Инспекторы тщательно все проверили и даже заглянули в большой молочный бидон с мелкими рыбками. Сержант Ричи нахмурился и посмотрел на второго инспектора. Затем вылил содержимое бидона в ведро. Дядя Майк вздрогнул от удивления.
— Какого черта? — воскликнул он, уставясь в ведро.
— Именно это я и собирался спросить у вас, мистер Уоррен, — сказал сержант. — Какого черта делают в вашем бидоне шесть мальков гарибальди?
Томми забрался на бампер, чтобы заглянуть в ведерко. Дядя Майк объяснял инспекторам, что они никак не могли поймать этих рыбок даже совершенно случайно. Среди керчаков и других невзрачных обитателей мелководья гарибальди сверкали, словно драгоценные камни. Их оранжево-красные бока отливали радужными тонами, будто крылья тропических бабочек.
— …Я просто не могу позволить себе нарушать закон, сержант! — доказывал дядя Майк. — Два-три обвинительных приговора, и мне уже никто не выдаст разрешения.
— Сейчас вы смотрите на шесть обвинительных приговоров, — заметил сержант. — Если не вы их поймали, то как они оказались в вашем бидоне?
— Не понимаю! Погодите… — Дядя Майк оглянулся на детей. — А не подложили ли их нам те парни, чтобы отомстить нам?
— Вот именно, папа! — воскликнула Джилл.
Дядя Майк начал рассказывать про стычку на пляже, а молодой инспектор что-то записывал за ним.
— Как их зовут? — спросил он.
— Они назвались Бурый и Седой. А фамилии их я не спросил.
— Кто-нибудь, кроме детей, может подтвердить ваши слова?
Джилл и Томми переглянулись. «Парикмахер Смит»! — подумал Томми, догадываясь, что и Джилл пришла в голову та же мысль. Нет, пожалуй, лучше не упоминать о нем. Смит скорее может оказаться врагом, чем другом.
— Боюсь, больше никто этих ребят с рыбой не видел, — сказал дядя Майк. — Томми, эти рыбы не могли случайно угодить в наш сачок?
Томми замялся. Ведь он еще несовершеннолетний, так, может, они ограничатся тем, что выбранят его. Но тогда он поступит скверно — так же скверно, как и те парни, что подсунули им рыбу в бидон. А кроме того, как раз дядя Майк невиновен, что они могут с ним сделать?
— Ну, конечно, это не ты, — сказал дядя Майк, заметив колебания Томми.
Сержант со скептической улыбкой посмотрел на него.
— Мистер Уоррен, а вам когда-нибудь в литоральных лужах попадались гарибальди?
— Нет, но… это ведь малый прилив, и они могли остаться в лужах…
— Идет, — согласился он. — Должен сказать, мистер Уоррен, вы куда покладистее большинства нарушителей.
— В том-то и дело, — ответил дядя Майк. — Будь я нарушителем, так вы бы нашли меня гораздо менее покладистым!
Лаборатория дяди Майка занимала весь подвал. Это была большая прохладная комната со множеством раковин и шкафов, перегороженная стеллажами, точно библиотека. Они отнесли туда свою добычу и поставили бидоны на цементный пол. Пахло рыбой, морем и формалином.
— Покажи-ка, Томми, что тут и как, а я пока разберусь, — сказал дядя Майк.
Он легонько хлопнул мальчика по спине, и от этого стало грустно. Ему вспомнились дни после маминой смерти, когда отец всячески старался приободрить детей. Он пожалел, что не солгал про рыбешек. Что, если у дяди Майка правда отберут разрешение? Он тогда станет безработным — как его отец, там, на шахте?
Джилл повела Томми по лаборатории. Слышно было, как наверху ходит тетя Луиза. Лабораторка, как называла ее Джилл, напоминала захудалый музей. На полках теснились пыльные банки. Томми слегка затошнило — ведь кроме заспиртованных змей, осьминогов, креветок и других животных, там стояли банки с эмбрионами поросят, набальзамированные кошки в полиэтиленовых чехлах и заспиртованные овечьи мозги. В других банках было что-то вроде похлебки.
По стенам располагались видавшие виды раковины и старые ржавые холодильники. Маленькая кроличья сова сидела на жердочке в клетке. Кенгуровая крыса блестящими глазками наблюдала за ними из гнезда из свежей мякин.
Дядя Майк энергично принялся за дело.
— Томми, становись к этой раковине, — сказал он. — Начнешь с офиур. Когда они пугаются, у них отпадают лучи, поэтому будь осторожен. Мы успокаиваем их, добавляя немного пресной воды в морскую. Это действует на них, как наркотик.
Томми бережно взял первую за луч, пол-луча обломилось. Вторую он взял за красное, похожее на пуговичку, тельце. Положив несколько штук в таз с соленой водой, он добавил в него пресной воды, и офиуры успокоились. В это время дядя Майк торопливо ставил бидоны с осьминогами в холодильник.
— От холода они успокоятся, — сказал он, — а заспиртовывать их можно будет завтра.
Джилл, восседая на табуретке, цветными нитками прикрепляла хитоны к предметным стеклам. Они были похожи на маленьких раков.
— Если их не привязать, — объяснила она, — они свернутся в шарик. И тогда их уже не расправить, чтобы изучать под микроскопом.
Время шло быстро. Когда тетя Луиза позвала их ужинать, у Томми разламывало спину. Однако он успел усыпить несколько десятков офиур, и дядя Майк сказал, что из него получится прекрасный лаборант. Томми очень понравилось это слово. Но ему снова стало не по себе, когда за столом Джилл спросила:
— Папа, что теперь будет?
— Да ничего, — ответила тетя Луиза. — Судья только взглянет на Майка Уоррена, и ему сразу станет ясно, что он ни в чем не виноват.
Дядя Майк вздохнул.
— А затем он только взглянет на гарибальди и подумает… — сказал он. — Я поговорю с адвокатом и выясню, в каком я положении.
Томми уже лежал в постели, когда дверь приотворилась, и в темную комнату заглянула Джилл в ночной рубашке.
— Спишь? — шепотом спросила она.
— Нет, — ответил он.
Джилл подошла к кровати.
— Томми, а… ты, ну… не мог поймать их… случайно?
— Это же все равно, что не заметить бабочки у себя на носу, — сказал Томми. — Они же такие яркие.
— Ну, я так, — протянула Джилл. — Папа все-таки ужасно расстроен.
Томми уставился на странный покатый потолок. Он кашлянул.
— Может, я и правда поймал их, — пробормотал он. — Я же очень торопился.
— Все равно, спасибо, — вздохнула Джилл. — Врать ты не умеешь. Да и вообще, мне кажется, врать тут не надо.
Она ушла, а Томми задумался над событиями дня, покусывая нижнюю губу. На душе у него было скверно. Если бы он соврал инспектору, все было бы в порядке. А теперь слишком поздно. Наверное, дядя Майк очень на него сердится. Врать не хорошо, но еще хуже сыграть с дядей Майком такую штуку, как эти парни… или кто-то другой. Какое зло меньше?
Он повернулся на бок и закрыл глаза. Старый дом окутывала мертвая тишина. Издалека донесся наводящий тоску вой ревуна: «Вау-у-у! Вау-у-у!» Вторая нота была низкой, точно угрожающее ворчание строгого льва. Его пробрала дрожь. В тумане чувствуешь себя одиноким, словно узник в темнице. Если бы сейчас та женщина из Бюро помощи приезжим спросила его, не хочет ли он чего-нибудь, он бы ответил: «Да, мэм. Я хочу домой».
Томми на цыпочках подошел к окну и посмотрел в густую мглу. Он еле-еле различил пальмы. Воздух был сырой и холодный. Внезапно открылась дверь, он виновато обернулся и в свете, падавшем из коридора, увидел дядю Майка.
— Ну-ну, Шкипер! — сказал тот. — Не спится?
— Я… мне жарко стало, — сказал Томми и торопливо юркнул в постель, чтобы дядя не заметил, как он дрожит.
Дядя Майк укутал его в одеяло и присел на край кровати.
— Из тебя выйдет хороший помощник, Келли, — сказал он. — Мне понравилось, как ты работал в лаборатории. Прямо-таки профессионально.
— Спасибо, — сказал Томми, и к горлу у него подкатил комок. — Извините меня… Ну, если бы я сказал инспекторам…
— Ты поступил правильно, — ласково сказал дядя Майк. — Говорить правду, во всяком случае, полезно: не надо помнить, что ты там наврал.
Томми лежал, стараясь не выдать волнения. Ведь так всегда говорила мама! Через минуту дядя Майк встал.
— Спокойной ночи, — сказал он. — Завтра трудный день. Постарайся выспаться.
Он затворил за собой дверь, и Томми закрыл глаза. В душе у него было спокойно. Дядя Майк не сердится. И хорошо, что он не соврал. По телу разлилась усталость, его подхватила теплая волна и понесла в сон. Ревун все еще порыкивал, но уже как старый ручной лев, охранявший дом.
Рано утром они уже были в лаборатории. Целый день они заспиртовывали и переписывали вчерашний улов. Дядя Майк обрабатывал более крупных животных, таких, как морские зайцы и лоттии. Днем он начал готовить их к перевозке. Морские звезды, хитоны, офиуры и осьминоги запаковывались в полиэтиленовые мешочки. Каждый мешочек помещался в банку с соленой водой, которую закупоривали машинкой для домашнего консервирования. Теперь их уже можно было упаковывать в картонки.
