— Вряд ли, — сказал капитан. — Слышите? Они целуются!
— Фу, неловко-то как! — застыдился старшина. — Ой, как мне неудобно!
— Надо его оттуда как-то вызвать. Только поделикатней.
— Хотите, я его кашлем вызову?
— Как это?
— А вот так: кхе-кхе-кхе… — И старшина деликатненько закашлял.
Некоторое время они поджидали, какое впечатление произведёт таракановское «кхе-кхе-кхе». Никакого эффекта не последовало, только раздался особенно гулкий удар в бак, от которого облако любви подпрыгнуло повыше.
— Чего тянуть и кашлять? — раздосадованно сказал старшина. — Пойду сейчас и арестую обоих, а бак отберу как вещественное доказательство.
— Товарищ старшина, вы эти старые методы бросьте. Сейчас не те времена. Ладно, я сам кашляну, чёрт подери!
Капитан набрал в грудь воздуху и что есть силы кашлянул:
— Гррррхххммм!
Через две, как потом подсчитали, секунды из бурьяна выкатился всклокоченный Куролесов. Он растерянно озирался, дожёвывая очередной огурец.
— Товарищ капитан, — сразу, с ходу начал он, — нужно срочно в Глухово. Они ушли в Глухово к Хрипуну. Это ведь был сам Харьковский Пахан.
Глава девятая. Раздвоение облака
Потягивая за собою бак, из бурьяна вскорости выбралась и Шурочка.
— Вась, это кто же? — изумлённо спросила она.
— А это наш председатель колхоза, — сразу нашёлся Куролесов, делая капитану бровями знаки-намёки, — а уж это бригадир — товарищ Тараканов.
— Уй, какие усы! — засмеялась Шурочка. — Вась, отрасти себе такие!
— А вас как звать-величать? — по-председательски строго спросил капитан.
— Шурочка я. Александра.
— Хорошее имя, — одобрил бригадир, довольный похвалою в адрес усов. — Бодрое имя! Как у Пушкина!
Шурочка потупилась в сторону бака.
— Где проживаете? — спросил председатель.
— В городе Картошине. Улица Сергеева-Ценского, 8.
— Позвольте, позвольте, это в Карманове улица Сергеева-Ценского.
— У нас тоже. Мы от Карманова не отстаём.
Старшине Тараканову хотелось задать какой-нибудь вопрос, желательно колхозно-бригадирский.
— А как у вас в Картошине с картошкой? — деловито осведомился он.
— Хорошо, — обрадовалась Шурочка. — Из Кашина привозят. Синеглазку. Ну такую картошку с голубыми глазами.
— Вы любите синеглазку? — кокетничал старшина.
— Уй! Натурально!
— Да-да! — сказал капитан. — Синеглазка хороший сорт, но нам сейчас не до картошки. Мы ведь по срочному делу. — И тут капитан хлопнул Васю по плечу. — Надо налаживать механизацию. Понял? Поехал в Карманов, а технику не отремонтировал? Нехорошо, товарищ!
— Да как же товарищ ка… председатель. Редуктор перебрал и гусеницы откувалдил.
— Многое, очень многое нам ещё надо откувалдить, дорогой товарищ.
— Ты уж, Васьк, прости, — встрял и Тараканов, — но я, как бригадир, должен поддержать товарища ка… председателя. Кувалдить так кувалдить!
— Давай, давай, Вася, срочно прощайся с гражданкой… машина ждёт. Вы уж простите, Александра, Вася у нас мастер, без него как…
— Как без пассатижей! — подсказал старшина новую техническую мысль.
— Шура, — сказал Вася, — пойми… отойдём в бурьян.
Они отошли в сторону, и облако заколебалось, заволновалось.
— Ты, главное, не беспокойся, — говорил Вася. — Поезжай в Картошин и будь в Картошине. Я тебя найду. Только в Картошине будь. И оставь для меня в баке хоть пару огурцов.
— Обязательно, обязательно оставлю. Килограмма два, точно.
Вася оттолкнул бак, крепко обнял Шурочку и выбежал из бурьяна.
И облако немедленно разделилось на две части. Одна часть полетела за Куролесовым, а другая осталась на месте. Когда-нибудь они снова воссоединятся, найдут друг друга, сольются в одну большую грозовую тучу, и тогда разразится такая гроза, такой грохнет гром…
Отчего-то взгрустнулось Шурочке. Вася ведь ей и вправду понравился. Хороший всё-таки, чувствуется, парень. Конечно, он всё врёт, никакой он не тракторист и в подвал попал неизвестно почему. А эти, конечно, не колхозники, а скорей всего оперативники, да ведь не в этом дело. Дело в том, что парень хороший.
— Ладно, — решила она, — поеду в Картошин и буду ждать.
И она поехала в город Картошин с остатками облака над головою и с огурцами в баке и терпеливо ждала. Ждала и ждала. Долго.
Шофёр Басилов, дремавший в двусторонней машине под газетой «Вечерний Карманов», был мигом разбужен.
— Глухово! — крикнул старшина ему в ухо.
— Спокойнее, — поморщился капитан. — Глухово — тихое слово.
— Там был третий в кустах, — скороговоркой докладывал Куролесов. — Я — за ним. Он — меня в погреб. Я — прошу слова! Он — пистолет! Выстрел! Смерть!
— Налево… направо… — командовал старшина, — проедем Спасское… вот и Глухово.
Машину повернули к деревне бортом «Спецоблуживание», а капитан и старшина стали переодеваться. Под задним сиденьем нашлись драные телогрейки, ржавый топор, пила. Переодевшись, помазав немного лбы свои машинным маслом, Болдырев и Тараканов превратились в людей совершенно неизвестной профессии. С такими лбами и инструментами они могли сойти за монтёров и за слесарей, за специалистов по устроительству колодцев, за разжалованных трактористов, за строителей придорожных коровников.
— Будем просто пильщиками, — сказал капитан Болдырев.
— Кому дрова пилить-колоть? — вскричал старшина, вылезая из машины.
С таким призывом вошли они и в деревню Глухово. Призыв долго оставался без ответа.
— Эй, да что вы, радетели, — заметила бабуся, сидящая под рябиной, — у нас все дрова давно поколены.
— У меня самого пила «Дружба», — добавил кнутовидный какой-то человек, который вёз на тележке мешок с хлебом. — Очень вы нам нужны!
На это и делали свой тонкий расчёт старшина с капитаном. Они вовсе не собирались пилить дрова, пила и топор были маскировочным материалом.
— Извините, гражданин колхозник, — сказал старшина кнутовидному мужчине, — а нам один человек из вашей деревни, по прозвищу Хрипун, сказал, что наша работа нужна. Где он живёт, Хрипун-то этот?
Так разумненько и осторожно старшина выведывал адрес Хрипуна. Кнутовидный остановил тележку, внимательно оглядел пильщика.
— Ах, вон ты чего, милок! Хрипуна ищешь? Так Хрипун-то — это я!
Капитан замер от ярости. Ему казалось, что старшина слишком уж прямо, слишком в лоб вёл свои расспросы, и вот — на тебе! Попал в десятку. Капитан отвернулся в сторону, дескать, теперь уж, товарищ старшина, выпутывайтесь сами.
Старшина между тем ни секунды не растерялся. Он заулыбался, закрутил усы, закричал радостно:
— Хрипун! Хрипунище! Золотой ты мой человечище! Здорово! Как же тебя раньше не признал? Да это всё твоя кепка проклятая! Под кепкой тебя и не признал! Хрипуша, золото моё! А я ведь приехал тебе дрова пилить, помнишь, ты прошлый год наказывал?
Тут старшина бросил пилу на землю и стал обнимать Хрипуна.
— Чего тебе надо? Чего надо? — отбивался Хрипун. — Первый раз вижу! Отойди, не целуй меня! Мне противно!
— Ах, вон ты как! — орал на всю деревню Тараканов. — Сам звал в гости, а теперь от ворот поворот?!
— Где? Где? Где? — отбивался Хрипун. — Где я тебя звал?
— В пивной. Хрипун-голуба, в пивной в Картошине!
На все эти крики и разговоры из соседних палисадников стали объявляться колхозники и чужие люди. Разинув рты, они издали слушали и шушукались.
— Я не хожу в пивные! Не хожу! — орал Хрипун.
— Не ври, не ври! Ещё креветок брали! Эх ты, а ещё Хрипун! Сам звал в гости дрова пилить.
— А я-то дурак с другом приехал с ка… с капи… с Капитоном! Вот, Капитоша, как Хрипун друзей встречает! Что же ты, Хрипун? Угостил бы хоть помидорчиками маринованными!
Капитан Болдырев понял, что пора поддерживать старшину, который обижался на Хрипуна всё сильнее. Он подошёл поближе к Хрипуну, обнял его и строго поцеловал в губы.
— Здорово, Хрипун, — сказал он, обтираясь рукавом телогрейки.
— И этот целуется! — отпихивал его Хрипун. — Что вам нужно? Дрова пилить? Ладно, идите за мной.
Он прокатил тележку по улице, свернул в проулок, отворотил ворота, завёл капитана со старшиною куда-то за сарай, за которым валялись два длинных и корявых берёзовых бревна.
— Дрова хотели пилить? — сказал он. — Вот вам дрова! Пилите, гады!
Глава одиннадцатая. «Разрешаем открыть люк»
Не взяли Васю в деревню, не взяли.
— Да поймите же! — укорял капитана Куролесов. — Пахан меня увидит — с ума сойдёт от ужаса. Он ведь меня убил, а я как новенький.
— Убьёт во второй раз. И не дрогнет. Так что жди в машине. Надо будет — позовём.
