– Дима! – выдохнула Нина Су и обожгла его таким изумленным и гадливым взглядом, чт Митьке захотелось умереть…
– Спасибо, вы свободны, – сказал сестрам Сидякин. – Хотя погодите, уточним еще один вопрос. – Он повернуля к Блинкову-младшему: – Дмитрий Олегович, при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Кошкаревым?
– А кто это? – удивился Блинков-младший.
– Значит, вам незнаком такой гражданин?
– Нет.
– Странно, – продолжал старший опер. – А потерпевшие утверждают, что вы с ним разговаривали и называли его кличку.
– Какую кличку?! – Блинков-младший посмотрел на сестер. Пускай Сидякин убедил их в том, что он грабитель, пуская Нина с Валькой ошибаются. Но зачем они лишнего наговаривают? И тот он догадался:
– Кошкарев – это Виннету?
– Возможно. Вам виднее, – двусмысленно ответил Сидякин. – У нас этот гражданин проходит как Кошкарев, владелец предположительно, угнанного мотоцикла марки «Каваски», которым, предположительно, воспользовались грабители.
– Предполагаемые, – нахально добавил Блинков-младший. Ему было нечего терять.
– Что?
– Вы забыли сказать «предполагаемые» грабители.
– Я бы на твоем месте не хорохорился, – заметил Сидякин и кивнул сестрам: – Теперь свободны.
Валька и Нина Су одновременно встали и, глядя в пол, пошли к двери. Блинков-младший на своем стоявшем посреди кабинета стуле был у.них на пути. Они протискивались мимо боком, пряча глаза.
– Нина, это чепуха. Позвоните маме, сказал Блинков-младший, пытаясь поймать взгляд фотомодели, и понял: не позвонит. Ведь вчера он здесь же, в милиции, разговаривал с Виннету на глазах у обеих сестер. Теперь Валька с Ниной окончательно уверены, что он обманщик, а значит, и грабитель.
Дверь за сестрами закрылась.
– А ведь вы боитесь мою маму, – сказал оперативнику Блинков-младший. – Вам очень не хотелось, чтобы Нина ей звонила. Только вам самому придется позвонить если не сейчас, так через час – Вы не можете меня задержать и не сказать родителям.
– Это не он ее боится. Это я ее боюсь, – вдруг подала голос толстуха с яблоками.
Блинков-младший вскинул брови.
– 3начит, вы не педагог?
– Педагог, педагог, – заверила толстуха. – Детский инспектор Рыбочкина.
– Детских инспекторов не бывает, – усомнился Блинков-младший.
– Буквоед, – вздохнула толстуха. – Ну, я инспектор по делам несовершеннолетних. Такие бывают?
– Скорее всего, – согласился Митек. – 3вучит солиднее.
– А ведь я, Дима, уже месяц слежу за твоими успехами, – сообщила толстуха. – Интересная пара – ты и твоя мама. Смотри, что у меня получается. Двадцатого августа тебя задерживает лейтенант Гуськов из шестого райотдела. Подозрения у него очень серьезные. Из музея Юрия Ремизова были украдены картины, а ты вертелся на месте преступления, причем назвался чужим именем. Гуськов собирается тебя допросить, ты козыряешь своей мамой-контрразведчицей, и он тебя отпускает от греха подальше. Но потом Гуськов сообщает мне о странном восьмикласснике, который якобы участвует в операциях контрразведки. Мне тоже становится любопытно. Как-никак, ты живешь в моем районе, я отвечаю тут за всех подростков. Навожу справки, и оказывается: Гуськову из-за тебя влетело от начальства, музейные воры арестованы, дело передано в суд. Министерство культуры присылает благодарность в контрразведку твоей маме, которая завершила расследование в рекордный срок. Все бы хорошо, но только почему такая спешка? Из семи похищенных картин найдена одна. Где остальные шесть, на четыре миллиона долларов?
Голос у Рыбочкиной был торжествующий, как будто она увидела все шесть картин висящими у Митьки над кроватью.
– Их сожгли, – сказал Блинков-младший. – Сами преступники и сожгли, чтобы получить страховку. Картины были поддельные.
– Может быть, – согласилась Рыбочкина, – только искусствоведы считали эти картины подлинниками., Хотя, конечно контрразведка лучше разбирается в картинах. Я не спорю. Я молчала. А восьмого сентября к нам в райотдел поступило заявление жильцов твоего дома. Всего двенадцать подписей.
– Блинков дом взорвал,- угадал Митек.
– Да, устроил подрыв большого числа фейерверков в квартире номер восемьдесят три. Я вызываю твою маму повесткой, и она приходит, только не ко мне, а к начальнику райотдела. После этого начальник приказывает забыть фамилию «Блинков». А между тем твоим родителям грозил солидный штраф, а тебе – специнтернат. Фейерверки в жилом доме – это не шуточки. С поджигателями не церемонятся!
– И вы решили не забывать мою фамилию. А сейчас вам кажется, что вы меня поймали. – Прозвучало это нагло, хотя Блинков-младший не, собирался хамить. Но извиняться перед толстухой он тоже не собирался.
– А разве тебе так не кажется? – включился Сидякин. – Потерпевшая Суворова показала, что один из грабителей, а именно тот, который вырвал сумочку, был одет и подстрижен, как ты. Сумочку мы передали на экспертизах, на ней найдены твои отпечатки…
Блинков-младший вспомнил, как Сидякин уламывал его оставить свои отпечатки на бумажке, «чтобы тебя ненароком в розыск не объявили». Обман, всюду обман!
– …В момент ограбления Суворова тебя не узнала, – продолжал оперативник, – просто не подумала, что ее сосед и одноклассник способен на такую подлость. Но теперь, уверяю тебя она все вспомнит и не ошибется. Проведем опознание как положено: найдем нескольких твоих ровесников в таких же куртках… Хочешь, поспорим, что Суворова укажет на тебя?
– С отпечатками пальцев у вас не пройдет, – заметил Блинков-младший. Опять это прозвучало нагло. Да тут как ни скажи – если считать его преступником, то и обычное «здрасьте» покажется наглостью. – Я же держал сумочку в руках, когда нашел ее в мусорном ящике.
– Ну и что? Сам вырвал сумочку, сам выбросил, сам потом «нашел». У меня все зафиксировано. – Сидякин потряс пачкой исписанной бумаги. – Ты бы, хоть для вида порылся сперва в другом ящике. А то, не спрашивая Суворову, свернул во двор, не спрашивая; дошел до помойки и – «Ах, кто бы мог подумать – сумочка! Какая неожиданность!»… Да ты прекрасно знал, где она лежала!
Возразить было. нечего. Со стороны все выглядело именно так!
– Мне жалко твою маму, – добавила Рябочкина. – Боюсь, придется вернуть на доследование и все прошлые дела, в которых она тебя выручала. Тогда хорошо, если ее просто с позором выгонят из контрразведки. Но скорее всего она пойдет под суд!
Кап! На джинсину упала блестящая слеза. Кап! – вторая: Блинков-младший сморгнул и подумал, что это, наверное, из-за того, что солнце бьет в глаза. А солнце, к слову сказать, стояло низко, зацепившись за крышу соседнего дома. Часа два, как он сидит на, этом допросном стуле.
– Ну-ну, веселей! – подбодрила его педагог Рыбочкина. – Дима, мы тебе не враги. Милиция не воюет с подростками. А твоей маме лично я сочувствую. У меня самой. есть сын, и я на все готова ради него. Я совершенно уверена, что ты ни в чем не виноват. Тебя уговорилили запугал кто-то взрослый. Думаешь, я не знаю, как это бывает? Сначала на мотоцикле прокати, потом дал папироску с «травкой»… – Толстуха очутилась рядом с Блинковым-младшим, влажными пальцами взяла его руку и посмотрела на сгиб локтя. – Вены чистые. Значит, не все потеряно, Дима! Ты не наркоман, ты хорошо учишься… Да через год ты забудешь все, как страшный сон! Надо только убрать человека, который сбивает тебя с толку. Пока он с тобой, ты так и будешь катиться по кривой дорожке. Боишься его? Не бойся! Помоги нам, скажи его имя, и ты больше никогда его не увидишь!… Ну?… Ну, говори! – приказала Рыбочкина; ногтями впиваясь Митьке в запястье. – Не молчи!
– Пустите! – Блинков-младший стал вырываться.
– Пускай идет, – вдруг сказал Сидякин.
Педагог Рыбочкина опешила и сама выпустила Митькину руку.
– Как же…
– А вот так! – не дал ей сказать Сидякин. – Пускай идет, и все тут.
Блинков-младший встал и шагнул к двери.
– Думай, – в спину ему сказал Сидякин. – Это не последняя наша встреча.
– Я знаю, – кивнул Митек и ушел.
Глава XXI
СЛОЖНАЯ ФИГУРА ОПЕРА СИДЯКИНА
Конечно, Блинков-младший все рассказал своей домашней контрразведчице. Дело касалось не его одного. – Крепенько тебя прессовали, почти по-взрослому, – заметила мама и вдруг предложила: – А давай объявим День Прощения.
Блинков-младший разинул рот:
– Сидякина простить?!!
– Для начала Сидякина, потом Валю. Только сразу ей не звони, пускай остынет.
– Мам, ну что ты говоришь?! Вальку – ладно, а Сидякина-Висякина?! Он же с этой детской Рыбочкиной под тебя копает! «Хорошо, если ее с позором выгонят из контрразведки, а то и под-суд»! – повторил Блинков-младший слова толстухи.
– Единственный сын, – торжественно сказала мама, – если за человеком нет вины, то его и прощать не нужно. Ты сумей простить виноватого!
