— Ты куда? — удивилась Лина. — На середине реки нас быстрее заметят. С воздуха — да, быстрее, — продолжая грести, уточнил Блинков-младший. — А самолет на берегу.
— Где? — стала оглядываться Лина.
— Примерно вон там, — показал он, — стоит на опушке. Отсюда еще не видно.
— Вот за что я тебя не люблю, Блинков, это за самоуверенность! — вспыхнула зеленоглазая. — Откуда тебе знать, где самолет, если ты его не видишь?!
— Мотор, долго не работал, — напомнил Митька. — Если самолет за это время не упал, значит, он стоит на берегу. Правый берег болотистый, значит, на левом, но на левом тайга, значит, на опушке. И это наш самолет, потому что другому на земле делать нечего. Наши починили мотор и теперь пробуют.
— И ты сразу все-все понял?!
— На самом деле я догадался по аналогии, — признался Блинков-младший. — Один мой знакомый так возится с мотоциклом: заведет, выключит, что-то подкрутит, опять заведет…
— Димка, ты настоящий сыщик! — потрясенно выдохнула Лина.
— Ты мою маму не знаешь, — отмахнулся Блинков-младший, думая, как бы поосторожнее объяснить зеленоглазой, что самолет, может быть, захвачен уголовниками. А Лина, схватив разлапистую сосновую ветку, стала помогать ему грести. — Как твоя нога? — издалека начал Митька.
— О'кей. Видишь же, хожу без костыля, — улыбнулась Лина и вдруг закричала: — Плот! Димка, Димочка, плот!
Плот стоял у берега, и там же было видно начало просеки, уходящей в тайгу. До нее оставалось плыть километра два. Митька стал энергичнее грести к берегу.
— Ты что? Ты куда?! — растерялась Лина. — Рано же! Папа!
— Успокойся, — попросил Митька. — Лин, ты правда считаешь, что я хороший сыщик?
— Ты сумасшедший! — Отбежав от него, Лина гребла своей веткой от берега.
Остро жалея, что не рассказал ей о следах уголовников в заброшенной шахте, Митька бросил доску:
— Ты можешь меня послушать две минуты?
— Хоть двадцать, — великодушно позволила зеленоглазая. — Нам еще долго плыть.
— Положи веточку.
Лина бросила ветку и села, не сводя глаз с плота.
Блинков-младший спешил. Если поскорее причалить к берегу, замаскировать ветками красную палатку из парашюта, то их маленький плот не заметят. Можно будет спокойно сбегать на разведку. Он показал самородок.
Зеленоглазая из вежливости подержала желтую крупинку и вернула Митьке:
— Правда золото.
Тогда он рассказал, как свалился в шахту.
— Ужас! — посочувствовала Лина, продолжая смотреть на плот. На нем вдруг появился черный человечек-муравей со странной угловатой головой.
Митька понял, что человечек в летной фуражке.
— Папа! Папа! — вскочила Лина.
Человечек не слышал. Опустившись на четвереньки, он по-звериному попил из реки. Встал, потянулся… И заметил их плот. Еще недолго он стоял, приложив руку козырьком ко лбу. Лина прыгала, забыв про больную ногу, и махала руками:
— Папа!!! Ну, папочка!
Человечек повел себя странновато для отца, ждущего встречи с потерянной дочерью: вдруг присел, подобрался и большими скачками улепетнул в прибрежные кусты. Еще раз он мелькнул уже на просеке и пропал.
— К нам бежит! Узнал парашют! — кричала Лина.
Митька в этом сильно сомневался, но понимал, что Лину не переубедить. Да и времени на разговоры не оставалось. Он прикинул, что все время стоял за палаткой, стало быть, черный человечек вряд ли заметил его издалека. Свернул в узел свою повешенную сушиться одежду, перетянул ремнем.
— В прачечную собрался? — улыбнулась Лина.
— В булочную… Лин, в той шахте были уголовники, — еще раз попытался объяснить все Митька.
— Ты, кажется, говорил, — невнимательно ответила Лина, глядя на берег. Ждала, что появится ее папа.
— Лина, они здесь, рядом.
— Опять?! Все время пугаешь меня этими уголовниками, а мы их ни разу не видели!
— А Бандуру ты видела?
— Подумаешь! Может, ее какие-нибудь мальчишки сломали, отморозки местные.
— Ну какие здесь местные?!
— Не знаю. И ты не знаешь. А если там деревня? — Лина кивнула на просеку. — Отсюда не так уж далеко идти до Бандуры, дня два, а местные тайги не боятся.
Митька выбрал себе топор и сунул в узелок с одеждой.
— К берегу ты сама сумеешь подгрести, а я пойду по тайге, — сказал он. — Можешь считать меня дураком.
— Трусом, — с кривой усмешкой поправила Лина. — Трусишка зайка серенький!
— Вот и договорились, — ответил Митька, сползая в воду. Поднял узелок над головой и поплыл на спине.
Лина показала ему язык.
— Про самородок болтай не сразу, — попросил Митька. — Не в первые две минуты.
— Сам поменьше болтай, — огрызнулась зеленоглазая. — Я тебе кое-что говорила утром, так ты забудь. Если хочешь знать, у меня в Москве тьма парней, можно на зиму солить. А тебе я только чуть-чуть позволила за мной поухаживать. На безрыбье!
Митька плюнул в воду.
Он отплывал, плот уносило течением, и разговаривать стало невозможно, разве что кричать. Зеленоглазая слабо махнула ему рукой. Он помахал в ответ, вышел на берег и скрылся в тайге.
Глава XXX
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МОЛОДОГО ТРЕЛЕВЩИКА
Жутковато здесь было. Древние сосны толщиной в три обхвата забирали все солнце, не давая расти ничему, кроме мха. Подстилка из палой хвои пружинила под ногами. Сыщик бежал, перепрыгивая через сухие ветки, чтобы не шуметь. Стояла напряженная тишина, как будто вся таежная живность попряталась перед грозой. Линии отец что-то не попадался навстречу, и рев самолетного мотора умолк минут пятнадцать назад. И то и другое Митьке не нравилось, хотя могло иметь совсем невинное объяснение. Например, мотор починили, а Сергей Иванович не узнал в красной палатке на плоту парашют своей дочки, вот и не бежит.
Гадать в таких случая Блинков-младший не любил — с минуты на минуту все и так станет ясно. Он бежал экономной трусцой и в мыслях объяснял зеленоглазой то, что второпях не сумел объяснить на плоту. Не трус он и не дурак, а просто так сложилось, что сейчас ему приходится отвечать за две жизни и быть вдвое осторожнее. Да, и за ее жизнь он тоже отвечает. Нет, его никто не просил и не назначал. Разве для того, чтобы помочь и выручить, нужны просьбы и приказы? Нет, он себя не считает лучше Лины. Он кое-что лучше знает, но и сам готов поучиться у нее прыгать с парашютом и ловить рыбу. Да, он понимает, что ей бывает обидно. Наверное, он виноват, что не все говорил ей и не всегда с ней советовался. Но, по совести-то, Лина тоже не подарок!
За деревьями мелькнул просвет, и объяснения пришлось отложить. Блинков-младший подбегал к просеке. Еще немного, и он увидел серую дорогу, которая издали показалась ему асфальтовой. Это в тайге-то! Подойдя ближе, Блинков-младший рассмотрел, что дорога сколочена из потемневших от времени досок. Еще удивительнее. Людей Митька не заметил и отважился высунуться из тайги.
Дощатая дорога поднималась от берега реки на пригорок. Теперь стало видно, что вдоль нее, скрываясь в траве, тянутся ржавые стальные тросы. На пригорке, шагах в трехстах, без видимого порядка стояли сараи. Дорога с тросами вела в самый большой. Там за распахнутыми настежь воротами виднелся знакомый оранжевый самолет, а вокруг суетились люди. По летным фуражкам Блинков-младший узнал отца Лины и второго пилота Самвел Самвелыча. Мелькнул Пашкин замасленный комбинезон и нырнул под самолетное брюхо. А вон и папа в своей выцветшей энцефалитке: закрывает ворота, толкает, старается, а воротина огромная, в три его роста.
Митьку прошибла слеза от умиления. Не торопясь бежать к своим, он стоял у кустов на краю просеки и думал о множестве разных вещей.
Что Лина будет рассказывать, как он струсил. Папа-то его поймет, а остальные?
Что ни четыре, ни двадцать четыре человека не смогли бы втащить самолет на пригорок. Значит, дощатая дорога с тросами — подъемник вроде горнолыжного. Тогда в сараях лесопилка: вылавливали бревна из реки, поднимали и распускали на доски.
Что за спиной у папы зачем-то болтается карабин. Видно, не так уж и ошибался лучший сыщик из всех девятиклассников: уголовники на самом деле пытались захватить самолет, поэтому наши не расстаются с оружием.
И что долгий путь до Ванавары кончается. Скоро сядут все в самолет, разгонятся по дощатой дороге и полетят. А в Ванаваре он первым делом потащит папу в пельменную, как мечталось. Лишь бы ее не закрыли, а то уже смеркается.
«Что же я стою-то?!» — спохватился Блинков-младший и побежал к своим по дощатой дороге, скрипя и грохоча.
Все сразу обернулись, но, кажется, еще не узнали его. Никто не помахал, не крикнул. Стояли, смотрели — и только. Тот, кого Митька считал Сергеем Ивановичем, поправил на груди автомат. Про автомат Лина ничего не говорила, да и не могло его быть в гражданском самолете. Не успел Митька удивиться, как из глубины сарая появился человек с непокрытой седой головой. Пятый! Митька понял, что он и есть Сергей Иванович, Линии отец, а этот, с автоматом, просто напялил его летную куртку и фуражку.
