— Здрасьте, — сказал Блинков-младший, подсаживаясь к тихому Дудакову.
Корреспондент «ЖЭ» посмотрел неузнавающим взглядом и простонал:
— Что тебе, мальчик?
— Я не мальчик, — обиделся Блинков-младший.
— Извини, девочка, вы все в джинсах одинаковые, — покорно сказал Дудаков.
— Сенсация, — доверительным шепотом сообщил Блинков-младший, решив отложить выяснение полового вопроса.
Надо было видеть корреспондента «ЖЭ»! Он встрепенулся, как настоящая очень больная акула, почуявшая кровь. Он сверкнул круглым бессмысленным глазом, как орел, который не щурясь смотрит на солнце. Он стал торговаться, как таксист у «трех вокзалов».
— Так ты профессорский Митя, который копит доллары, — сказал он чистым голосом. — Два, больше не дам. И рублями, а то где я тебе возьму два доллара долларами?
— Мой папа не профессор и даже не доктор, а докторант. Пишет докторскую диссертацию, — честно сказал Блинков-младший. — Пять.
— Плохо, что ты такой жадный, — расстроился за Блинкова-младшего корреспондент «ЖЭ». — Намекни хоть, что за сенсация. Опять, небось, про Нину Су?
— Про сарматскую принцессу, — намекнул Блинков-младший, некстати краснея. Всякие сенсации про себя Нина Су передавала Блинкову-младшему через свою сестрицу Суворову. Когда Блинков-младший встречал Нину Су во дворе, он смотрел под ноги. А она — хоть бы что, даже дарила соседям номера «Обалденных теток» со своими художественными фотокарточками.
— Принцесса — высший свет, — определил корреспондент «ЖЭ». — Ладно, дам три.
Цена показалась Блинкову-младшему справедливой, но расслабляться не следовало.
— Деньги вперед, — сказал он акуле пера.
— Разберемся, — туманно пообещал Дудаков. — Пойдем ко мне.
И они пошли в пропахшую табаком и пивной кислятиной квартиру художника слова.
— Так я и не побегал. Гроблю здоровье на этой работе, — довольным голосом жаловался Дудаков.
Продавать новости в «Желтый экспресс» Блинкову-младшему было не впервой. Да если хотите знать, из двухсот четырех блинковских долларов семьдесят два было заработано журналистикой, причем один раз под заметкой стояли две подписи: «Дмитрий Блинков, Игорь Дудаков», по алфавиту. Заметка была про то, как в школе искали и не нашли бомбу. «Компетентный источник, — писал Дудаков про Блинкова-младшего, — сообщил корреспонденту „ЖЭ“, что в этот день в седьмых классах должна была состояться контрольная по геометрии. Можно было бы предположить, что неизвестный, который сообщил по телефону о якобы заложенной в здании школы бомбе, — один из нерадивых учеников. Однако эта версия представляется сомнительной, поскольку звонивший говорил густым басом».
Именно в тот раз Дудаков ему не заплатил. «Либо слава, старичок, либо деньги», — сказал он, и Блинков-младший выбрал славу. Потом, конечно, пожалел. Это когда князь Голенищев-Пупырко-младший стал густым басом требовать свою долю гонорара.
Вообще Дудаков часто жухал. Расскажешь ему новость, а он: «Это, старичок, было новостью, когда керенки отменили». Потом смотришь — заметка в «ЖЭ», слово в слово. А Дудаков смеется и говорит, что воспитывает в тебе коммерческую хватку.
Вот по этой причине корреспондент «ЖЭ» и его компетентный источник не столько писали заметку, сколько торговались.
— В могильнике сарматской принцессы… — начинал Блинков-младший.
— А давно она умерла? — деловито уточнял Дудаков.
— Дату не знаю, — признавался Блинков-младший. — Примерно две тысячи лет назад. Об этом писал «Столичный отморозок».
— Ах, «Отморозок»? Две тыщи лет назад? И это ты называешь новостью?! Доллар! И то по моей доброте! — ревел Дудаков и кидался в Блинкова-младшего ручкой со знаком какой-нибудь фирмы. Таких дареных ручек у него была целая коробка.
— «Отморозок» только писал, что нашли ее могильник. А в могильнике кое-что было, — поймав и прикарманив ручку, говорил Блинков-младший. — Двадцать рублей на стол, курс доллара уточним после.
— Не доверяешь. Это, в конце концов, унизительно, — жаловался Дудаков. — Скажи, что там было, и на тебе десятку.
— Я сказал одному журналисту, что в Ботаническом саду готовят цветы для канцлера Германии, — маминым холодным тоном напоминал Блинков-младший, — так он про это написал статью с фотокарточками, переврал фамилию садовника Иванова и забыл со мной расплатиться.
— О, времена, о, нравы! — стонал Дудаков. — Я в твои годы совершенно бескорыстно собирал металлолом на строительство пионерского тепловоза. Забирай свою десятку, скряга.
— Семена, — кратко сообщал Блинков-младший. — Еще десять рублей.
Корреспондент «ЖЭ» швырялся ручками, плевался, кричал, что мир катится в пропасть, и он, Игорь Дудаков, не кончает жизнь самоубийством только потому, что ему не на кого оставить страну. Не на такую же смену, как этот юный Гобсек. При этом он смотрел на Блинкова-младшего с гордостью, как учитель, воспитавший в своем ученике коммерческую хватку.
В конце концов Дудаков спохватился, что уже пятый час, а ему еще надо отписаться за вчерашние задания. Он перестал торговаться, и дело пошло гораздо легче.
В половине шестого Блинков-младший вышел во двор. Это был не утренний Блинков-младший, который страдал у зеркала со своим расквашенным носом, куксился, кис и даже поливал огород. Это был другой человек, потому что:
а) уставной капитал его банка пополнился на пять настоящих долларов,
б) в руках у него была картонная папка с названием «Желтого экспресса», и буквально первый встречный сантехник Николай Никифорович это название прочитал и, наверное, подумал: «Такой молодой, а уже внештатный корреспондент»,
в) в папке, кроме дудаковских заметок, лежала целая двухстраничная статья, подписанная «Дмитрий Гавриловский, Игорь Дудаков». Псевдоним ему посоветовал взять соавтор Дудаков, сказав, что журналисту неудобно хвалить собственного папу, а под псевдонимом — сколько угодно. И, наконец,
г) а папу, который вырастил из двухтысячелетнего семечка Уртику диоику, в статье хвалили напропалую. Блинков-младший даже загордился тем, что он сын такого выдающегося ученого.
Увы мне, как говорил этот выдающийся ученый, когда нечаянно разбивал тарелку.
Полное счастье недостижимо, как следует из закона, выведенного финансово одаренным сыном этого выдающегося ученого.
Вторым встречным после сантехника Николая Никифоровича оказался князь Голенищев-Пупырко-младший. Блинковское хорошее настроение ну просто разлетелось вдребезги.
— Вздравствуй, Дима, — чрезвычайно вежливо сказал Князь, от старательности вставив в «здравствуй» лишнее «в». И пожал руку остолбеневшему Блинкову-младшему.
Князь был похож на пирата, которого добрые торговые моряки собрались повесить на рее, но решили сначала пообедать. Под правым глазом у него переливался довольно редкий синяк. Обычное дело — синяк под левым глазом, потому что обычные люди бьют правой рукой. А Блинков-младший был левша. Синяк под правым считался во дворе его фирменным штампом.
И вот этим глазом с фирменным штампом Князь рвал Блинкова-младшего в клочки. А сам говорил:
— Хорошая погода установилась в июне, не правда ли, Дима?
Блинков-младший огляделся. Где-то совсем рядом должен был сидеть караулить пирата добрый торговый моряк.
— Отойди от его, шпана! — громовым голосом приказал откуда-то добрый торговый моряк, и тогда Блинков-младший посмотрел на старую «Волгу» Голенищевых-Пупырко. Она всегда тут стояла и намозолила глаза.
Но раньше она была повыше и не перекашивалась набок.
— Кому говорят: отойди! Шпана! — еще громче сказал голос.
Блинков-младший сообразил, что, во-первых, шпана — это он, во-вторых, моряк не добрый. Но самый настоящий и самый торговый. Это привезли с дачи бабку князей Голенищевых-Пупырко Раису Павловну, которая в бурной молодости плавала буфетчицей на грузопассажирских кораблях Черноморского бассейна.
Бабка Раиса Павловна была не княгиня Голенищева, а просто Пупырко. Когда Пупырко-старший выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул и фамилию Голенищев, на бабку не хватило дворянской грамоты. По этому поводу она устроила в семействе пролетарский террор. Раньше она устраивала террор по всяким другим поводам.
С удивившей его самого жалостью Блинков-младший пожал Князю руку, отошел и стал смотреть.
Бабка Пупырко выгружалась.
Старшего князя не было, наверное, он понес домой вещи, и бабка выгружалась самостоятельно.
«Волга» раскачивалась, как будто там боролись тяжеловесы, а по ним ползал судья и смотрел, чтобы не нарушались правила.
Они долго боролись вничью, а потом один тяжеловес начал одолевать и прижал соперника к задней дверце. Дверца вылетела с пушечным грохотом, «Волгу» еще сильнее перекосило на правый бок, и показалась рука с попугайской клеткой. В клетке, под птичьими жердочками, сидел комком белый красноглазый кролик.
