— …И оставайся внутри пентаграммы, пока не ответишь на все наши вопросы, — прокричал заключительную фразу Макс.
И тут ветер внезапно стих и откуда-то слева, из камышей, послышался тонкий, жалобный вой. Антонина вцепилась в руку Санчо мёртвой хваткой, даже костяшки пальцев побелели.
— Никогда бы не подумала… — сдавленно прошептала она.
Похоже, Макс и сам не верил, что дух биолога снизойдет до приятельской беседы. Но факты — упрямая вещь: духа попросили подать сигнал о прибытии — и он подал.
— Спрашивай ты. — Горло у Макса пересохло, и потому он решил передать инициативу Санчо. — Только по делу.
— Э-э… Как дела, Буратино?
Ветер пронёсся над камышами, и снова раздался вой, короткий, как стон.
— Неважные у него дела, — перевёл Макс. Он уже немного пришел в себя. — Только лясы ему точить некогда. Ты конкретно спрашивай, чтобы ответ был «да» или «нет».
— Ты мёртвый?
В ответ не раздалось ни звука.
— Болван! — в сердцах воскликнул Макс.
— Почему он болван? Может, просто не хочет говорить.
— Ты болван, — уточнил Макс, — если задаёшь такие дурацкие вопросы. Конечно, Буратино мёртвый, иначе его дух не бродил бы по окрестностям! Ты про знамя спроси: отыщем мы его или нет?
— А куда тебя спрятали? — спросил Санчо. — Закопали?
Тишина.
— Нет, — уверенно сказал Макс. — Не закопали. Так бросили. Ты про знамя спроси! Что ты ерунду всякую спрашиваешь?!
— Если он скажет, где его тело, тогда мы докажем дяде Гоше, что убийство всё-таки произошло!
— Хм… Насчет «болвана»… Беру свои слова назад, — извинился Макс. — А про знамя всё-таки спроси. Завтра очередное ристалище.
— Тебя бросили на той стороне реки?
Дух жалобно заскулил. Мол, на той стороне бросили, чтоб им пусто было.
— Далёко от берега?
Дух молчал.
— Нет. Ты всё-таки болван, — сказал Макс. — Как понять «далеко»? Для меня, например, два шага до магазина — это далеко, а полдня до лесного озера — близко. Потому что расстояние тоже относительно!
— Тогда сам спрашивай, — рассердился Санчо.
— И спрошу!
— И спроси!
— А давайте лучше я спрошу, — влезла в перепалку Антонина.
Пока рыцари препирались за право задавать вопросы, из-за тучки выглянуло солнце и ветер стих. Дух больше не отвечал. Может, он не любил яркий свет. А может, ему наскучило ждать конца перепалки и он ушёл по своим призрачным делам. Макс чуть не плакал: никакой информации об утерянном знамени получено не было. А Санчо старательно записывал в блокнот приметы места захоронения несчастного биолога.
«На том берегу… Брошен просто так… В смысле, не погребён…» — Санчо удивлённо уставился на Макса. — Бандиты оставили тело валяться на виду у всего честного народа?! Что-то не верится!..
— А что? На той стороне полигон. Там никакого честного народа нет. Только мы да дядя Гоша.
— Всё равно… Странно. Хотя это значительно упрощает поиски.
— Побежали за вёслами! — нетерпеливо предложила Антонина.
— Подожди, — остановил её Санчо. — Призрак говорил с нами из-за камышей. Нужно осмотреть это место… В целях следственного эксперимента. Действительно ли призраки не оставляют следов?
Он отважно направился к зарослям, но чем ближе к ним подходил, тем медленнее становились его шаги. Перед стеной камышей он на мгновение остановился, прислушался, а потом отчаянно, как в омут головой, нырнул в заросли. Некоторое время ничего не происходило. Затем Санчо выскочил из камышей и замахал рукой.
— Сюда! Скорее сюда!
Посреди зарослей, на примятом камыше, лежал Отелло. Он слизывал кровь с раненой лапы и время от времени жалобно скулил.
— Бедненький, — присела рядом с псом Антонина. — Нужно перевязать тебе лапку!
Поистине, время — категория относительная. Это Санька понял за столом. Обед тянулся как целое столетие. Можно было стать взрослым, состариться и умереть, пока опустеет тарелка супа.
— Мам, я больше не хочу, — взмолился он.
Лариса Станиславовна хлопотала у плиты и потому к просьбе сына отнеслась без должного понимания.
— Пока не съешь суп, никуда не пойдёшь.
— Ну, мам…
— Разговор окончен!
Там, на берегу реки, в камышах, лежал раненый и наверняка голодный Отелло, и эта мысль лишала Саньку обычного аппетита.
— Мам! А у тебя косточка есть?
— Что?
— Косточка. Или кусочек сырого мяса.
— Боже мой! — Лариса Станиславовна вытерла руки и присела рядом с сыном. — Что? Так невкусно? Может, соли маловато?
— Нет. Соли хватает. Но мне нужно сырое мясо для… для друга.
— Твой друг питается костями и сырым мясом?
— Его вообще никто не кормит. То есть раньше кормили, обычно по ночам. Он только из рук брал. А теперь перестали. Он кровь свою сосёт.
— О господи! Ну и родители нынче пошли! — Лариса Станиславовна была в ужасе. — Приведи его скорее сюда! Вот суп, коврижки… Я накормлю его как человека!
— Как человека не нужно, — покачал головой Санька. — Он питается по-особому.
— Костями и мясом? Сыроедение?
— Угу. И сюда его не затащишь никакими коврижками. Я пробовал, но он тяжёлый. И Тонька его упрашивала, только он всё равно никуда не пошёл: облизал ей ноги и отказался.
— Облизал ей что?
— Ноги. Но это из благодарности. А так он всё время сам себя облизывает. И глаза у него, мама, такие грустные. А ухо совсем провисло. Мы свистели, звали его и так и эдак, а он — никак. Лежит — и всё.
— Что значит «лежит — и всё»?
— Ослаб, — пояснил Санька. — Один раз, правда, поднялся на ноги и помочился прямо Максиму на босоножки. А потом опять лёг.
— А что Максим?
— Ничего. Разулся. Только зря Максим это сделал, потому что от правой босоножки остались одни лоскутки.
— Твой друг их порезал?
— Не порезал, а сгрыз. И так, знаешь, быстро. Мы глазом моргнуть не успели. А зубы у него белые-пребелые, хотя он ни разу в жизни не пользовался зубной щёткой.
— Не может быть.
— Уверяю тебя. Так как насчёт сырого мяса?
— Возьми в морозильнике… — Лариса Станиславовна находилась в полном замешательстве. — Котлеты хотела сделать, но раз такое дело… А как зовут этого твоего друга? Из какой он семьи?
— Он очень родовитый. По морде видно. Весь чёрный, только на лбу белое пятнышко, одно ухо висит, а второе торчит, и хвост колечком. А зовут Отелло.
— Бедный мальчик!..
Санька схватил пакет с мясом и выскочил из кухни.
Чтобы быстрее добраться до реки, он помчался дворами: пробежал по узенькой тропке между грядками, перемахнул через забор, потом по хозпроезду до оврага, повернул за угол… И столкнулся с Карабасом.
— Привет, сынок, — пробасил тот. — Вот мы, наконец, и встретились.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ОГОРОДНОЕ ПУГАЛО
Санчо сидел на берегу и гладил Отелло по спине. Поначалу пёс глухо ворчал, но потом смирился — проникся доверием. И рана на его лапе уже не кровоточила. Да и не рана это была — так, царапина. Из камышей вынырнули Тонька и Макс.
— Вот, — задыхаясь от быстрого бега, сказал Макс, — ошейник. Из отцовского ремня. Кожаный. И верёвка. Будет вместо поводка. Антонина! А у тебя как дела?
— Как по маслу! — Тонька протянула Саньке нечто огромное, несуразное, похожее на хозяйственную сумку. — Тапочек. Левый. Валялся на крыльце. А Закидон рисовал очередного цыплёнка. Я поболтала с ним о рыбалке, а когда он отвернулся, стащила тапочек.
— Ты уверена, что это тапочек Буратино?
— Ты на размер посмотри! — возмутилась Тонька. — Кто ещё носит такую обувь!
— Закидон ничего не заметил?
— Никто ничего не заметил. И бандитов дома не было. Интересно, чем они занимались?..
— На меня охотились, — мрачно сказал Санчо.
И он рассказал о том, как бежал через огороды и натолкнулся на Карабаса, а сзади подошёл Зяма Дуремар, и деваться Саньке было некуда. А Карабас предложил выложить карты на стол, но Санька сказал, что никакой карты у него нет и вообще он не понимает, о чём идёт речь. Тогда Зяма вытащил из кармана удавку — тонкую проволоку с двумя деревянными ручками на концах — и начал её разматывать, а Санька подумал, что настал ему конец и начал хохотать в лицо врагам, но Карабас сказал, чтобы Санька перестал плакать, потому что слезами горю не поможешь. А потом он достал из кармана знамя с изображением Золотого Льва и сказал, что сожжёт его, если рыцари не вернут ему карту полигона. И что у рыцарей есть выбор: или получить боевой штандарт рыцарского ордена в обмен на карту, или распрощаться с жизнью. А Зяма Дуремар этак нехорошо ухмылялся и всё поигрывал своей удавкой.
— Они дали нам двадцать четыре часа на раздумье, — закончил рассказ Санчо. — Теперь уже двадцать три часа тридцать минут. Такие дела…
Некоторое время рыцари молчали. Новости были слишком удручающими, и комментировать их не хотелось. Эта удавка…
