— Чей это парк, Доллис? — на бегу спросил Геннадий Стратофонтов. Его поразило то, что во всем этом огромном парке они не встретили ни одного человека.
— Наш, — ответила девочка.
— Чей?
— Наш. Ну моей мамы…
— Весь парк ваш? А экскурсии сюда приезжают?
— Еще чего! — презрительно фыркнула Доллис. — Экскурсии!
Несмотря на напряженность момента Геннадий подумал:
«Вот он — капитализм! Кучка людей владеет огромными ресурсами природы!»
Они нырнули под красивую арку, пробежали полутемным тоннельчиком, и перед ними сразу за балюстрадой распахнулось пространство: скалы, море, приблизившийся изломанный гребень Оук-порта. Пролив пересекало белое судно, верхняя палуба которого была покрыта ярким тентом.
— Мама возвращается, — махнула Доллис рукой в сторону судна. — Вчера она давала в столице прием. — Доллис напыщенно и жеманно произнесла, словно передразнивая кого-то: — «Вальс незнакомых цветов», господа! Не правда ли, прелестно? «Вальс незнакомых цветов»!
Так вот оно что!.. Геннадий едва смог скрыть свое изумление. Он вспомнил длинные черные волосы и словно выточенное из слоновой кости лицо женщины-сенатора. Бал был вчера! Значит, он валялся без сознания чуть ли не сутки?
— Я слышал вчера про этот прием, — сказал он. — Твоя мама мадам Накамура-Бранчевска?
— Ну да. Как ты догадался, Джин?
— Я видел ее в сенате.
— Ты не думай, что она всегда такая важная, она хорошая, только… — Доллис быстро посмотрела на него. — Красивая, а?
— Не хуже Софи Лорен, — сказал он.
Девочка расхохоталась.
— Ну, ты, я вижу, знаток! Ладно… — Она показала с балюстрады вниз. — Видишь тропинку между скал? Спустишься по ней, там будет маленькая бухта. Разбойничья бухта. Жди меня там, а я подгоню каноэ. Идет?
Не успел Геннадий кивнуть, как за спиной его раздался страшный вопль.
— Вот он! Вот он, ребята!
Геннадий стремительно обернулся. Из тоннельчика прямо на него бежал детина в майке с автографами кинозвезд, а за ним еще трое узколобых квадратных парней, и все с оружием в руках.
Изумленная Доллис увидела, как юный англичанин молниеносным приемом дзю-до сбил с ног огромного парня, вскочил на барьер балюстрады и упал вниз лицом под ударом пистолетной рукоятки. Два грузных тела навалились на мальчика. В мгновение ока руки его были скручены мотком проволоки.
Доллис вскрикнула и влепила пощечину одному из громил.
— Как вы смеете, кроты? Кроты несчастные! Кто вам разрешил врываться в наш парк? Вон отсюда! Отпустите его немедленно!
Детина, сбитый Геннадием, кряхтя, поднялся. На тупом его лице застыла кривая хулиганская улыбка.
— Этот парень, молодая госпожа, задержан по приказу Совета. Он сбежал сегодня из Мушкетной башни. Люгер мой спер, молодая госпожа. — Он обернулся к Геннадию и схватил его за грудки — Где моя пушка, гаденыш?
Доллис и его огрела пощечиной.
— Ручка у вас тяжелая, молодая госпожа, — ухмыльнулся детина.
— У моей мамы рука потяжелее! — крикнула Доллис и вдруг заплакала в три ручья. — Джин, Джин, что это такое?
— Я не знаю, что они от меня хотят, Доллис, — проговорил Геннадий. — Это какое-то дикое недоразумение…
— Наше дело маленькое, — ухмыльнулись битюги. — Приказ есть приказ.
Подталкивая Геннадия в спину автоматами, они повели его через парк. По дороге они шумно обсуждали подробности погони и схватки. Должно быть, они казались себе героями. Детина в майке с автографами хлопнул мальчика по плечу даже с некоторым добродушием:
— А здорово ты меня с катушек сбил, малец!
— Ай донт андерстенд, — сказал Геннадий. — Я не понимаю вашего языка.
— Ладно, ладно, топай!
Его вывели из парка и повели по покрытой щебенкой дороге, петляющей среди выветрившихся рыжих унылых скал. Шагая по этой раскаленной дороге, Геннадий лихорадочно обдумывал ситуацию.
Ясно одно: он в руках какой-то банды. Ясно также, что эта банда плетет заговор против эмпирейцев и против научного корабля. «Мясо надо отмочить в соусе, прежде чем нанизать на вертел…» «Советскому кораблю нечего делать возле архипелага…» «Нужно покончить с этим кумиром Серхо Филимоныч Страттофудо…» Ясно, что главари банды боятся, что он подслушал их секреты.
Если он откроется им и скажет, что он советский пионер, потребует, чтобы его отправили на «Алешу Поповича», если они еще догадаются, что он потомок эмпирейского памятника… Это может кончиться плохо. Может быть, он — единственный честный человек, прикоснувшийся к заговору? Кто знает, что грозит этим простодушным, веселым эмпирейцам и его товарищам, морякам и ученым?..
Надо попытаться обмануть их. Он англичанин Джин Стрейтфонд, он ни слова не понимает по-эмпирейски, он ничего не слышал. Ему нужно добраться до Оук-порта, чтобы…
— Эй, стой! — грубым голосом прервал размышления Геннадия один из конвоиров. Он взял Геннадия за плечо и залепил ему глаза широким пластырем.
После этого Геннадий двигался в полнейшей темноте. Он слышал, как скрипели какие-то двери, ему казалось, что его ведут по узкому сырому коридорчику, потом был долгий спуск по скользким ступенькам, толчок в спину… Пластырь содрали, и Геннадий увидел выбеленные стены, небольшое окно, забранное стальной решеткой, за которым виднелось только море и небо. В кресле сидел, развалясь, глыбоподобный господин Латтифудо. Солнце играло в массивных перстнях на его руке, тонкий лучик шел от уха, от золотой серьги.
— Кто ты такой, мальчишка? — спросил Латтифудо с некоторой томностью и усталостью.
— Ай донт андерстенд, сэр, — ответил Геннадий. — Ай эм инглишмен, сэр, житель Лондона, турист…
— Вона-а, — вяло удивился Латтифудо, поморщился словно от головной боли и снял телефонную трубку. — Але, Фук, щенок-то англичанин, по-нашему ни бельмеса не понимает… Чего? Э-э… Так? — Он бросил трубку и вдруг заорал на Геннадия, наливаясь кровью: — Притворяешься, паразит? На архипелаге сейчас нет ни одного английского туриста!
Орал он по-английски с грубым акцентом.
— Видите ли, сэр, я с того самого несчастного теплохода «Ван-Дейк», нас спасли русские…
— Что-о? — Латтифудо даже приподнялся от изумления. — Ты, значит, с «Ван-Дейка»? Эге-ге…
— Я путешествовал со своей бабушкой леди Сьюзен Леконсфильд. Бабушка улетела на родину, а я остался. На русском судне, сэр, мой багаж…
— Эге-ге… ге-ге-ге… — проговорил Латтифудо и заглянул мальчику в глаза с веселостью, от которой повеяло какой-то жутью. Потом снял трубку. — Фук, малый-то с «Ван-Дейка». Ага. Так. Ну ясно! Грумло! — гаркнул он, и в дверях вырос детина в майке с автографами. — Кончай с этим пацаном.
Грумло поставил автомат на боевой взвод и кивнул Геннадию:
— Пошли.
«Неужели конец?» — подумал Геннадий. Страха не было, он словно одеревенел.
Зазвонил телефон. Латтифудо вяло снял трубку и вдруг вскочил, вытянулся во фрунт.
— Слушаюсь! Так! Так точно, здесь! Грумло, отставить! Так, все понятно. Немедленно приступаю.
Он подошел к мальчику, развязал ему руки, посадил в кресло, погладил по голове и ласково прожурчал:
— Хлопот с тобой полон рот, малыш…
После этого, что-то шепнув Грумло, он вышел из комнаты. Теперь все тело казалось Геннадию ватным. Страшная усталость и апатия охватили его.
Грумло поставил автомат на предохранитель, подмигнул Геннадию и глупо заржал.
— Ну, ты меня здорово сбил с катушек, парень! Как прием называется?
— Пошел к черту, ублюдок, — сказал Геннадий этому получеловеку, который несколько минут назад мог влепить ему пулю в затылок.
Усталость брала свое. Геннадий начал было уже дремать, когда открылась дверь и вежливый голос позвал ею:
— Мистер Стрейтфонд, пожалуйте сюда!
Несколько маршей узкой сырой лестницы, все глубже и глубже, два еле освещенных перехода. Открылась кованая дверь, и Геннадий оказался в обширном помещении, освещенном мягким светом неоновых трубок. В помещении стояли мягкие кожаные кресла, стены украшали дубовые панели. Это было бы похоже на салон пассажирского судна, если бы не пульты радиостанции, за которыми сидели двое мужчин.
Навстречу Геннадию шел с протянутой рукой любезно улыбающийся мистер Кингсли Брейнвен Мамис.
— Ах, дорогой мистер Стрейтфонд, какая получилась чепуха, какое недоразумение! — сказал он, — Ну просто скандал…
— Я сам ничего не понимаю, сэр, — сказал Геннадий. — Я гулял по зданию сената, открыл какую-то дверь, запутался в драпировке, и вдруг меня схватили за горло, сэр…
— Эта дурацкая охрана, мистер Стрейтфонд, — прожурчал Мамис. — Вы должны нас извинить. Нравы этой страны, понимаете ли… Засунули вас в средневековую башню, эти неотесанные чурбаны…
— Да-да, — кивнул Геннадий.
— Но зачем вам понадобилось бежать, мой друг? Объяснили бы все и…
