– Штурвал не трогать!
Морковкин аж от него отпрыгнул. Будто его током ударило.
– Вот видите, – назидательно сказал Алешка. Как непослушному ребенку. – А если вы его еще чуть-чуть повернете, то сразу же завоет на крыше сирена. И в милиции на пульте тоже что-нибудь завоет и замигает. Попробуйте, не бойтесь.
– Нет уж, – благоразумно отказался великий актер, – за ложный вызов могут наказать. А я очень законопослушный гражданин.
Тут он обратил внимание на Алешкины рисунки, которые тот прикнопил над своим рундуком.
– Это чье же творчество? – Он внимательно стал их разглядывать. – Ты рисовал, Алекс?
– Подумаешь! Я и вас могу нарисовать. Хоть левой ногой. Ваш автопортрет.
– Автопортрет мне не нужен. – Он стал говорить как-то задумчиво. – У меня моих фотографий три альбома набралось. Но одну штучку ты мне нарисуешь? В знак нашей дружбы. А вообще-то, чтоб ты знал, автопортрет – это когда художник сам себя рисует.
– А мне без разницы, чей автопортрет рисовать.
– Но все-таки? Принимаешь заказ? Гонорар обещаю.
Ответить Алешка не успел.
– Господа! – у калитки послышался знакомый голос. – Мужчины! Я вас уже заждалась! Это невозмо-о-о!..
– Матильдочка приперлась, – ласково сказал Морковкин, выглянув в круглое окно. – Проголодалась.
– Не приперлась, – строго поправил его Алешка, – а пришла.
– Я дико извиняюсь! – Актер приложил руку к сердцу. – Вырвалось непроизвольно. – И направился к лестнице.
– Осторожней спускайтесь, – предупредил его я. – Не спешите. А то там внизу можно стенку головой вышибить. Если скорость наберете.
По правде сказать, я бы с удовольствием помог ему набрать скорость. С помощью пинка. Мне ведь этот Сеня Бернар тоже сразу не понравился. А теперь он мне не понравился еще больше. Какой-то он ненастоящий. Неискренний. Впрочем, это понятно, он ведь артист. А артисты привыкли изображать те чувства, которых у них нет. Ну, наверное, только великие артисты живут чувствами своих героев. А до великого Сене очень далеко. Да теперь уже и недостижимо.
Мы спустились вниз. Тетушка Тильда стояла посреди комнаты, почему-то не сложив зонтик. Она держала его над головой, будто прикрывалась от сильного дождя или жаркого солнца.
– Сенечка! Ты уже посмотрел этот раритет-пистолет? Чуде-е-е!.. Да? А что я тебе говорила? Даже женщины понимают, что в оружии есть что-то притягательное. Оно само просится в руки. Так и хочется открыть огонь по врагам. Преле-е-е!..
Ничего себе фокус! Значит, Сенечка специально напросился посмотреть второй этаж из-за этого пистолета. Ему об этом рассказала Дама Безе, а он сделал вид, что даже не догадывался, что в доме Матвеича есть пистолет.
Мне это не понравилось. Алешке, похоже, тоже. Да и Сенечка заметно смутился. И он тут же засуетился и стал поторапливать нас на шашлычный банкет.
Вот только зачем тетушка рассказала ему о пистолете? Вообще, о таких вещах не болтают. Что ж получается? У нас еще и третий противник? В виде добродушной и легкомысленной Дамы Безе.
Мы стали собираться на банкет. Приоделись немного: я застегнул пуговицы на рубашке, Алешка подтянул проволочки на кроссовках и молнию на джинсах – она у него почему-то все время сползает.
– Готовы, Оболенские? – с улыбкой спросил Матвеич. – Вы даже похорошели. Полный вперед! Курс на шашлык!
А по дороге Алешка тихонько меня спросил:
– Дим, с автопортретом все ясно, а вот тетушка говорила про каких-то своих пинатов, кого там они пинают?
– Это выражение такое. Пенаты – боги-хранители домашнего очага, вроде как родной дом.
– Какой ты умный. Теперь и я такой. Не возражаешь?
Суетился с шашлыком Морковкин много и азартно. Артистично. Целое представление устроил. Прямо как шаман какой-то грузинский. Задымил весь тетушкин участок, расплакался, когда нарезал колечками лук, исколол все пальцы, когда нанизывал кусочки мяса на шампуры, столкнул табуретку, на которой стояла супница с маринадом. Весь маринад опрокинулся на бедного Гамлета, который терся и мурлыкал возле его ног. Хорошо, что тут же вертелся Атос, он быстренько вылизал Гамлета. Наверное, тот никогда таким чистеньким и блестящим еще не бывал.
Тетушка Тильда сидела в качалке, укрыв ноги клетчатым одеяльцем, которое она называла шотландским пледом, и восторженно наблюдала за плясками Сенечки. Она отмахивалась веером от дыма, сморкалась и кашляла. Потому что дыма все-таки было много. Будто не горели в мангале березовые полешки, а полыхал дровяной склад.
Сенечка разложил шампуры над углями и продолжил свои пляски. Он то раздувал жар в мангале большой книгой, то заливал огоньки вином из красивой бутылки, то поворачивал шампуры и все время приговаривал:
– Такой шашлык не едали даже французские короли!
– И французские королевы тоже, – серьезно добавил Алешка. – И Эйфелева башня.
Морковкин еще думал, а Матвеич уже хохотал. А тетушка Тильда мило улыбнулась и протянула:
– Прелее-е-е!.. Очарова-а-а!.. – И вдруг бодро добавила: – Супер-пупер.
Матвеич хмыкнул, Алешка разинул рот до ушей. А что говорить – его школа. Тетушка Тильда вольно или невольно, как актриса, подхватывала его словечки. И радостно их выдавала.
Один раз они даже поспорили. Алешка стал объяснять ей разницу между выражениями: «До лампочки» и «От фонаря». Тетушка его внимательно выслушала, но продолжала путаться: «Мне – от лампочки, а тебе – до фонаря»…
– Готово! – Морковкин переложил шампуры на блюдо и поставил его на столик. – В атаку! Шашлык нужно есть горячим.
Мы с Алешкой, конечно, не были большими специалистами по шашлыку. Нет, поесть шашлычка до икоты мы были мастера, но готовил его всегда папа, а мы только помогали. Правда, шашлык мы делали в лесу, над костром, нанизывая его на рябиновые прутики. Простенько все так получалось, без всяких плясок и приговорок. Но вкусненько. До сытой икоты.
А сейчас, конечно, все звезды надуются и попадают.
Но они не попадали. Даже не показались. Шашлык у Морковкина получился разный. Одни кусочки мяса остались сырыми, другие пригорели до корочек, а лучок, который колечками висел между кусочками, вообще обуглился.
Но мы, конечно, все старательно ели и приговаривали, как все изуми-и-и-тельно вкусно. Прав Алешка: такой шашлык даже железная Эйфелева башня есть не станет.
Зато тетушка Тильда была в восторге:
– Прелее-е-е!.. Изуми-и-и!.. В своей жизни я только однажды наслаждалась таким шашлыком. Не помню, в какой стране, на приеме у премьер-министра. Это было восхити-и-и!..
По Алешкиным глазам я понял, что ему до слез жалко этого премье-е-ера.
Мы с Алешкой поблагодарили за королевский шашлык и отпросились на рыбалку. Матвеич дал нам ключи, Алешка забежал в дом за удочками, мы отнесли ключи обратно и пошли на озеро.
– Правильно, Дим, – ворчал Алешка по дороге. – После такого шашлыка нужно поскорее поесть ухи, а за ухой – жареной рыбки…
– И куриный компот на третье, – усмехнулся я.
Лодка была на месте, мы отвязали ее и поплыли вдоль берега на свое любимое место. Алешка про него говорил, что оно у нас как магазин: пришли, набрали рыбки сколько надо и пошли домой.
Но тут получилось иначе. Невдалеке какой-то дядька в дюралевой лодке с мотором выбирал из воды сеть.
Завидев нас, он нам помахал и крикнул:
– Подсобите, хлопцы. А я рыбкой с вами поделюсь.
Мы, не раздумывая, подплыли к нему. Дядька был вылитый рыбак. С огромной черной бородой, в которой местами светились белые нити, в шляпе-зюйдвестке и в резиновых сапогах до пупка. Как у Окаянного Ганса.
– Я, значит, сеть выбираю, а вы, значит, рыбку из нее выпрастывайте и в лодку кидайте.
Выпрастывать рыбку было не просто. Она, видно, билась в сети и так запуталась, что мы еле-еле управлялись. Но зато здорово было – в сеть кто только не набрался: и окуни, и лещи, и подлещики, один линь, один судак и даже две щуки.
– Со щучкой осторожно, хлопцы, – все время предупреждал нас рыбак. – Тяпнуть может. А зуб у нее коварный.
Наконец мы справились с делом, и Алешка сказал:
– А сетью ловить нельзя. Вы браконьер, что ли?
Дядька не обиделся:
– Не, хлопцы, я лодочник, с того берега. Мне можно сеть ставить. Мне это дело рыбнадзор поручает. Они рыбе учет ведут. Для них отлавливаю, для счета. Держите! – И он перебросил в нашу лодку с десяток крупных окушков, двух лещей и одну щучку. – А вы кто будете?
– А мы у Матвеича гостим, – ответил я.
– Да ну? У самого полковника? – с уважением удивился Лодочник. – Тогда я вам еще подброшу, судачка. Ценная рыбка, вкусная. А вы ему кто будете? Внучки, племяши?
– Я – дядя, – хихикнул Алешка. – А Димка – дедушка.
– Во дает! – расхохотался Лодочник и блеснул сквозь бороду стальными зубами. – Как тебя звать-то?
– Алекс. А вас?
– А так и зови – Лодочник. Меня все здесь так кличут. Так что давайте дружиться. Ежели что надо – рыбки там или лодку с мотором – я запросто. Как покличете, так я уже тут. Ну, бывайте.
