Честно говоря, Кирилл боялся. Так боялся, что даже коленки тряслись. Но отступить было невозможно.
Во-первых, он сам предложил этот план. Во-вторых, ребята поймут, что он трус, и перестанут с ним дружить.
А самое главное, если он не сможет отвлечь собачников, бедные псины в фургоне будут обречены на верную смерть. Из-за него!
Когда Кирилл об этом подумал, коленки на секунду перестали трястись, а потом снова задрожали, но на этот раз уже по другой причине: а вдруг ничего не получится?
— Дяденьки! — позвал он собачников придушенным голосом, но потом прокашлялся и обратился звонко: — Здравствуйте, дяденьки!
— Чего тебе? — грубо крикнул огненно-рыжий, но Кирилла не так-то просто было напугать.
— Вы собак ловите?
— Ну! Чего пристал? — собачник с подозрением оглядел Кирилла, а лысоватый дотронулся до лейкопластыря на щеке.
— Я вас спросить хотел, — мило улыбнулся Кирилл.
Огненно-рыжий приглядывался к чистенькому, отглаженному костюмчику Кирилла. Маменькин сынок, сразу видно. Не похож на вчерашних сорванцов. Вчерашние с такими не водятся.
— Можно вас спросить? — повторил Кирилл, не дождавшись ответа.
— Ну, спрашивай, спрашивай! — все так же грубовато, но уже с небольшой симпатией к прилизанному мальчику ответил огненно-рыжий.
А лысоватый даже улыбнулся:
— Газету в школе, что ли, делаешь?
— Нет. Сочинение на лето задали. Про профессию. Я хочу про вас.
— Про нас? — удивился огненно-рыжий. — Писал бы про докторов или там… про инженеров. Опять же шофера на свете есть, слесаря. Почему про нас?
— А мне нравится ваша профессия, — уверенно заявил Кирилл. — Я собак не люблю. Они кусаются.
— Кусаются, — согласился лысоватый. — Ох и кусаются, твари!
— Ладно, спрашивай побыстрее, — нахмурился огненно-рыжий, но и ему было приятно, что его профессию уважают и даже сочинение хотят писать. — Побыстрее, потому что работа стоит. И так уж вчера…
Но он не стал рассказывать мальчишке, что произошло вчера. Да Кирилл и сам знал, поэтому на рассказе не настаивал.
— Наверное, очень трудно бросать аркан? — спросил он и с уважением пощупал стальную проволоку.
— Когда наловчишься, совсем не трудно, — откликнулся лысоватый. — Гляди!
И в мгновение ока Кирилл оказался в аркане. Стальная петля довольно жестко обхватила его за туловище, и Кирилл испуганно попытался вырваться.
— Не дергайся, а то пиджачок порвешь, — улыбнулся собачник и освободил его из аркана. — Не боись! Людей в арканы мы не ловим. Только собак.
И тут Кирилл увидел условленный знак. Илюшка, удаляясь в засаду, махал ему рукой.
Это значит, все получилось, собаки свободны, можно уходить.
— Спасибо, — торопливо сказал собачникам Кирилл. — Я пойду. Сочинение писать надо.
— Да ты испугался, что ли? — вслед ему рассмеялся огненно-рыжий. — Вот маменькин сынок! Ладно, поехали дальше.
И тут собачники замерли от изумления; в фургоне не было ни одной собаки, а железная дверь по-прежнему была защелкнута наглухо.
— Пацан! — заорал огненно-рыжий. — Это он! Мерзавец!
— Как же он? Он с нами был.
— Отвлекал, значит! А эти, вчерашние, собак выпустили!
— Да не было их здесь! Сам, наверное, плохо щеколду задвинул.
— Ну, да! — усмехнулся огненно-рыжий. — Я плохо запер, а собаки выскочили и дверку за собой прикрыли! Так, что ли?
— Чего орешь?
— Чего ору? Опять план не выполнили! Опять!
— Ну, давай разыщем этих малолеток. Мы же знаем, где они живут.
— Чтобы опять от их папаши про нарушения выслушивать! Нарушаем же! Кто днем собак отлавливает? Запрещено это! А все ты — не могу по утрам, не могу, в ночную смену подрабатываю. Будет тебе ночная смена, если этот папаша жалобу на нас накатает!
Ребята все это время таились в кустах и покатывались со смеху, слушая перебранку собачников.
Они вышли из засады, только когда фургон укатил восвояси.
Ребята вернулись во двор, счастливые своей новой победой. Больше всех радовался Кирилл, потому что он поборол свой страх и сделал все отлично.
Он даже гордо думал о том, что если бы понадобилось, то он мог отвлекать собачников еще и полчаса, и час, задавая им вопросы.
* * *
Кирилл еще не успел уйти на урок к Софии Львовне, когда во дворе появился новенький грохочущий мотоцикл. Оля и Илюшка разинули рты — такого они в своем дворе никогда не видели.
Но еще больше они удивились, когда с заднего сиденья мотоцикла спрыгнула Олина мама и расстегнула мотоциклетный шлем.
Она увидела дочку и представила ей мотоциклиста в коричневой каске:
— Познакомься, Оля. Это Максим. Я тебе про него рассказывала.
Но Ольге было не до Максима. Ее горящие глаза были прикованы к ярко-красной «Яве» новой модели. Вот это мотоцикл!
— Это тебе, — сказал Максим и протянул Ольге большую куклу в картонной коробке.
— Спасибо, — ответила Оля и тут же передала коробку маме, даже не взглянув на кудрявую куклу.
Она по-мальчишески пожала Максиму руку и деловито спросила:
— Это твой мотоцикл?
— Мой, — немного растерянно и смущенно признался Максим.
— «Ява»?
— «Ява».
— Последней модели?
— Да.
— А можно по нему полазать?
— Можно, — уже весело улыбнулся Максим и пошел с Олиной мамой в подъезд, а Ольга, Илюшка и Кирилл, как маленькие мураши, облепили мотоцикл…
* * *
Вечером мама зашла к Оле пожелать спокойной ночи и тихонько спросила:
— Ну, как тебе Максим? Понравился?
— Угу… — сонно пробормотала Оля. — А мотоцикл у него просто отличный! «Ява»! Новая модель! Он к нам еще приедет?
— Конечно.
— Вот здорово! В следующий раз я попрошу, чтобы он нас покатал. Всех! По очереди! Меня, Илюшку и Кирилла! Ладно, мам?
* * * Письмо шестое
«Дорогой Николенька!
Где Вы теперь? Живы ли?
Мы следим за стремительным продвижением Вашей 8-й армии ко Львову. В газетах пишут о бесконечных сражениях и многочисленных потерях.
Я временами просто впадаю в безумие. Что, если Вы серьезно ранены? Что, если Вы где-нибудь убиты?
Боже мой, Николенька, зачем Вы выбрали себе такой путь?
В Петербург эшелон за эшелоном привозят раненых. И в каждом раненом я вижу Вас.
Однажды мы с папой стали невольными зрителями страшной сцены: у госпитальных ворот выгружали раненых с оторванными руками и ногами. Грязные, наспех перебинтованные обрубки. Неужели и с Вами может такое произойти?
Только Вы не подумайте, Николенька, обо мне ничего низкого. Если с Вами что-то случится, я даю Вам слово: я всегда буду рядом.
Папа долго смотрел, как выгружали искалеченных солдат, и после этого перестал упрекать Костю в дезертирстве, перестал спорить с ним. И о Вас он очень беспокоится.
Моя подруга Юленька (Вы помните ее, Николенька? Она однажды приезжала в Павловск, и мы вместе гуляли) решила пойти в сестры милосердия. Она оставила гимназию и теперь работает в госпитале для ослепших солдат.
Я поддерживаю ее и тоже хочу так сделать, но Костя и особенно мама против этого. Костя говорит, что с моими способностями обязательно нужно закончить гимназию и поступать на Высшие курсы, а маменька…
Маменька просто боится, что я не выдержу. А я ведь не боюсь ни крови, ни гноя, ни мертвецов. Вы верите мне, Николенька?
Я очень хочу, чтобы Вы знали, что я страдаю за Вас, за Ваших друзей, за Ваших солдат. Простите меня за тот глупый «страшный вопрос», на который я вынудила Вас ответить. Теперь я лучше понимаю, что такое война.
Пишите, будьте живы и здоровы. Ваша Соня.
29 августа 1914 года».
Псих появился, как всегда, неожиданно. Оля и Илюшка играли в футбол.
Увидев Психа, Оля быстро огляделась — двор пуст. Сразу стало страшно.
Ей даже показалось, словно в кошмарном сне, что четырехугольник двора захлопнулся, как мышеловка, и в этой мышеловке остались трое — Оля, Илюшка и Псих.
— Бежим! — дернул ее Илюшка.
Но Оля не могла двинуться с места. Как заколдованная, она смотрела в маленькие, слезящиеся нехорошим блеском глаза Психа. Он чуть замедлил шаг, готовясь к резкому прыжку, и оскалился, приподняв уголки слюнявых губ.
Вот так — глаза в глаза, ближе, ближе, еще пару шагов и решительный прыжок.
— Оля! — заорал Илюшка. — Что ты стоишь? Бежим!
Крик Илюшки вернул Олю в действительность, и мышеловка приоткрылась. Псих был совсем рядом, поэтому спасительной щелью мог стать только подъезд.
Туда и ринулись ребята.
— Твои дома? — спросила Оля, потому что Илюшка жил на первом этаже, а подниматься на третий, к Ольге, бессмысленно — вот там точно мышеловка. Олиной мамы дома нет.
