Кот Као Ко Кун (в ежедневном обиходе для удобства называемый Коко) – одарённейшее животное – обладал высокоразвитым интеллектом, безусловно превосходящим умственные способности большинства людей и всех прочих котов. Юм-Юм – очаровательное создание – умело маскировала свои кошачьи проделки под нежные ласки, мурлыкала и терлась мордой о Квиллера, частенько протягивая лапку, чтобы потрогать его усы.
Редакция «Всякой всячины» находилась недалеко от полицейского участка. (В имевшем милю как в длину, так и в ширину Пикаксе всё находилось неподалеку.) Благодаря финансовой поддержке Клингеншоеновского фонда редакция занимала новое здание, а редактором и издателем был давний друг Квиллера Арчи Райкер. В вестибюле не было ни охранников, ни скрытых видеокамер, как в редакциях тех крупных газет Центра, с которыми раньше сотрудничал Квиллер. Он прошёл через холл в кабинет Райкера и обнаружил, что дверь открыта, но за столом никого нет.
С другой стороны холла, из кабинета главного редактора, его приветствовал Джуниор Гудвинтер:
– Арчи уехал в Миннеаполис на конференцию издателей. Завтра вернётся. Заходи же! Бери стул, клади ноги на стол. Кофе надо?
Вспомнив о бледном пойле, проглоченном им совсем недавно, Квиллер ответил:
– Я учился журналистике и получил ученую степень по кофеину. Сделай его чёрным и горячим.
Мальчишеская фигура, мальчишеское выражение лица и мальчишеский энтузиазм Джуниора благодаря недавно отпущенной бороде меньше бросались в глаза.
– Как она тебе? – спросил он, поглаживая бороду. – Я с ней выгляжу старше?
– С ней ты выглядишь, как юный фермер. Как к этому относится твоя жена?
– Ей нравится. Она говорит, что с бородой я похож на весёлого эльфа. Почему ты так скоро вернулся? – спросил он, протягивая чашку дымящегося кофе.
– Полли испугал какой-то тип, рыскавший по Гудвинтер-бульвару. Мне это не понравилось.
– Как получилось, что мы об этом ничего не знаем?
– Она заявила в полицию, но других случаев, насколько известно, не было.
– Нет, без шуток, надо что-то решать относительно Гудвинтер-бульвара, – сказал Джуниор. – Когда-то это была самая лучшая улица в городе. А теперь она становится просто жуткой, со всеми этими пустующими особняками, похожими на дома с привидениями. Тот, где жили Алекс и Пенелопа, был выставлен на продажу ещё в незапамятные времена. А тот, который арендовал Ван Брук, опять остался без жильцов и тоже начинает ветшать. Кому в наше время нужно пятнадцать или двадцать комнат?
– Перенести их в новые районы – вот что надо сделать, – сказал Квиллер. – Там их превратят в многоквартирные дома, конторы, дорогие рестораны, первоклассные частные лечебницы и тому подобное. Почему бы тебе не написать об этом передовицу?
– Нет, в этом усмотрят личную заинтересованность, – сказал Джуниор.
– Как тебя понимать?
– Бабушка Гейдж приобрела передвижной дом во Флориде и хочет оставить мне свой особняк ещё при жизни. Что мне делать с пятнадцатью комнатами? Только представь себе расходы на отопление, налоги и мытьё всех этих окон! Я стану владельцем ещё одного никому не нужного особняка на Гудвинтер-бульваре.
Глаза Квиллера меланхолически блуждали по поэтическому беспорядку на редакторском столе, по скомканной бумаге, разминувшейся с мусорной корзиной, по наполовину выдвинутым ящикам картотеки, по кипам провинциальных газет. Но он смотрел не видя, погруженный в свои мысли. Он думал о том, что особняк Гейджев располагается перед бывшим помещением для карет, переделанным в жилой дом, принадлежащий теперь Полли. Приобретя особняк, он мог бы бдительно следить за ней. Это устроило бы его и по другим причинам: например, можно было бы чаще заглядывать к Полли на обед… Квиллер удовлетворенно пригладил усы и обратился к Джуниору:
– На зиму мне пригодился бы дом в городе. Мой амбар трудно отапливать, а вокруг слишком много снега, который надо разгребать. Почему бы мне не снять твой особняк?
– Вот здорово! Это было бы просто замечательно! – воскликнул молодой редактор.
– Но я по-прежнему считаю, что ты должен поскорее взяться за статью на эту тему.
– Город никогда не пойдет на перёнос чего-либо в новые районы. Пикаксу трудно расстаться со своими традициями.
– А как же ресторан «У Стефани» в старом особняке Ланспиков? Он был открыт ещё за пару лет до моего приезда сюда.
– Этот дом стоял первым на бульваре, – объяснил Джуниор. – Он выходил на Мейн-стрит и по закону мог быть использован для коммерческих целей. Очень плохо, что ресторан закрыли, здание пустует до сих пор… Нет, Квилл, на бульваре живет ещё достаточно влиятельных семей, которые будут драться, как тигры, против переноса домов в новые районы. Придётся ждать, пока не умрёт ещё кто-нибудь из них. Как тебе известно, доктор Гал тоже жил на этом бульваре.
– Ты считаешь, что Мелинда сохранит дом?
– Ни в коем случае! У неё есть квартира, и она намерена продать дом вместе с мебелью. Между нами говоря, отец не так уж много ей оставил. Он был старомодным провинциальным врачом, никогда не требовал платы с бедных пациентов и никогда не использовал выгоды страховки. И не забывай, во сколько обходились ему все эти годы круглосуточные сиделки для его жены! Мелинде досталось в наследство больше забот, чем имущества… Ты уже видел её? – спросил Джуниор, бросив на него изучающий взгляд. Ему было известно о прежних посягательствах Мелинды на этого наиболее подходящего во всём округе кандидата в мужья. Она приходилась Джуниору кузиной. Все Гудвинтеры состояли в родстве. – Она стала какой-то другой, – добавил он. – Что-то в ней изменилось.
– Возможно, это результат трехлетней работы в бостонской больнице, – сказал Квиллер.
– Да, думаю, там ей пришлось потрудиться. Ну, как бы то ни было, можем ли мы на этой неделе рассчитывать на твой репортаж? Или ты слишком утомлён?
– Там видно будет.
По дороге домой Квиллер думал о своей давнишней вязи с доктором Мелиндой. Он тогда только-только обосновался в Мускаунти и страдал от жесточайшей аллергии. Мелинда успешно справилась с ней и предложила бывшему пациенту дружбу, лёгкую болтовню и молодость. Двадцатью годами моложе его, с зелёными глазами и длинными ресницами, она отличалась откровенностью в вопросах секса, впрочем свойственной её поколению. Как врач – она убедила его бросить курить и больше двигаться. Как женщина – она оказалась чересчур активной для Квиллера, а в результате её весьма настойчивых попыток женить его на себе они оба оказались в неловком положении. В итоге Мелинда отправилась в Бостон, объявив всем, что не желает быть провинциальным врачом.
Расположения Полли он добивался сам. Она не обладала ни стройностью Мелинды, ни её длинными ресницами, но была приятной собеседницей, хорошо готовила и разделяла его литературные пристрастия. Начать с того, что им нравилось вместе читать Шекспира. Она не предъявляла никаких невыполнимых требований, и Квиллер всё чаще ловил себя на том, что Полли всерьез занимает его мысли.
По дороге домой он остановился у супермаркета, чтобы купить еду сиамцам, что всегда было проблемой из-за их привередливости. Они меняли свои пристрастия достаточно часто и держали его в постоянном напряжении. Только одно оставалось неизменным: никакой кошачьей еды! Они отвергали любую пищу, предназначенную для четвероногих, словно прочитывали надписи на этикетках. Иногда им можно было угодить баночкой нерки, поданной с копченой устрицей или с каплей икры, предпочтительно осетровой. В другое время они соглашались на все ради индейки, но он никогда и ни в чём не мог быть уверен наперёд. Вот и сейчас он колебался выбрать ли в качестве холодной закуски ломтик ростбифа или предпочесть паштет из куриной печёнки. Лучше всего было бы купить у мясника несколько унций вырезки и подать в горчичном соусе, но её пришлось бы пропустить через мясорубку, а мысль о фарше была ему чем-то неприятна. Он остановил выбор на паштете.
Из магазина он, просто ради моциона, отправился домой длинным путем, сначала по просёлочной дороге, а потом по посыпанной гравием дорожке через старый фруктовый сад. Футах в ста от яблочного амбара он услышал пронзительное приветственное мяуканье. Амбар девятнадцатого века представлял собой четырёхэтажное имеющее в основании восьмиугольник здание с большими окнами, вырезанными на разных уровнях, и Квиллер мог наблюдать, как два пушистых тельца мечутся внутри, следя за ним то из одного, то из другого окна. Сиамцы встретили его у двери, держась с достоинством и помахивая хвостами, точно флагами. Этот ритуал заставил его сердце забиться от радости, но, приветствуя котов, он не позволил себе никаких сантиментов.
– Ну, прохиндеи, что вы делали после приезда домой?
Они обнюхали печёночный паштет, и усы их затрепетали. Задрожав, предвкушая удовольствие, сиамцы помчались вверх по спиралеобразному пандусу внутри дома, соединяющему три яруса и оканчивающемуся на тесном чердаке. Потом они понеслись сломя голову под уклон на первый ярус, с которого, подобно белкам, отправились в полёт, завершившийся мягкой посадкой на полу жилого этажа. Здесь они умыли перед обедом лапки и уши.
