Вечер вскоре распался на «детский» и взрослый, наша молодежная компания на время также распалась, и мы с Петей остались вдвоем.
– А у меня для вас подарок приготовлен! – хором выпалили мы. Петя от души посмеялся, но тут же смутился.
– Петр Александрович, да отчего же вы смущаетесь все время?
– Не все время, а только при вас. К тому же мне неизвестно, хороший у меня для вас подарок или он вам совершенно не понравится.
– Я вот тоже не уверена, но это не повод краснеть. Давайте лучше обменяемся подарками и все узнаем.
Мой подарок лежал здесь же в гостиной на столике, и Петин оказался в гостиной, но в одном из книжных шкафов. Едва они оказались в наших руках, как стало понятно, что мы их могли бы и перепутать – оба одинакового размера, оба обернуты в одинаковую бумагу. У меня закрались подозрения о содержимом Петиного пакета, но я не стала их высказывать. И правильно поступила, потому что ошиблась. Не совсем ошиблась, но все ж таки не до конца угадала.
– Э-э, давайте уж ими поменяемся, пока не перепутали, – предложил так же, как и я, озадаченный гимназист.
Мы обменялись свертками и тут же принялись их раскрывать. У меня в руках оказалась точно такая же рамочка и тоже с моим портретом! Но портрет этот был не фотографический, а написан акварелью. Я на миг даже засомневалась, я ли это? Художник неплохо, даже очень хорошо, передал сходство, но, пожалуй, не удержался от лести в мой адрес – я вовсе не была такой красавицей.
– Вот не думал о таком совпадении! – воскликнул Петя. – Теперь даже не понять, где вы более красивая, фотограф оказался настоящим художником и сделал снимок просто прекрасно!
– А кто создал этот шедевр?
– М-м-м, я позволил себе… Я никогда не рисовал портретов, а тут рискнул, и у меня, кажется, получилось.
– Не кажется, а получилось очень хорошо. И потом я очень люблю акварель.
Из буфета на перрон стали выходить наши артисты. Мне порядком надоело бродить одной, и я пошла присоединиться к своим попутчикам. Мужчины дружно стали доставать из жилетных карманов часы, хотя надобности в этом не было – прямо у них над головами, над выходом из станционного буфета располагались большие часы, показывающие, что до прибытия нашего экспресса осталось около четверти часа.
Господин Корсаков беседовал с чрезвычайно значительным и солидным мужчиной. Был он высок ростом, обладал изрядной комплекцией, и уже сам его вид от седины в пышных темных волосах до темно-серой пиджачной пары из замечательного английского сукна внушал серьезное уважение. Полагаю, не ошибусь, сказав, что его подчиненным он внушал и трепет.
– Это господин Соболев, банкир из Томска, – проследив за моим взглядом, пояснил дедушка. – Едет по делам банка в Петербург и далее в Финляндию. В нашем поезде, но первым классом.
Я кивнула, такой серьезный господин мог путешествовать только первым классом.
– Михаил Наумович вполне приятный собеседник, несмотря на свой удручающе значимый вид, – продолжил дедушка. – Уже с четверть часа сыплет комплиментами в адрес наших спектаклей. Притом хвалит исключительно по делу.
Подошел господин Еренев.
– Ну как, Дарья Владимировна, не жалко с нашим городом расставаться?
– Жалко, – ответила я.
– Я вот сам прожил здесь не более двух лет, а, можно сказать, душой прикипел. Сейчас появилась реальная возможность вернуться в Петербург. Так я раздумываю, соглашаться или нет. Неужто наш скорый поезд?
Последние слова относились к паровозному гудку, донесшемуся до нас издалека, с восточной стороны. Иван Порфирьевич, похоже, был прав, потому что на перроне поднялось еще большее оживление. Замелькали носильщики в синих халатах и белых фартуках, по краю платформы прошел дежурный, призывая всех к осторожности, где-то щелкнула переводимая стрелка, на семафоре поднялся флажок с красным кругом. Минуты, тянувшиеся с завидной медлительностью, будто ускорились, и вскоре показался сам состав Транссибирского экспресса.
Огромный черный локомотив, пахнущий маслом, углем и железом, медленно прополз мимо нас, за ним потянулись вагон-электростанция, багажный вагон, салон для обслуживающего персонала, вагон-столовая, уже знакомый желтый вагон второго класса, синий вагон первого. Паровоз басовито прогудел и, выпустив облако пара, застыл на месте точно за дальним от нас краем перрона.
Поезд едва успел замереть, как с задней его стороны подкатил небольшой, по сравнению с локомотивом, паровозик с тем вагоном желтого цвета, что до этого одиноко стоял вдалеке на путях и был предназначен именно для нас.
Двери вагона были уже приветливо распахнуты, проводник соскочил на доски и, приветливо улыбнувшись, прокричал:
– Добро пожаловать, дамы и господа!
– Даша, ты постой здесь, не стоит тебе толкаться, – предложил дедушка. – Такой ордой разместиться и обустроиться непросто и небыстро получится.
Носильщики уже принялись заносить чемоданы, внутри вагона из-за раскрытых дверей купе[11] стали образовываться заторы, одни носильщики и пассажиры еще не могли добраться до своих мест, другим не удавалось вернуться обратно на перрон. Но, несмотря на это, дело продвигалось достаточно споро. Впрочем, чтобы все завершилось окончательно, минут десять, никак не меньше, потребуется. Можно в последний уже раз пройтись похрустеть по доскам перрона, посмотреть на поезд через окна вагонов. Правда, видно было немногое, занавески на большинстве окон были задвинуты.
Я добралась до конца состава как раз в тот момент, когда в багажный вагон грузили наш чемодан. Тот самый, с дареным кинжалом. Я посмотрела, на какую из полок его поставят, кинжал я, можно сказать, и не видела, а за шесть дней пути уж наверное выдастся момент, когда этим можно будет заняться.
– До Москвы принимай! – кричал грузчик, подавая в вагон очередной тюк. – Все! Москва кончилась. До Тюмени принимай.
Я пошла в обратном направлении.
– Да что ж это такое? – услышала я голос банкира Соболева. – И что же мне прикажете делать?
– Потерпите, ваше высокоблагородие! – умолял его в ответ железнодорожник с якорем и топориком на кокарде. – Сейчас все уладится.
– Как же уладится! – воскликнул банкир. – Вы же слышите, не желает этот есаул[12] освобождать мое место.
Мне стало любопытно, и я шагнула ближе к вагону первого класса, куда по неведомой причине не пускали такого солидного пассажира, как господин Соболев. Окно одного из купе оказалось открытым, оттуда были слышны громкие голоса.
– Извольте покинуть это место, – говорил один голос. – Мы переведем вас во второй класс.
– Да зачем мне второй класс, если здесь мне больше нравится.
– Но у вас нет билета!
– Есть у меня билет. Я же вам показывал.
– Этот билет и вовсе куплен в третий класс.
– Но по правилам я, как офицер, имею полное право ехать на один класс выше.
– Так я вам и предлагаю ехать не третьим, а вторым классом.
– Но позвольте! В этом поезде нет вагонов третьего класса. Самый нижний класс – второй.
– Так что с того?
– Если бы был здесь третий класс, так я бы и сел во второй. Но раз нету третьего и самый нижний второй, а я имею право ехать классом выше, то я и сел в первый. Неужели непонятно?[13]
Второй голос ответил не сразу, видимо, кто-то пытался вникнуть в логику сказанного по поводу деления вагонов на классы и правил проезда армейских офицеров.
– Так я бы и не стал возражать, – почти сдался представитель железных дорог, – но других свободных мест в вагоне нет, а билет в первый класс имеется. Куда прикажете мне пассажира размещать?
– Как куда? Вы же сами только что говорили, что есть свободные места во втором классе.
– Но у него билет в первый. А у вас в третий!
– Я же вам все подробно объяснил! – весело воскликнул невидимый мне пассажир. – Я имею право…
– Ох! – мрачно ответил ему железнодорожный служащий. – Увольте меня слушать ваши объяснения.
Через несколько секунд этот железнодорожник, утирая раскрасневшееся лицо, выбрался на платформу.
– Ваше высокоблагородие! – взмолился он. – Не велите казнить! Займи ваше место кто иной, я бы его сам взашей выгнал. Или жандарму велел. А тут офицер, да с Георгием[14] на груди! Ну как мне с ним драться. Да и жандармы на такое не пойдут.
– Положим, я вас понимаю, – согласился с доводами банкир. – Но мне-то что прикажете делать? Здесь остаться? Никак невозможно! У меня дела!
– Да зачем же вам оставаться! Мы вас временно разместим в свободном купе второго класса – у нас в составе второй класс таков, что в других и первому не снилось, – а на станции Обь освободится купе в первом. Так мы вас и расположим в нем, приведем, так сказать, в согласие с купленным билетом. Прикажете чемоданы грузить?
– Да уж грузите, а то мы с вами так здесь и останемся, – махнул рукой банкир.
