Я рассчитывал успеть заехать домой, чтобы перехватить какой-нибудь еды. А если бабушка будет в духе, то она мне с собой бутербродов даст. Я уже спустился на первый этаж в раздевалку, как вспомнил, что оставил в классе свою сумку. Пришлось возвращаться, чего я терпеть не могу. От хорошего настроения не осталось и следа. У самых дверей класса я остановился. За ними раздавались смешки и шарканье ног. В классе кто-то был, но я стучаться не стал, просто вошёл, распахнув дверь, и увидел Ритку и Лену, которые приплясывали на чём-то, лежавшем на полу. Тут же были Боря с Ивановым, те стояли у окна и хлопали в такт девчонкам. У другого окна стояла Таня, сжав кулаки. Лицо у неё побелело от гнева. Я присмотрелся к вещи, на которой топтались девочки. Это был Танин синий пиджак. Рита посмотрела на меня своим знаменитым взглядом с поволокой и рассмеялась:
– Хочешь потанцевать, Феденька? У нас тут стихийный танцпол. С революционно новым покрытием.
Ленка визгливо и неуверенно захихикала, глядя на Ритку. Я не помню, кто из нас рванул к девчонкам первым – Таня или я. В следующий миг Рита отлетела к стоявшим у окна парням, а Лена размазывала слёзы по щекам. Я поднял с пола пиджак и отряхнул его.
– Ты меня толкнул, – зло процедила сквозь зубы Рита, поправляя одежду. – Ты за это ответишь, понял, Волков? – она посмотрела на меня так, чтобы я не сомневался – отвечу по полной.
Но в тот момент мне было всё равно. Ни слова не говоря в ответ, я подхватил со стула свою сумку, взял Таню за руку и вывел из класса. За нами вслед неслась ругань. Мы шли быстро и молча, пока не вышли из школы. И тут меня прорвало:
– Почему ты молчишь? Тебе что, всё равно?!
Таня вздрогнула и впервые взглядом скользнула по мне. Она долго молчала, но потом всё же ответила:
– Мне не всё равно. Но я не хотела плакать при них. Перед ними я унижаться не собираюсь.
– А если я не вернулся бы за сумкой, чтобы ты делала? Так бы и стояла?!
– Нет, – помотала головой Таня.
Мы шли молча какое-то время, а потом я спросил:
– Как твоя мама?
– Как твоя мама? – внезапно повторила Таня.
– Ты дразнишься, что ли? – улыбнулся я.
– Ты дразнишься, что ли? – эхом ответила Таня.
Мы шли и играли в эту игру. Вернее, я думал, что мы играем. А потом я предложил ей пойти ко мне в гости. Таня долго отказывалась, и всё же я её уговорил. Бабушка была дома. А ещё там были свежеиспечённые пироги. Таня с большим трудом решилась перешагнуть порог нашей квартиры. Она зажмурила глаза и так вошла. С закрытыми глазами.
Но услышав голос бабушки, Таня как-то успокоилась и расслабилась. Бабушка, как человек воспитанный, не показала никакого удивления при виде незнакомой гостьи и её странного поведения. Она сразу начала хлопотать на кухне. Вскоре закипел чайник, бабушка разлила по чашкам свежезаваренный чёрный чай, ароматный, горячий. Пироги с капустой и ватрушка с повидлом заняли почётное место на столе. Бабушка умеет разговорить кого угодно. И Таня постепенно начала вести себя более свободно. Я её такой открытой раньше не видел. Мы долго сидели за столом, уминая пирожки и запивая их сладким чаем, болтая о всякой ерунде, пока не зазвонил мой мобильный. Звонил Майкл. Я даже подпрыгнул от его воплей.
– Блин! Ты чего так орёшь? – возмутился я.
– Ты на репетицию опоздал! И ещё хочешь, чтобы я не орал?! Быстро ноги в руки! И чтоб через пятнадцать минут был в гараже, скотина неблагодарная, – дребезжал телефон.
– Ладно, ладно, только спокойно. Сейчас буду, – ответил я и отключил мобильник. Я действительно забыл о репетиции. Я вообще рядом с Таней обо всём забываю. – Слушай, Тань, а пошли со мной. Это ненадолго. Ты музыку любишь? – Таня кивнула. – Ну вот, значит, тебе там понравится, в гараже. Ну что, пойдём?
Таня молча пожала плечами, а потом ответила, как будто решаясь на большой шаг:
– Пошли.
Бабушка как всегда быстро и без лишних вопросов завернула нам на дорожку пирожков и тихо сказала:
– Не забудь девушку до дома проводить. А то я тебя, разгильдяя, знаю.
– Бабуль, ну что ты. Конечно, провожу, – возмущённо ответил я. – Я разгильдяй. Но ведь не негодяй, – я поцеловал бабушку в щёку.
– Ладно, не подмазывайся, – махнула бабушка рукой. – И возвращайся домой пораньше.
Я весело закивал головой, подхватил пакет с пирожками, и мы с Таней помчались на автобусную остановку. На улице постепенно темнело, и, как будто встречая нас, то тут, то там зажигались уличные фонари. Таня шла рядом, и я чувствовал, что ей со мной легко. Она не боялась идти пешком по пустырю, где горело всего три фонаря.
У входа в гараж валялись две шины, из которых пучками торчала пожелтевшая осенняя трава. Из гаража доносилось размеренное бумканье, Митька самозабвенно отбивал ритм на ударной установке. Таня замедлила шаг, будто начала сомневаться в своём решении прийти сюда. Когда мы вошли в гараж, Мишка привычно заорал:
– Ну, наконец-то! – но тут же осекся, увидев Таню. – А это кто? Волчара, ты совсем обнаглел, кого попало сюда водишь! Помнишь ведь, о чём мы договаривались? Лишних людей тут быть не должно.
Таня стояла растерянная, побледневшая, не решаясь больше сделать и шага.
– Я не могу, – пробормотала она. – Я не пойду. Эти барабаны… Очень шумно…
– Это не шум, – сказал я. – Это музыка. Мы здесь репетируем. Ты любишь музыку?
И тут я увидел, что Таня оживилась, в глазах появился интерес.
– Очень люблю, – кивнула она. – Я просто обожаю музыку.
– Ну вот, – обрадовался я, – значит, тебе здесь понравится. А сейчас не волнуйся, садись и слушай.
– Волков, – процедил сквозь зубы Мишка.
– Она посидит тихо, – сказал я, – И просто послушает. Мешать не будет, обещаю.
Без дальнейших разговоров я усадил Таню в старое продавленное кресло, обтянутое серо-грязным гобеленом, подстелив на сиденье газету. Таня забилась в кресло поглубже и исподлобья стала смотреть на ребят.
– Просто сиди и слушай, ладно? – сказал я ей.
Потом взял гитару и начал настраивать её. Парни недолго обращали внимание на незнакомую девчонку. Мы начали повторять нашу старую песню «Игра» и совсем ушли в музыку. Но всё же каждый понимал, что теперь играет не просто так, а для зрителя. То есть, для слушательницы.
Таня явно любила музыку и понимала её. Она закрыла глаза и очень внимательно слушала. На её лице улыбка сменялась печалью, сожаление – радостью. А потом она начала подпевать. Сначала это было еле слышное мурлыканье, а потом настоящее пение, только без слов. Мишка недовольно покосился на поющую девушку и спросил:
– Что она там мычит?
– Она не мычит, – сказал я. – Она поёт.
Таня действительно пела, причем абсолютно правильно. Она ни разу не сфальшивила, слыша наши мелодии впервые. Её голос следовал за нашей музыкой, как котёнок за пляшущим фантиком на нитке. Получалось у Тани здорово.
После репетиции я пошёл провожать Таню домой. На улице уже совсем стемнело. До остановки мы добрались быстро, но автобуса пришлось подождать. И когда мы уселись на потёртые дерматиновые сиденья, я почувствовал, что очень хочу спать. Таня смотрела в окно автобуса на пролетающие мимо дома и огни фонарей. Она тихонько мурлыкала привязавшуюся мелодию, и я сам не заметил, как задремал. Проснулся я, когда Таня начала вставать, и обнаружил, что сплю, положив голову ей на плечо. Это было приятно, вставать не хотелось. Вообще уже ничего не хотелось, кроме одного – сидеть в этом автобусе и нарезать круги по городу вместе с Таней. Но пришлось встать и выйти вместе с ней на улицу. Поднявшийся холодный ветер продувал, казалось, до костей. Я посмотрел на экран мобильного, часы показывали пятнадцать минуть девятого.
– Тебя мама-то ругать не будет? – спросил я, внезапно встревожившись.
– Не знаю, – искренне сказала Таня.
Она было очень спокойной, но я чувствовал, что она тоже заволновалась. Мы ускорились. Я подхватил её сумку, чтобы было легче бежать. Вот и спящие качели, малышни рядом не было. Зато на скамейке у подъезда сидела разношёрстная компания неопределённого возраста и рода занятий. Одно лицо, на вид пропитое и в некоторых местах подбитое, отделилось от общей массы и, подбредая к нам, хриплым голосом затянуло привычную песню:
