Ознакомительная версия.
С Анжеликой все прошло как по маслу. Трудно было узнать адрес, но и это оказалось решаемо.
Менеджером тут был, конечно, Анатолий – он знал все правила безопасности, она была в нем уверена. Вернее – уверена в отце: он лопуха держать бы не стал. Правда, тот нарушил тайну завещания – и Виктория догадывалась, почему: он сам имел виды на нее, а значит, и на наследство. Но тут она Анатолия понимала – его поведение было логично и к тому же оказалось полезным для нее.
Следует уточнить – Анатолий идею Виктории с самого начала не поддерживал и, надо думать, ругал себя, что сказал ей про завещание. Ему просто не пришло в голову, что у юного создания родится в голове такой именно план, – он рассчитывал, что они с ней найдут какой-то бескровный способ спасения трети наследства.
Он пробовал отговорить Викторию.
Как юрист, он объяснял ей, что после гибели Анжелики в распоряжении отца будут разные варианты изменения завещания – и никто не доказал, что оно будет изменено именно в пользу Виктории. Если же представить себе, что отец ее погибнет вслед за Анжеликой, не успев изменить завещания (почему бы и нет? Ведь все, что заварилось вокруг завещания, имело в виду, само собой ясно, только ситуацию в случае его смерти; не собирался же он кого-то предупреждать о том, когда именно она последует!), третья часть его состояния перейдет отнюдь не к Виктории и ее матери, а к правопреемникам Анжелики.
– И кто же это такие? – надменно спрашивала Виктория.
– Да кто угодно! Наследники часто обнаруживаются только после смерти человека. Да одна наследница и сейчас налицо – тетушка, которая ее растила.
Но оказалось, что вбитое Викторией в свою головку уже никем и ничем не может быть оттуда выбито. Что-то тут было помимо трезвого расчета. Анатолий был еще молод, чтобы уметь заглядывать в темные бездны души – даже если это душа совсем юной женщины.
Не преуспев в отговаривании Виктории от ее плана, Анатолий мог, конечно, отказать ей в помощи по его реализации. На это у него не хватило духу – или моральной крепости. Ведь когда говорят про кого-то: «у него не было выхода» – это, к сожалению, нередко значит совсем другое: «у него не хватило духу упустить свою возможную выгоду».
Впрочем, выгода в этом случае определялась не так-то просто. Анатолий, видимо, не упускал из виду и тот вариант, что, действуя без него (а что Виктория будет действовать, ему быстро стало очевидно), она скорее провалит дело, чем с ним. И тогда при расследовании неминуемо с ее же слов (тут он иллюзий не питал) выяснится, что он, юрист, знал о подготовке преступления. Знал, и не сообщил об этом куда следует. К тому же он так и так уже являлся пособником – поскольку предоставил информацию, содействовавшую если не совершению преступления, то возникновению самого его умысла. По крайней мере, так подаст это сама Виктория (и здесь он также не питал иллюзий) – если он откажет ей в помощи. И тогда при хорошем сотрудничестве прокурора и адвоката Виктории (а в том, что защищать ее после провала будет первоклассный адвокат, он не сомневался), ему намотают срок даже и в том случае, если он с этой минуты полностью устранится от затеянного Викторией.
И он решил не устраняться.
Машина закрутилась. Основную работу Виктория взяла на себя – и оказалась на удивление Анатолию умелой и эффективной.
Она гордилась своей умелостью. Не обошлось, конечно, без сложностей, не все катилось как по маслу – или как в кино. Из тех двух, с которыми договорились, один оказался очень нежным и стал ломаться насчет ее условия про лицо и фотографию. Но и этот вопрос Виктория, конечно, решила. Когда есть деньги, круг нерешаемых проблем вообще резко сужается.
А деньги у нее были – она умела откладывать. Вкус к этому у нее появился рано – в восемь лет. Тогда папа первый раз подарил ей на день рождения, помимо говорящей испанской куклы, сто долларов. А мама – копилку в виде Винни-Пуха. Туда и попали эти доллары.
Через год Виктория взяла себе за правило – откладывать ровно половину из любой попавшей в ее еще детские ручки суммы. За семь дней рождения и разных случаев (последние годы она нередко просила у отца деньги – и он давал, не всегда спрашивая, на что именно она их просит) получилась внушительная сумма. Значительную часть сейчас пришлось потратить – ради того, чтобы сохранить гораздо более значительную. Как-то к случаю отец ей очень хорошо все объяснил про «упущенную выгоду».
После того как все было сделано, и по получении фотографии (вернее, негатива), а также после известия из Оглухина, что тело найдено, деньги – выплачены, Виктория почти перестала тревожиться.
В лицо она Анжелику, конечно, не знала, поэтому, хотя фото оказалось очень убедительным, полной уверенности до известия об обнаружении тела у нее быть не могло. И фотография-то ей нужна была совсем не для подтверждения. Тяжело сообщать эти подробности читателю, но таковы факты. Накал ненависти Виктории к непрошенной сестре достигал такой отметки, что она за свои деньги потребовала: Анжелика должна быть изуродована, и желательно – еще живой.
Выполнили ли наемные убийцы пожелание насчет живой – неизвестно, но в гробу лицо Анжелики пришлось прикрыть легкой кисеей: загримировать ожоги оказалось трудно.
Потом Виктория спокойно ждала суда. Что ее людей не найдут, она была уверена, а это было главное. И тут еще так подвезло с этим студентом из Петербурга. Вовремя его туда занесло! И эта записка дурацкая. Виктория внимательно следила за ходом расследования и, скажем так, спонсировала его. Она знала – денег на хорошего адвоката у парня нет, а государственный за свою зарплату до сути не докопается, тем более подозреваемый, а потом и обвиняемый налицо – вот он, и мотив при нем, и вещдок при нем. За месяц разговоров с Анатолием Виктория поднаторела в юридической терминологии.
Словом, она спокойно ждала – еще немного, и все будет кончено. Анжелику (и имя-то какое дурацкое) похоронят, парень надолго уедет туда, куда, как известно, Макар телят не гонял. Тем более этому, как доносила ей разведка (служба информации у Виктории была налажена прекрасно), усердно способствует ее папочка. Он ходил весь черный и только и думал, как поскорей законопатить убийцу его, видите ли, дочери. Мамочка, конечно, знать ничего не знала, пропадая в фитнес-центрах со своими подругами. А Виктория-то, между прочим, решала и ее проблему! Половина-то не маленького наследства все-таки больше, чем треть? Но, конечно, никакого виду матери она не подавала, жила своей обычной жизнью.
Сумарокову (Виктория не сразу запомнила фамилию Олега – о существовании русского поэта и драматурга ХVIII века Сумарокова она ведь не подозревала) дали пожизненное. Все было нормально. Не то что раскаяния или уколов совести – она вообще ничего, кроме чего-то похожего на приятную усталость, не чувствовала. Анжелика мешала Виктории получить после смерти отца причитающиеся ей по праву деньги полностью – значит, ее надо было убрать. Слова «убить» Виктория и в мыслях своих не произносила: в ее среде говорили «убрать» – как убирают с дороги мусор или что-то мешающее проезду. И она говорила так же.
Отпечаток с выразительного негатива она сделала совсем недавно, уже когда все закончилось, – конечно, по секрету от Анатолия. Он бы с ума сошел, если б узнал, что она пошла с этим негативом в ателье. А у нее там знакомый, она наплела ему, что подруга погибла в Сибири в автокатастрофе – и все дела. И негатив сразу отдала Анатолию, он про него давно ныл. Он тут же у нее на глазах его сжег. А отпечаток она, рассмотрев получше, – безо всяких эмоций (разве что бесспорное сходство мертвой девушки с отцом Виктории резко царапнуло где-то внутри, возле сердца), как большинство людей рассматривает в газетах фотографии всяких катастроф, каждый день происходящих где-нибудь в мире, – тоже уничтожила. Хранить его она и не собиралась.
Последнее время об Анжелике Виктория почти не вспоминала. О незнакомом ей Олеге она тем более не думала. И очень удивилась бы, если бы ей стали доказывать, что она должна сочувствовать невинному человеку, чья жизнь из-за нее – и, конечно, из-за неряшливости и продажности судебных органов, – погублена навсегда.
Виктория давно и твердо знала то, что сама ни в коем случае не сумела бы сформулировать – в ее распоряжении не было соответствующего языка. А если бы умела, то, наверное, ее взгляд на мир выглядел бы примерно вот так.
Так есть – и так должно быть дальше: одним – двигаться по дороге, другим – освобождать ее для их движения на полной скорости; у одних есть деньги – у других нет и не будет; одни – в ночных клубах и казино, другие – в вонючих общежитиях, в коммуналках или в колониях строгого режима – что, по существу, одно и то же.
На ее же языке это звучало гораздо короче:
– Без лоха и жизнь плоха!
Когда все действительно закончилось, об этом именно она как-то разговорилась с Анатолием.
Ознакомительная версия.
