрочно.
* * *
Экзамены начались. Серёжа сдал русский на пятёрку. Он после окончания пятого класса собирался поступить в ремесленное училище. Большое горе случилось у него: погиб отец в боях за освобождение Украины. Извещение пришло неожиданно, короткое, тягостное. Командир части сообщал на имя Серёжи Серова:
«Ваш отец, Серов Пётр Николаевич, погиб смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими оккупантами за нашу Советскую Родину».
Потом Серёжа получил несколько писем: от командира части, от бойцов, служивших с отцом, но эти письма не успокаивали его, а ещё больше вызывали страданий и горя.
Через несколько дней после траурного извещения при шла небольшая посылка. Там были личные вещи отца и орден «Отечественной войны первой степени». Несколько дней Серёжа ходил в каком-то тягостном тумане. В доме плакали все: тётя, Володя, Серёжа, а когда узнали о печальной вести Ваня, Женя и Юра, слёз в доме стало ещё больше. В тот же вечер пришёл к ним и старый учитель Фёдор Тимофеевич. Он просидел с ребятами допоздна, много и хорошо говорил, успокаивал, как мог, Серёжу и посоветовал ему итти учиться в ремесленное. Другого выхода у Серёжи не было. Или бросить учёбу в школе и поступить на работу, или итти в ремесленное, чтобы приобрести себе специальность, а потом учиться в вечерней школе. Мама Володи худенькая, уставшая от работы, забот и горя, всё время успокаивала Серёжу, говорила, чтобы он продолжал учиться в школе и жить у них. «Как нибудь потерпим, переживём», — говорила она по-матерински искренне, но Серёжа понимал, что жить им будет очень тяжело. Дядя на фронте, они учатся, а тётя одна работает. Им постоянно нехватало денег, которые зарабатывала мама Володи. Правда, они получали по двум аттестатам, от папы Серёжи и папы Володи, и всё же кое-как сводили концы с концами. А сейчас положение усложнилось. Кто знает, когда кончится война, когда Серёжа получит пенсию, как всё сложится, — ведь у него не стало отца, не стало надежды на его возвращение.
Сразу возмужал Серёжа Серов. Он стал серьёзнее, оставил обычные игры с товарищами и только знал школу, пионерскую работу, дом. Кончит учёбу в школе, бежит домой, садится за книги.
Любил Серёжа вечерами, после домашних уроков, сесть с баяном у дома и поиграть задушевные песни. Но и к баяну он не притрагивался с тех пор, как пришла весть о гибели отца.
Скучно стало ребятам без Серёжи. Реже они собирались, позади остались их военные игры, интересные споры. И всё из-за войны, которая принесла так много горя каждому из них. В горе Серёжи ребята как-то особенно явственно ощутили войну.
* * *
Первый экзамен Вани волновал не только его, но и друзей. Серёжа, Юра и Женя пришли в школу с волнением за товарища. Проверялась их работа, их товарищеская помощь, её результаты.
— Ты не робей, Ваня, — успокаивал Серёжа, когда начался экзамен.
Ваня попал с первой половиной класса.
— Сдашь, только лучше думай, — подбодрил Женя. Он особенно хотел помочь Ване, так как считал себя как бы несколько виноватым за то, что рассказал о его втором дневнике.
Ване попала самая тяжёлая для него задача на проценты. Его полное лицо, как всегда в трудную минуту, залилось румянцем. Он сел на место и начал обдумывать, а за партами волновались его друзья.
Исписанный листок Ваня подал учителю несмело, с сомнением. Ему казалось, что решил он не всё правильно. Его листок тут же начали проверять. Спицын стоял у стола и смотрел на классного руководителя. Когда учитель арифметики взял его листок — дрогнуло сердце. Однако по взгляду учителя, по его тихому разговору с классным руководителем Ваня понял, что примеры у него, кажется, решены.
— Молодец, — сказал классный руководитель и что-то записал в ведомость.
Ваня подумал: «Наверное, тройка». Но учитель объявил:
— Хорошо решил, Спицын.
Первую минуту Ваня не поверил учителю. Вернее, не то, что не поверил, а не совсем понял. Он не отходил от стола, хотя был уже свободен. Учитель понял Ваню, посмотрел на него и добавил:
— Поздравляю, Спицын, с четвёркой!
Как только закрылась дверь класса, Ваня громко, на весь коридор, отрапортовал:
— Ур-ра, четвёрка!
Его все поздравляли. Друзья были искренне довольны. Дело шло о чести класса, пионерского отряда, школы. Теперь впереди остался экзамен по русскому языку.
Серёжа попрежнему помогал Ване и Володе. Занимались последние три дня с утра до вечера. Спицын к концу дня чувствовал себя так, будто он вообще ничего не знал. Но удивительно, на утро у него в голове всё прояснялось, и он понимал, что месяц перед экзаменами, проведённый с товарищами в упорной учёбе, дал свои результаты. На экзамен по русскому попали все вместе. Ваня сдавал с Женей и Юрой. Первым к столу подошёл Юра. Ему поставили отметку четыре. Женя получил пять. «Какую же получу я?» — думал Ваня. Он волновался больше, чем на экзамене по арифметике. Сейчас речь шла о том, сумеет ли он оправдать доверие ребят, будет ли он и дальше равноправным товарищем, или окончательно отмахнутся от него, и тогда Ване в одиночку придётся держать ответ за всё, а в частности и за второй дневник.
Тройка не велика отметка. Это понимал и он. Но когда услышал, что ему поставили тройку — всё-таки обрадовался. Не столько за то, что сдал экзамен, сколько за то, что слово, данное товарищам, сдержал. Это был его первый настоящий экзамен на крепкое слово пионера, на дружбу, которую он только теперь по-настоящему оценил.
…Утренник был шумным. И лето у ребят обещало быть весёлым. Снова поговаривали об открытии лагеря в школе. Только Серёжа был невесел. Он играл на баяне и видел, как в весёлом танце кружатся радостные, возбуждённые мальчики и девочки, приглашённые из соседней школы, но сам был грустным, озабоченным скорой разлукой с товарищами и школой. Его попросили прочитать стихи. Он любил стихи Лермонтова, Пушкина, Маяковского, но сегодня ему не хотелось читать. Его уговорили. Серёжа поднялся на сцену, и когда большой зал школы утих, прочёл короткое, всего четыре строчки стихотворение поэта, частично переделанное им самим:
