— Коль, ты что?
— Не клюет.
— Уходишь, что ли?
— Да. Завтра в Ильинское поеду.
— Опять на живца?
Залыгин только что-то буркнул в ответ и пошел прочь.
— Угрюм, он и есть Угрюм, — подвел итог дядя Гена. — Да, о чем это мы? Ах да. Так ты завтра утром сюда же приходи рыбу ловить, я тебе стропу-то принесу. Придешь?
— Приду.
Я был доволен. Угрюм явно заглотил наживку. Только что он теперь будет делать?
Мы еще половили минут сорок с дядей Геной и тоже собрались, действительно клевало неважно, не то что под Ильинским.
Остаток утра прошел спокойно, я общался с Женькой, катался на велосипеде, но теперь меня все больше охватывали сомнения. Я все больше волновался, чем для меня кончится эта авантюра. Мрачный Залыгин маячил в моем воображении все чаще и чаще. До меня все яснее доходило, что удочку-то я закинул и живца, то есть себя, насадил, как полагается, но должен еще быть рыбак, который вытащит эту удочку вместе с опасной рыбой. А рыбака-то и нету. Мне стало необходимо открыть свой план еще кому-то. И я знал кому. Вечером я решил обо всем переговорить со своим отцом с глазу на глаз.
Но за обедом мама огорошила меня неожиданной вестью:
— Папа звонил. Он сегодня придет поздно, наверное, даже ночью.
Этого еще не хватало! Впрочем, я себя успокоил, сегодня еще не случится, Залыгину тоже надо будет подготовиться, а я буду держаться на людях. Так я и сделал. Вернее, просидел до вечера дома, а вечером, как обычно, мы собрались у Семы на тренировку. Пришла и Светка, хоть она по-прежнему не собиралась заниматься карате, но пообщаться с компанией за самоваром и послушать Семины байки была не против.
От Семы мы вышли часов в восемь. Уже начинало смеркаться, что поделаешь, август. Я повернул в сторону автобусной остановки, озираясь по сторонам, не маячит ли где-нибудь Залыгин. Мне теперь казалось, что он будет преследовать меня неотступно. Но Светка вдруг остановилась.
— Пошли, ты меня по речке проводишь. Я обрадовался, но спохватился.
— Нет, не надо. Сегодня уже поздно, — сказал я.
— Ничего себе поздно, ты меня проводишь и обратно еще на автобус успеешь. Ну, пошли прогуляемся, такой хороший вечер, я весь день сегодня дома сидела. Приехала сюда, а ты какой-то мрачный. Пошли, покажешь мне, где ты ловишь рыбу.
— Да какая сейчас рыба, — машинально ответил я, — рыбу будем ловить завтра. Вот хочешь, приходи сюда завтра утром, мы будем сидеть с дядей Геной на яме.
— Да я даже не знаю, где эта твоя знаменитая яма.
— Здесь недалеко, по берегу пойдешь — найдешь. Кроме нас, там никого не будет.
— Кавалер из тебя никудышный, — обиженно заметила Светка и пошла в сторону автобусной остановки.
Что я мог поделать, не втягивать же и ее в это опасное дело. Побежал ее догонять. Мы дошли до поворота, где узкая улочка изгибается, прячась за забором участка, через который темной волной свешиваются ветви сирени, акации и жасмина.
— Стой, погоди… — Я дернул Светку за рукав и остановился.
— Что такое?
— Нет, ничего… — Мне показалось, что впереди у забора на противоположной стороне улицы, прячась в тени под ветвями кустов сирени и жасмина, стоит Залыгин. — Ладно, пошли.
— Да ты чего, Саша? — Светка повернулась ко мне. — Опять что-то случилось?
— С чего ты взяла?
— Ты какой-то не такой сегодня.
— Да все я такой, пошли — на автобус опоздаем.
Я проводил ее до дома, на прощание мы поцеловались. Она еще раз пристально посмотрела мне в глаза и сказала:
— Все-таки ты не такой сегодня, что-то случилось.
Ну что ты будешь делать!
Теперь мне предстояла обратная дорога, а ведь я даже не взял с собой Тамерлана, это я сглупил. Но делать нечего, надо было спешить на автобус, не по речке же возвращаться.
…Когда я доехал до Узорова, уже окончательно стемнело, народ разошелся по домам, и окна светились теплыми желтыми квадратами, а на улицах от этого казалось еще темнее. Идти мне было недалеко, и я надеялся, что все пройдет удачно.
Я сошел с автобуса. На остановке никого не было. Но нет, сердце у меня екнуло… В самом дальнем ее углу, прижавшись, стояла темная фигура. Она дрогнула и колыхнулась в мою сторону. Человек сделал шаг. Я похолодел от ужаса. Брезентовый плащ! Это был Залыгин. Я обернулся, чтобы броситься в автобус, но двери закрылись, и, пустой, он уехал в сторону Сметанина.
Залыгин медленно приближался, я молча прошагал мимо, от Узорова меня отделял широкий пустырь, и никого вокруг…
— Саша, — глухо окликнул меня Залыгин.
Я сделал вид, что не расслышал и прибавил шагу. Наверное, надо было сорваться и побежать, но ноги не слушались. Я боялся даже обернуться, но чувствовал, что Залыгин следует за мной.
— Саша, стой, — еще раз, уже громче окликнул он меня.
Я побежал. Пустырь был неровный, заросший дикой травой, весь в кочках и ямах. Я спотыкался, но не падал. Сзади бухали немецкие сапоги Залыгина, он гнался за мной.
Оказалось, он здорово бегает. Как только ему это удавалось в сапогах и в таком тяжелом плаще. Мне бы только успеть добежать до улицы, прижаться к забору, позвать на помощь. Я чувствовал, что Залыгин догоняет. Прибавил еще, сколько было сил. Вот и спасительный забор со свешивающимися через него ветвями. Но и Залыгин уже рядом. Я остановился, развернулся к нему лицом и встал в стойку, которой уже научился у Семы.
— Что вам от меня надо?! — почти выкрикнул я.
Залыгин, тяжело дыша, остановился. Прямо напротив меня. Несколько мгновений он молчал, переводя дух. Затем сделал еще шаг вперед и сунул мне под нос руку с вытянутым пальцем. Я инстинктивно отпрянул.
— Ты… это… не болтай, — угрожающе начал он. — Понял, пацан, не болтай! У тебя язык длинный, ты его укороти. Понял?!
— Понял, — ответил я.
— Ну все. — Залыгин отвернулся и пошел в сторону автобусной остановки. Беда на сегодня для меня миновала.
Я еще стоял у забора некоторое время, чтобы отдышаться и привести свои нетшы в порядок, потом тоже побрел к дому.
Отца еще не было. Мама накормила меня ужином, и я почувствовал, что смертельно устал. Пожелав маме спокойной ночи, я удалился в свою комнату и завалился спать. С отцом поговорю завтра.
Утром меня разбудил Тамерлан, просился выйти. Сидел и свистел носом у моего уха. Я пошел за поводком и вспомнил, что обещал дяде Гене прийти сегодня на рыбалку, а он мне обещал стропу для Тамерлана. Так я и сделал.
Хорошо было на улице, свежо, воздух чистый. После пережитого прошлым вечером ужаса все казалось мне особенно прекрасным, необычным, заслуживающим внимания. Я слушал птиц и вдыхал знакомые запахи утреннего Узорова. Никто мне не попался по дороге на реку и на берегу тоже, до самой ямы, там с удочкой уже сидел дядя Гена. Он откуда-то притащил здоровый булыжник и сидел на нем, как на табуретке.
— А-а, пришел? Это хорошо. Это правильно, — закивал мне дядя Гена. — Ты пса-то своего привяжи, а то опять всю рыбу распугает.
Я привязал Тамерлана к стволу ивы, склонившейся над водной гладью.
— Ну, где стропа?
— Здесь, здесь стропа. Ты не спеши, садись рядом, порыбачим. Будет тебе стропа, — улыбнулся дядя Гена.
Некоторое время мы удили в молчании, но дядя Гена долго так не может.
— Угрюм, значит, не придет. В Ильинское поехал, на живца ловить. Ну и хорошо. У него своя ловля, у нас своя. Без него нам даже веселее будет.
Я молчал, не хотелось даже вспоминать о Залыгине.
— Ты чего сегодня такой молчаливый?
— Да так.
— А вчера-то такой разговорчивый был, про улики рассказывал, хе-хе… — Дядя Гена опять усмехнулся.
— Так есть ведь улики, дядя Гена, — устало сказал я, — есть.
— Отцу еще не рассказывал?
— Нет.
— Ну и хорошо.
— А вам-то что с этого?
— Мне? Да как тебе сказать, ты и сам поймешь скоро. Охо-хо, Саня, как жизнь-то иной раз поворачивается. Вон Коломенцев, был и нету.
— А вы что, с ним тоже были знакомы?
— Был, был. Как же, очень даже был. Сема ваш меня с ним познакомил.
Я с интересом глянул на дядю Гену.
— А вас-то он зачем с ним знакомил?
— Дело у меня к нему было, Саня, дело. Да плохим человеком оказался этот Коломенцев. Хоть о покойниках и не принято говорить дурно, но уж тут наплевать. Денег я у него занял.
— Вам-то зачем деньги, дядя Ген?
— А это не твое дело. Впрочем, все равно. Уехать хотел я отсюда, Саня, уехать. Это вы все сюда рветесь, в деревню. А я наоборот. Надоело мне тут. Я ведь не всегда таким был. Сам-то я из города, из Москвы даже, вернее, из Перова, ну уж это давно Москва.
— А тут-то вы как оказались?
— Жизнь, Саня, все жизнь. Помотала она меня и из Москвы выкинула.
— Сидели, что ль?
— Зачем сидел? Не сидел. Я всю жизнь честно прожил.
