«В любом случае, — урезонивал я себя, — в трусах она меня еще не видела. И не увидит в ближайшие восемь лет».
— Привет, Мона! — сказал я и съежился от звука своего ясельного голоска. Но все, казалось, воспринимали его как должное.
Мона вздернула носик.
— Фу, — фыркнула она, — мальчишка! Терпеть не могу мальчишек!
— Что ж, — пропищал я своим детским голоском, — если тебе неприятно, забудь о моих словах.
Мона смотрела на меня так, как будто не совсем поняла смысл сказанного.
— Дурак! — заявила она.
Я пожал плечами и принялся рисовать на песке загогулины своим пухленьким маленьким пальчиком. Мона вырыла ров вокруг своего песчаного иглу. Потом встала и распорядилась:
— Смотри, чтобы никто не разрушил мой замок!
Значит, это был не иглу. Похоже, я ошибся.
— Ладно, — согласился я.
Она заковыляла прочь. Через несколько минут она вернулась с ведерком в руках.
Она осторожно налила немного воды в ров вокруг песчаного замка и опрокинула ведро с оставшейся водой мне на голову.
— Глупый мальчишка! — вопила она, убегая.
Я поднялся и, как собака, потряс мокрой головой. У меня возникло странное желание расплакаться и подбежать к воспитательнице за помощью, но я поборол его в себе.
Мона стояла неподалеку, готовая рвануть.
Она призывно причмокивала, чтобы раздразнить меня.
— Давай, поймай меня, Микки!
Я отбросил мокрые волосы со лба и уставился на Мону.
— Не поймаешь! — зазывала она.
Что мне оставалось делать? Только погнаться за ней.
Я бросился вдогонку. Мона завизжала и побежала к дереву возле ограды. Там стояла другая девочка. Может быть, Сиси?
Она была в очках с толстым стеклом, в розовой оправе и с розовой наклейкой на одном глазу. Я про это совершенно забыл, а ведь она ходила так до середины первого класса. Мона снова взвизгнула и схватилась за Сиси, та вцепилась в Мону и тоже завопила. Я остановился напротив дерева.
— Не бойтесь, я не ударю, — уверил я их.
— Ударишь! — пронзительно закричала Мона. — Помогите!
Я демонстративно уселся на траву в доказательство, что не трону их.
— Он дерется! Он дерется! — верещали девчонки.
Они расцепили руки и повалили меня.
— Ой! — закричал я.
— Держи его за руки, — приказала Мона. Сиси подчинилась. Мона принялась меня щекотать.
— Прекрати! — взмолился я. Это была пытка. — Перестань!
— Нет уж! — прокричала Мона. — Это тебе за то, что хотел поймать нас!
— Я… не… — Я с трудом мог выговаривать слова, так было щекотно. — Я не… хотел…
Нет, хотел! — стояла на своем Мона.
Я и позабыл, что Мона была таким деспотом. Это заставило меня призадуматься.
«Если я когда-нибудь вернусь в свой возраст, — пришел я к выводу, — вряд ли Мона так уж будет меня волновать».
— Пожалуйста, перестань! — взмолился я снова.
— Ладно, — сказала она, — но только если пообещаешь кое-что.
— Что?
— Забраться на то дерево. — Она указала на дерево возле ограды. — Обещаешь?
Я посмотрел на дерево. Не такое уж трудное дело.
— Ладно, — согласился я. — Только слезьте с меня.
Мона встала. Сиси отпустила мои руки. Я поднялся на ноги и отряхнулся.
— Испугался, — поддразнила Мона.
— Вовсе нет, — ответил я.
«Какая зараза! Она была такой же скверной, как и Тара».
Теперь Мона и Сиси распевали:
— Микки испугался! Микки испугался!
— Заткнитесь! — заорал я на них сверху. — Вы что, не видите, что я уже лезу на это дурацкое дерево? Бессмысленно обзывать меня трусом.
Обе посмотрели на меня пустым взором, какой уже был раньше у Моны. Как будто они не понимали, что я говорю.
— Микки испугался! — затянули они опять.
Вздохнув, я продолжал лезть вверх. Ручки у меня были такие маленькие, что ими было трудно обхватывать ветки. Одна нога сорвалась.
Ужасная мысль пронеслась у меня в голове: «Стоп. Я не должен этого делать. Это же происходит в яслях в тот год, когда я сломал себе руку!»
— ЙААААААААААААААААХ!
И снова утро.
Зевнув и открыв глаза, я встряхнул левой рукой, которую сломал, взбираясь вчера на это дурацкое дерево.
Рука слушалась отлично, совершенно нормально, как здоровая. Должно быть, я опять переместился назад во времени. Вот и у попятного времени есть преимущества: мне не пришлось ждать, пока рука заживет. Интересно, как далеко назад я перескочил во времени? Солнечный свет лился в окно Тариной — или моей — комнаты. На мое лицо падала странная — полосатая — тень.
Я попытался слезть с кровати, но наткнулся на что-то.
Что бы это могло быть? Я откатился обратно.
Прутья! Я был окружен прутьями. Неужели я в тюрьме?
Я попытался сесть, чтобы лучше видеть. Это оказалось гораздо труднее, чем обычно. Похоже, у меня ослабли мышцы живота.
В конце концов я умудрился сесть и оглядеться.
Это была не тюрьма: я был в детской кроватке.
Я узнал скомканное старое желтое одеяло с вышитой уткой, мягких зверюшек подле себя. На мне была беленькая маечка и…
О, нет!
Я в ужасе зажмурил глаза.
Этого не может быть!
«Господи, сделай так, чтобы это оказалось неправдой!» — взмолился я.
Я открыл глаза, но моя молитва не была услышана.
Подгузники!
В голове роились мысли: «Сколько же мне сейчас лет? Как далеко пронесся я назад во времени?»
— Ты уже проснулся, Микки?
В комнату вошла мама. Она была такой молоденькой, какой я ее не помнил.
— Сладенький мой, ты выспался? — спросила она, определенно не ожидая ответа. И точно, она сунула мне в рот бутылочку сока.
Фу! Еще и бутылочка! Я выплюнул ее и неуклюже отшвырнул.
— Нет, так нельзя, — терпеливо произнесла мама, поднимая бутылочку с пола. — Нехороший мальчик. Ну, давай, Микки, выпей сок!
Она опять впихнула мне соску. Мне страшно хотелось пить, поэтому я высосал сок из бутылки. Пить из соски вовсе не так уж противно, если привыкнуть.
Когда мама ушла, я выпустил бутылку.
Необходимо было все же узнать, сколько мне лет, в какое время я перепрыгнул.
Ухватившись за прутья кроватки, я подтянулся и поднялся на ноги.
«Это радует, — подумал я. — Стоять я умею».
Я сделал шаг. Ноги слушались плохо. Я заковылял по кровати.
Я понял, что ходить могу. Не очень уверенно, но все-таки могу.
Мне, должно быть, около года!
Тут-то я и упал, больно стукнувшись головой о край кроватки. Глаза наполнились слезами, я захныкал, а потом громко заревел.
Мама вбежала в комнату.
— Что с тобой, Микки? Что случилось?
Подхватив меня на руки, она стала нежно похлопывать меня по спине.
А я рыдал и не мог остановиться и чувствовал себя крайне неловко.
«Что же мне делать? — подумал я в отчаянии. — За одну ночь я стал на три года моложе! Сейчас мне всего год! Сколько же мне будет завтра?!»
От этих мыслей мое маленькое тельце содрогнулось.
«Нужно срочно найти способ заставить время идти вперед! Сегодня же!» — сказал я себе.
Но что я могу?
Я даже не хожу в ясли!
Я — младенец!!!
Мама сказала, что мы сейчас выйдем из дома. Она собиралась одеть меня и произнесла то, чего я боялся.
— Да, я знаю, что тебя беспокоит, Микки. Тебе, наверное, пора менять подгузники.
— Нет! — закричал я. — Нет!
— Да, Микки, надо. Ну, давай…
Я не люблю вспоминать о том, что последовало за этим. Я бы предпочел вычеркнуть это из памяти.
Вы меня понимаете, конечно.
Когда худшее было позади, мама сунула меня в манеж — и я опять сидел за решеткой, пока она суетилась по дому.
Я поднял настоящий грохот. Я бил по мобилю, висевшему у меня над головой, и смотрел, как он вертится вокруг своей оси.
Я нажимал кнопки на пластмассовой игрушке. Каждая кнопка издавала свой звук. Игрушка мычала, пищала и крякала.
Мне это до смерти надоело.
Потом мама вытащила меня, надела на меня теплый свитер и дурацкую маленькую вязаную шапочку. Нежно-голубую.
— Хочешь увидеть папочку и пойти за покупками? — проворковала она.
— Па-па, — ответил я.
Я хотел сказать вот что: «Если вы не доставите меня в антикварную лавку Энтони, я выброшусь из кроватки и вдребезги разобью себе голову».
Но я не мог сложить слова. Это так выбивало меня из колеи!
Мама отнесла меня в машину. Посадила в детское сиденье сзади. Я попытался сказать: «Не так туго, мамочка!», но получилось: «Не-не-не-не-не!»
— Не создавай мне лишних проблем, Микки! — строго сказала мама. — Я знаю, ты не любишь это сиденье, но так положено.
Она еще туже пристегнула меня, и мы поехали в город.
«По крайней мере, у меня появится шанс, — думал я. — Если мы поедем к папе, то окажемся рядом с антикварным магазином. Конечно, это вероятность, лишь вероятность».