— Ох, как устала!
— И я тоже, — признался он.
— Пошли в автобус. Там удобней.
Автобус, пустой, темный, стоял в стороне от всех машин и казался совсем заброшенным. Водитель спал, склонившись на баранку.
Осторожно, боясь потревожить его, Ромка медленно приоткрыл дверцу.
— Лезь первой, — сказал шепотом.
Но тут налетела на них Людмила Васильевна.
— Оксана! Что у тебя за привычка исчезать? Знаешь же, крупные планы остались. Идем, идем.
Оксана устало улыбнулась Ромке.
— Вот оно, кино. — И протянула термос с кружкой. — Там сумка на первом сиденье, положи.
Они ушли к одинокой дежурной лампочке, где настраивали камеру на крупный план, а он положил, как она просила, все в сумку и уселся рядом. Откинул голову, вытянул вперед ноги — очень хорошо! Только сейчас почувствовал, как устал. А она? Она же тоже устала… и вот пошла. Пошла, потому что так надо, потому что у нее работа.
«Нет, — вскочил он, — пойду и я, постою хоть рядом, пусть видит: я тоже не отдыхаю».
Но тут вспыхнул за поворотом свет, и через минуту появился на площадке пограничный «газик».
«Это за мной!» — вздохнул Ромка. И не ошибся. Вылезший из машины лейтенант Суходоля осмотрелся и направился к месту, где больше всего суетились люди.
— Дядя Валя! — выскочил из автобуса Ромка. — Здесь я.
Суходоля обернулся, увидел Ромку, торопливо пошел ему навстречу.
— Поехали, — сказал сурово.
Он забежал в автобус и при отраженном свете зажегшихся невдалеке «дигов» что-то быстро написал прямо на обложке ее сценария. Положил сценарий на сумку и выскочил.
«Газик» укатил.
Когда был отснят крупный план, Егор Андреевич отпустил девочку передохнуть. Погасли приборы, замолкли машины, и в наступившей тишине можно было услышать далекий шум прибоя. Там, внизу, билось море.
Усталая Оксана забралась в автобус и удивилась — Ромки на месте не было. Только почему-то сценарий был вытащен из сумки и лежал сверху. Она поднесла его к глазам и еле-еле увидела то, что написал он на ходу: «Обязательно дождусь дома». Подписи не было.
— Где Марченко? — Это искал мальчика дядя Паша.
Она высунулась в окно.
— А Ромка уехал.
— Как уехал? Куда уехал? — возмутился дядя Паша.
А оказавшаяся рядом Людмила Васильевна спросила с подозрением:
— Откуда ты знаешь? Ты видела?
— Нет, я не видела, — сказала девочка, — а все равно знаю, — загадочно улыбнулась она.
В это время Ромка сидел на заставе и подробно рассказывал чекистам о случившемся в ресторане.
— Я так и подумал, — сказал Василий Иванович, — однако, спасибо тебе, преподнес, можно сказать, сюрпризец… Ведь мы уже вели за ним наблюдение…
Ромка молчал, уткнувшись взглядом в пол.
— А кто эти парни, что были с ним? — спросил Алексеев. — Ты их знаешь?
Пришлось рассказать про столкновение в столовой…
— Самое обычное сырье для таких вот незнакомцев, — сказал в задумчивости Василий Иванович, — придется ими детально заняться. Ясно одно, что они ему понадобились. Зачем только? С какой целью? Ты вот что, — повернулся он к Ромке, — ты теперь с ними не задирайся… Учел? Как бы ни случилось, где бы ни столкнулись — уходи в сторону, не ввязывайся…
— Учел, — снова наклонил он голову.
— И еще раз, категорически: ни шагу со съемочной площадки.
— Все, — сказал мальчик торопливо. — Последний раз. Теперь мне некогда будет. С завтрашнего дня в Голубой бухте будем работать. Подводные съемки. День подготовки, и послезавтра съемка! Я же дублирую!
— Ну вот и дублируй, — согласился Василий Иванович, — а нам не мешай. И сейчас только домой. Учел? Ни к друзьям, ни к приятелям… Хотя стой-ка, — остановил он Ромку уже у дверей. — Товарищ капитан, отправьте его на своей машине.
— Нет ее сейчас, — отозвался Никифоров, — повезли менять наряды… пусть подождет минут двадцать…
— Да нет, — приоткрыл Ромка дверь, — мне никак нельзя ждать, я так добегу… Честное комсомольское, прямо домой!..
Потом очень пожалеет Василий Иванович, что не настоял на своем, а сейчас посмотрел на паренька, нетерпеливо мнущегося у двери, махнул рукой.
— Валяй! Только помни!
— Учел! — весело крикнул Ромка и исчез за дверью.
Он спешил домой. Он боялся, что за это время съемки закончились и он не успеет встретить Оксану у калитки.
Торопливо пробежав по Октябрьской улице, мальчик свернул на Зеленую. До дома оставалось совсем немного. Вот уже двенадцатый дом прошел, шестнадцатый…
И тут от забора метнулась ему навстречу тень. Он невольно отпрянул. Перед ним стоял тот, ушастый и прыщеватый.
Ромка быстро оглянулся — где же дружки?
Дружки были на месте, они подходили со спины.
— Наконец-то, — сказал ушастый, — а то мы уже хотели уходить…
— Что надо?
Они сдвинулись вокруг, стали рядом. Резко пахнуло спиртным — ребята были пьяны.
— Идем с нами, — хрипло сказал ушастый.
«Ты с ними не задирайся», — приказывал полковник.
— Ну? — пьяно надвинулся второй, мордастый. — Уже испугался?
— Куда идти? — спросил Ромка настороженно.
— Куда надо, — ушастый показал вдоль Зеленой.
Ромка согласился.
— Только ненадолго.
— Ненадолго, ненадолго, — согласился мордастый.
Ромка решительно пошел вперед, куда показывал ушастый. Дружки пошли следом. Через несколько шагов третий сказал с пьяной разочарованностью:
— Разве мы бить его не будем?
— Молчи, — одернул его ушастый.
— Я молчу, — покорно согласился тот, — а что сказал лохматый?
Ромка вздрогнул. Вот, значит, как? Это их лохматый послал. Да, задали они ему задачу. А ведь все так просто было вначале: дошел до автобазы, шмыгнул в знакомом ему месте через забор — и пока, пижоны, счастливо оставаться, «ковбои»! Не мог же он поступить иначе, нельзя было ему задираться с ними, предупреждал ведь полковник.
А тут лохматый! Может, как раз к нему и ведут его дружки.
Ромка даже обрадовался этой мысли. Очень хорошо. Они встретятся, и лохматый успокоится, перестанет нервничать. Раз Марченко что-то испортил, Марченко и поможет исправить. «Очень хорошо, — думал Ромка, — что они дождались».
Они вышли за последние дома Зеленой, где в полной тишине и темноте угадывались недостроенные здания, пустые, огороженные для строительства участки. Прибрежное разрасталось, и Зеленая была одной из оживленных строительных площадок.
Ромка остановился. Дальше идти не хотелось, и он повернулся, чтобы спросить, но сказать ему не дали. Они набросились на него сразу втроем, упали и долго упорно возились в жесткой, колючей траве.
Их было трое, а он один. И они, конечно, взяли верх. Он лежал, уткнувшись в землю лицом, ушастый сидел на ногах, мордастый держал скрученные сзади руки, а третий вытащил из кармана веревку.
— Да скорее ты… возишься, — ругался мордастый.
Наконец веревку распутали и стали связывать руки. Ромка и не сопротивлялся — решил выжидать.
Мордастый связал руки, но оборвать веревку не сумел.
— Нож не взяли, — выругался он. — Что делать? А, черт с ней…
И оставшейся веревкой он стал скручивать Ромку, переворачивая со спины на грудь и обратно. Обмотав так несколько раз и завязав на щиколотке узел, мордастый хрипло сказал:
— Все! Теперь не вырвется.
Они тащили его долго, спотыкаясь и падая. Тащили, клали на землю, чтобы передохнуть, потом снова тащили. Видно, что они знали, куда нести, шли безошибочно, не выбирая дороги и не сомневаясь.
Тащили и ругались между собой.
— И зачем нужно было, — хныкал третий, — теперь нам, знаете, что пришить могут?…
— Ничего, не бойсь! День полежит — кто узнает?
— А узнают?
— У, нытик! — замахнулся ушастый. — И чего ты с нами, Левка, увязался?
— Еще не поздно, Гоша, — сказал мордастый, — мы и его свяжем с этим, пусть полежат рядышком…
— Ребята, — захныкал Лева, — я же так, смехом… я с вами… Куда мне без вас?
— Заткнись! — оборвал его мордастый.
Они пошли молча. Несколько минут Ромка слышал лишь тяжелое дыхание, пыхтение да негромкую ругань.
Наконец остановились. Ромка никак не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, увидеть место. Вот его снова подняли, протащили через калитку и понесли к недостроенному дому. Втащили в проем двери, пронесли через комнату, впихнули еще в одни двери и, наконец, бросили на обломки кирпича и ракушечника.
— Приехали! — сказал ушастый. — Давайте, старики, покурим.
Молча, торопливо затягиваясь, покурили. Потом ушастый сказал, наклонясь над Ромкой:
— Вот что, рыбалка, запомни. Пожалели мы тебя… может, и зря, но пожалели.
— А лохматый велел кончить! — почему-то визгливо вскрикнул Лева.
— Сволочи, — заворочался Ромка, — подонки, пижоны. Ну, кончайте, кончайте!
