– Ну, тогда решай сам.
Пожав плечами, Лешка отошла от брата, но он позвал ее назад. Их вызывал Артем. Вскоре на мониторе появилось его лицо.
– Если посторонний человек подменил картину, то вы его вряд ли найдете, – рассудительно сказал он, когда брат с сестрой, перебивая друг друга, изложили ему свои предположения. – Поэтому, прежде чем что-либо предпринимать, советую окончательно убедиться, что в галерею никто не мог проникнуть с улицы.
– Да не мог! Не мог! – воскликнул Ромка. – Хотя… Хотя все же надо проверить и это.
Он предоставил сестре возможность пообщаться с другом наедине, а сам вылез из-за стола, снова полюбовался на свою картину и улегся на диван.
– Будешь спать? – наговорившись с Артемом, спросила Лешка.
– Мне спать некогда. Я думать буду, – уставившись в потолок, ответил Ромка.
Думал он долго. Лешка уже все уроки на понедельник сделала, а он все лежал и лежал на диване, а потом она заметила, что ее брат уже давно ни о чем не думает, а сладко спит. Впрочем, Ромка по субботам никогда не садился за уроки, всегда откладывал их на потом.
Вечером, когда Лешка собралась гулять с Диком, Ромка вызвался ее сопровождать.
– Прихвати намордник, – попросил он.
Лешка покорно кивнула, а когда они вышли из дома, спросила:
– И что ты надумал?
– А то, что надо действовать, а не сидеть и гадать на кофейной гуще. Знаешь ведь, что «хороший план сегодня лучше безупречного завтра». Так в «Законе Мэрфи» сказано, и я с этим высказыванием целиком и полностью согласен. Какое счастье, что галерея эта от нас не слишком далеко! Бежим скорее на троллейбус! Пробок, кажется, нет.
Припустившись за братом, Лешка не могла взять в толк, что он затеял, а Дик тем более. Пес решил, что непонятно за что он впал в немилость, и всю дорогу, жалобно поглядывая на Лешку, пытался сорвать с себя ненавистный намордник, тычась мордой в кусты и обтирая все попадающиеся по дороге углы. Из-за него и Лешке приходилось шарахаться из стороны в сторону, так как удерживать на поводке такого огромного пса ой как непросто. В троллейбусе Дик сел в угол и посмотрел на нее с таким укором, что Лешке стало стыдно.
– Потерпи немножко, я не виновата, это все он, – указав на брата, она погладила пса по голове.
Но Ромке было не до собачьих страданий. Троллейбус подходил к Каланчевской площади, и он целеустремленно направился к галерее.
Возле нее не было ни души, и Дика на время избавили от намордника. Внутри галереи тоже было пусто, входные двери закрыты, а жалюзи на окнах опущены.
– И что мы будем здесь делать? – спросила Лешка.
– Поначалу давай стукнем в окно, будто собираемся его разбить, и посмотрим, что из этого выйдет. Мне интересно, как сработает сигнализация.
– А если нас сцапают? – неуверенно произнесла она.
– Не нас, а меня одного. Риск – благородное дело. Но постараюсь, чтобы этого не случилось.
Воровато оглянувшись, Ромка двинулся к окну. Он встал на цыпочки и поднял было руку, чтобы постучать по стеклу, но осуществить свое намерение не успел. Откуда-то послышались шаги, и к дверям галереи подошла стройная, хорошо одетая женщина в туфлях на высоких каблуках. Ромка мигом отскочил от окна и замер за деревом.
А Лешка швырнула Дику камешек и, сунув два пальца в рот, громко свистнула, как еще в раннем детстве научил ее брат. Женщина непроизвольно оглянулась. Брат с сестрой заметили высокие скулы и проницательные темные глаза. Женщина нажала на кнопку звонка, охранник открыл ей дверь, и через некоторое время в окне мастерской вспыхнул свет.
Ромка подбежал к окну и сквозь неплотно закрытые жалюзи увидел, как незнакомка надела халат, подошла к мольберту, прикрепила к нему холст и принялась за работу.
Юный сыщик выхватил из сумки свой цейсовский бинокль и прижал к глазам, но что было на холсте, увидеть не смог: мольберт стоял изнанкой к окну.
– Лешка, – прошептал он, отскакивая назад к дереву, – как ты думаешь, что она там рисует?
– Да мало ли что, – пожала плечами сестра. – Раз она сюда спокойно заходит, значит, не посторонняя.
– Зато мы ее не знаем, – буркнул Ромка.
– Мы и не должны всех знать. Пойдем домой, уже поздно.
– Пойдем. Получается, зря, что ли, ходили?
– Получается, зря, – вздохнула Лешка и вновь надела намордник на Дика.
Когда Ромка был маленьким, то всегда, ложась спать, клал себе под подушку самые ценные на тот момент вещи. Это были игрушки, книжки, камешки, стеклышки и всякие железяки. Если же какой-либо предмет оказывался слишком большим и под подушкой не умещался, как, например, игрушечный самосвал или управляемый робот, то он ставил их рядом с собой. Наверное, боялся, как бы за ночь они куда-нибудь не пропали. Вот и теперь, укладываясь спать и повинуясь старой привычке, он придвинул к дивану кресло и поставил на него свою картину. А проснувшись, сразу уперся глазами в свой разноцветный шедевр, радостно улыбнулся, разбудил сестру и втянул ее в свою комнату:
– Ты только глянь, какая красота!
Лешка, протирая глаза, не сразу сообразила, что ему от нее надо. А Ромка ткнул пальцем в холст, освещенный утренним солнышком:
– Смотри же! А когда она в раме будет, вообще глаз не оторвешь. Лешка, а как же мы не догадались до сих пор раму купить, а? – Ромка слегка расстроился, но тут же махнул рукой: – А ничего, это даже к лучшему. Отнесем так, а потом и раму притащим, то есть два раза в галерее побываем и что-нибудь еще выведаем. Короче, скорее выводи своего Дика на улицу и собирайся, пока предки не встали.
Лешка, вздохнув, направилась было в ванную, но остановилась на полпути:
– Рома, а ведь там сегодня выходной. На табличке рядом с дверью так и написано: «Выходной – воскресенье». Сам, что ли, не видел?
– Я забыл, – огорчился Ромка. – Странно, что Павел Петрович в такой день не работает.
– Наверное, это временно. И потом, галерея его, когда хочет, тогда и отдыхает, – рассудила Лешка и решила еще полежать.
Но сидеть дома ее брат не собирался и преградил ей путь:
– В таком случае давай поедем в магазин и приглядим раму для моей картины. Сама понимаешь, что абы какая сюда не подойдет, нужна особая, такая, которая соответствовала бы общему замыслу и делала мой «Круг» еще лучше. Кстати, у тебя деньги есть? А то я совсем поистратился на холст и краски. Знаешь, как все это дорого стоит!
– А я просила их покупать? Ну почему, почему я всегда должна давать свои деньги? – возмутилась она.
– Так я ж их тебе верну! – расширил глаза Ромка. – Причем в стократном, а то и тысячекратном размере! Когда свою картину продам. – И вздохнул: – Даже жалко с такой красотой расставаться! Ну да ладно, будут деньги, я еще лучше нарисую.
– А куда ехать-то? – смирившись с неизбежным, спросила Лешка.
– На Никольскую. Но только давай сначала на Старый Арбат заедем. В зоомагазин зайдем – мне корм для Попки нужен, прошвырнемся, в «Макдоналдс» заглянем или в кафешку какую-нибудь. Я давно туда собирался.
– Тоже на мои деньги?
– Но я же тебе сказал, что скоро отдам! – снова удивился непонятливости сестры Ромка.
Лешка совсем недолго гуляла с Диком, а потом они с Ромкой оставили родителям записку и, даже не позавтракав, вылетели из дома.
Есть ли на свете улица прекраснее Старого Арбата? Лешка твердо знала, что нет. Она решила это еще в раннем детстве, когда гуляла там с мамой и папой. А потому и возражала брату только для виду, а сама обрадовалась его предложению. И в самом деле, почему бы не съездить туда одним, без взрослых?
Как только Лешка ступила на арбатскую мостовую с ее пятирожковыми фонарями, бесконечными магазинчиками и палатками с хохломой, гжелью, матрешками, павлово-посадскими платками, праздно шатающимися и глазеющими на всю эту пестроту туристами, так в ее душе наступил самый настоящий праздник. Они прошли мимо памятника Пушкину и Гончаровой – когда-то давно великий поэт со своей красавицей женой тоже ходил по этой улице, – стены Виктора Цоя, заполненной надписями его поклонников, театра имени Вахтангова… Лешка взглянула на свое отражение в одной из сверкающих на солнце витрин и ощутила себя совсем взрослой и независимой. И тут же смутилась, когда какой-то художник предложил нарисовать ее портрет, и покачала головой. На такое она отважиться не могла, и денег бы не хватило, да и вечно торопящийся Ромка не стал бы ее дожидаться.
А еще на Старом Арбате были картины. Не столько, как тогда, в Лешкином детстве, когда решетчатые металлические стенды с творениями неизвестных художников следовали один за другим вплоть до Садового кольца, а гораздо меньше, но они тем не менее привлекали внимание прохожих. Ромка оглядывал картины с большим интересом и по ходу комментировал, проявляя поразительную осведомленность:
– Вот этот лес прямо как у Шишкина, а море – совсем как у Айвазовского.
Лешка кивала. Кто же не знает Шишкина или «Девятый вал» Айвазовского?
