Конечно, мамы он побаивался, но только потому, что не хотел ее расстраивать. Ведь если мама расстроится, то будет кричать, ругаться, плакать или даже убежит к бабушке. А кому это нужно? Может, папа и сейчас боится, что мама, узнав от Женьки о том, что они на подводный камень наскочили и упавшую осину объезжали, начнет его ругать? Например, за то, что он повез сына в такое опасное путешествие? Смешно! Даже самому Женьке не верилось, будто именно в этом причина папиного страха.
И все же папа явно чего-то боялся. Может быть, не за самого себя, а за Женьку. Даже когда они вытащили из чехла и раскатали пахнущую смолистым дымом палатку, а затем начали ее ставить, папа нет-нет да и посматривал по сторонам, будто ожидал, что откуда-то из-за кустов или из-за деревьев выскочит что-нибудь опасное. Но что тут может быть опасного? Остров в общем-то маленький, и лесок на нем стоит негустой. Навряд ли тут стая волков обитает. Да и вообще тут волкам делать нечего. Рыбу они ловить не умеют, птиц — тоже, а если б тут зайцы жили, то волки бы их давно съели. Медведь тоже на таком островке не прокормится. Конечно, папа рассказывал, что на Камчатке медведи ловят рыбу, когда лососевые на нерест идут. Но, во-первых, тут не Камчатка, а во-вторых, и там медведи ее в мелких речках ловят, когда в них лосося больше, чем воды — просто подцепляют рыбу на когти и на берег выбрасывают. Здесь же глубокое озеро, недаром его Бездонным называют. Тут с поверхности хорошую рыбу не выловишь, а делать удочки-донки с колокольчиками, такие, как у папы, медведи еще не научились.
Может, папа насчет змей волнуется? Но ведь мама, перед тем как отпустить с ним Женьку, раз десять спрашивала, водятся на острове змеи или нет. И папа убежденно, с самой настоящей, неподдельной улыбкой на лице, отвечал: «Нет, Оля, не водятся!» Наверняка если б он точно не знал, водятся или нет, то не ответил бы так уверенно. К тому же они с дядей Васей уже столько раз сюда ездили, что должны были каждый сантиметр на этом острове облазить, и если б тут хоть когда-то жили змеи, то они бы их хоть раз да увидели.
Ну, что еще страшного может быть в российском лесу? Рысь? Она же просто большая и бесхвостая кошка, а кошки хоть и любят рыбку кушать, но предпочитают, чтоб им ее кто-нибудь наловил. Самих их без нужды в воду лезть не заставишь. То есть для того, чтоб рысь на этот остров заплыла каким-то образом, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее… Так или иначе, но жить здесь долго рысь нипочем не заставишь.
Конечно, не такой уж был Женька маленький, чтоб не понимать: он живет в стране, где самые опасные звери — это люди. Не все, конечно, и даже не большинство, но все же вероятность натолкнуться на злого медведя гораздо меньше, чем на злого человека. В городе она вообще очень велика, но и здесь, на природе, не маленькая.
Злые люди, по Женькиному пониманию, делились на две категории: на хитрых, то есть тех, кто делает зло, чтоб на этом заработать, и на дураков, которые делают зло просто из вредности. Но и тем и другим вообще-то тут, на острове, делать было нечего. Не говоря уже о бандитах и ворах, которые магазины или квартиры грабят, даже браконьерам тут ничего особо не светило. То есть наловить рыбы с помощью всяких там запрещенных способов они, конечно, могли, и даже, наверно, много, но как это «много» потом отсюда вывезти? На машине к озеру не подъедешь, а на маленькой лодке много не увезешь. А браконьерам, как объяснял Женьке папа, нужно всегда много рыбы, потому что они ее ловят не для того, чтоб самим есть, а на продажу. Что же касается тех злых людей, которые делают зло из вредности, то сидеть на острове и специально ждать, чтоб в этой глухомани кто-то появился, они не будут. Проще пойти на танцы в сельский клуб и там драку устроить.
Женька не только мыслил, но и помогал папе устанавливать палатку: натягивал веревки, забивал колышки и так далее. Когда эта работа была закончена, папа сказал:
— Ну, а теперь я тебе наш с дядей Васей тайник покажу!
Наверно, если б Женьку не заботило папино настроение, он бы очень этим заинтересовался, хотя уже знал, что такой тайник на острове существует. Ничего особенного там не хранилось, просто папа и дядя Вася припрятали на острове чайник, котелок, кружки и маленькую переносную коптильню, чтобы не таскать все это каждый раз с собой. Тем не менее посмотреть, как этот тайник устроен, Женька мечтал еще задолго до того, как папа собрался взять его с собой на озеро.
Однако теперь эта маленькая тайна Женьку уже не интересовала. Потому что, как чуялось ему, главная, большая тайна скрывалась за папиным волнением…
Папин тайник отыскался на небольшой прогалине между тремя довольно большими елками, сплошь засыпанной старой, желто-коричневой хвоей.
— Вот видишь, — произнес папа, указывая на прогалину, — вроде бы ровное место, ничего интересного нет. Сейчас я пройдусь по этим иголкам…
Папа пересек прогалину и повернулся к Женьке:
— Ничего не разглядел?
— Кажется, ничего…
— Теперь будет небольшой фокус-покус! — объявил папа и разгреб ногами хвою в самой середине прогалины.
Оказалось, что под слоем хвои была спрятана черная, просмоленная, на манер днища деревянной лодки, квадратная крышка, сбитая из четырех коротких обрезков довольно толстых досок. А с боков к этой крышке были прибиты ручки, сделанные из белого двужильного электропровода. Папа взялся за эти ручки и снял крышку. Под крышкой прятался не очень большой, тоже просмоленный, ящик, закопанный в землю. Однако внутри ящика, почти до самых краев и довольно плотно, лежали сыроватые стружки.
Папа отгреб стружки от середины ящика, покопался в нем и вытащил большой полиэтиленовый пакет, в котором обнаружился черный, сильно закопченный с внешней стороны чайник. Но внутри чайник оказался чистым, как видно, его хорошо помыли после прошлой рыбалки. Пара кружек, а также по паре больших и малых алюминиевых ложек обнаружились прямо внутри чайника. После этого папа вынул из ящика второй пакет, где лежал котелок, потом третий, с переносной коптильней, и, наконец, на самом дне ящика нашарил два шампура для шашлыка, похожих на маленькие шпаги.
— Все на месте! — произнес папа с явно преувеличенной радостью, словно бы перед этим опасался, что не обнаружит в ящике своего не больно ценного хозяйства. — Пошли, сейчас костер наладим.
Но хоть он и обрадовался, что вся эта посуда никуда не делась, Женька не сомневался, что он продолжает волноваться, и причина для беспокойства, похоже, никуда не делась.
Папа велел Женьке собирать хворост на растопку костра, а сам, расстелив полиэтиленовую клеенку и выгрузив на нее продукты, принялся нанизывать на шампуры загодя приготовленные куски мяса, лука, помидоров и перца. Все вместе это и должно было стать шашлыком. Нет, настроение у него не изменилось, даже, пожалуй, ухудшилось. Подтаскивая к костру дровишки, Женька видел, что лицо у отца мрачное, настороженное, что он, похоже, к каждому шороху прислушивается и постоянно смотрит в ту сторону, где должен находиться сын.
Теперь уже и сам Женька стал чего-то бояться.
Нет, папа — это не мама, которая по всякому пустяку готова волноваться. Он явно знает о какой-то серьезной, быть может, даже страшной опасности, которая им тут угрожает. Только, похоже, не в курсе, когда и как эта угроза проявится. А она, как видно, может в любой момент, что называется, «из-за кустов выскочить».
Женьке очень не хотелось, чтоб на него что-нибудь внезапно выскочило. Если в первый раз, собирая дрова, он довольно далеко отошел от полянки, где стояла палатка и горел костер, то в последующие рейсы, когда ему передался папин страх, уже не рисковал удаляться больше чем метров на двадцать, топтался вокруг полянки.
Наконец папа счел, что дров достаточно, разжег костер, дал прогореть сучьям и начал жарить шашлык, поливая его уксусом. Вкусный запах распространился над поляной, у Женьки аж слюнки потекли.
Женька не раз видел, как папа жарит шашлык, и хорошо знал, что он всегда сопровождал эту работу всякими шутками и прибаутками. Вообще ничего другого — кроме плова и ухи, кажется, — он готовить не брался. И утверждал, что шашлык и плов могут только мужчины готовить, потому что женщины в этих блюдах ничего не понимают. Дядя Вася обычно говорил, что пельмени или хинкали он тоже женщинам не доверил бы. После этого у них начинался шутливый спор, в который обычно встревала мама и заступалась за женщин.
Но сегодня папа был очень серьезен и мрачен. Как будто он не любимое блюдо готовил, а какую-то нудную повинность исполнял. И даже не прикидывался уже, будто у него на душе спокойно. Несомненно, с каждой минутой тревога, которую он испытывал, все усиливалась и усиливалась.
Когда, наконец, шашлык был готов, папа против обыкновения не отдал Женьке шампур, а с помощью ножа счистил все пожаренное в миски. Это тоже было странно, потому что папа говорил, что вкуснее всего есть шашлык прямо с шампура. Мама все время была против этого: дескать, Женя обожжется или весь жиром обляпается, а папа только посмеивался. Почему же он сейчас поступил иначе?
