– Один патрон, – напомнил я.
– Один у костра, а другие еще где-нибудь. В других местах.
Я открыл банку тушенки и подумал: он дурака валяет или что-то уже сообразил?
– Дай тушеночки-то, – сказал Алешка. – Не жмись для младшего брата.
Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная. И пахла настоящим мясом.
– Дим… – начал Алешка с набитым ртом.
– Проглоти сначала. А то подавишься.
– Такой тушенкой не подавишься. Она сама в глубину проскакивает. Дим, будем держать его под контролем. Или нет – под шляпой… то есть под колпаком. И как только он добудет новые патроны, мы его повяжем. Дай тушеночки-то, не жмись.
Тушенка была хорошая. Свежая и вкусная.
– И, знаешь, Дим, пройдет один день… Или два. Наступит четверг или тридцать первое… И я тебе точно скажу, на кого он охотится, этот пещерный дикарь.
– А как ты узнаешь? – Я слил воду, снова поставил кастрюлю с картошкой на плиту.
– Элементарно, Ватсон. Кого он подстрелит, на того, значит, и охотился.
Я опять прикинул: дурака валяет или до чего-то додумался? Размял картошку и взял банку с тушенкой…
Точнее говоря – банку. Тушенки в ней уже не было. На дне банки катались две горошинки черного перца и прилип одинокий лавровый листочек. Хорошая тушенка.
Пришлось открывать вторую банку.
Тут как раз на камбуз пришел Матвеич.
– Надо чайку заварить. О! Здорово пахнет! – Он наклонился над кастрюлей. – Мое любимое блюдо. Только ты, Дим, зря пожадничал. Нужно было для вкуса и пользы пару банок туда ахнуть.
– Еще не поздно, – поспешил Алешка. – Дим, открывай вторую банку.
Третью, по-моему.
– Добрый гость всегда к обеду поспеет, – с улыбкой сказал Матвеич, когда на пороге кают-компании появилась уже знакомая нам дама с зонтиком.
Она трубно высморкалась у дверей, внимательно заглянула в платочек. (А что там может быть особенного?) Поставила в угол зонтик, положила веер на подоконник. И сняла шляпку вместе с рыжей прической. Оставив на плечах седую голову.
– Я, конечно, пардон, не совсем вовремя, но вы так очарова-а-а… распахлись своим блюдом на всю округу, что мне захотелось вас похвалить.
– Садитесь с нами, Матильда Львовна, – пригласил ее к столу Матвеич. – Похвалите нас за обедом.
– Прелее-е-е… Великоле-е-е… Можно я не буду снимать перчаток?
В Алешкиных глазах я прочитал: зонтик сняла, могла бы и рукави-и-и-чки снять. Но строгости и осуждения в его взгляде я не заметил. В его глазах прыгали веселые искорки.
Дама сразу же стала называть Алешку Алексом, меня – Димитрием, а к Матвеичу она обращалась по званию, с уважением: настоящий полковник. Чувствовалось, что они старые друзья.
– А меня, мальчики, можете звать тетушкой Тильдой. Прелее-е-е…
Мы дружно навернули тушеночки с картошечкой, причем тетушка Тильда от нас не отставала, кушала активно, но очень красиво, с ножом и вилкой, и успела за обедом рассказать нам свою творческую биографию.
Мы, вообще-то, мало что запомнили. Только то, что она – великая актриса и что она прожила на сцене большую жизнь. От молоденькой Софьи в «Горе от ума» («Вот Димитрий об этой пьесе, наверное, знает») до старой княгини Тугоуховской («оттуда же, Димитрий должен знать»).
Подчистив тарелки, мы перешли к чаю.
– А я об эту пору всегда пью черный кофе, – заявила тетушка Тильда. – Тяжелая пища так лучше усваивается в недрах творческой личности.
И мужчины пошли на камбуз, готовить черный кофе для недр творческой личности. Чтобы в ее недрах получше освоилась картошка с тушенкой.
Матвеич готовил кофе, Алешка хихикал. Но как-то неуверенно.
– Дим, она в носовой платок смотрит так, будто у нее из носа не… эти самые, а бесценные жемчуга капают.
– Отставить! – гаркнул Матвеич. – Тетушка Матильда – несчастная женщина. Она на гастролях, выступая осенью в летнем театре, схватила воспаление легких, а потом – хронический насморк. Ее уволили из театра – кому нужна актриса, которая без конца сморкается на сцене.
– Я понял, – сказал Алешка. – Она голодная. Я больше не буду.
– Да, у нее крошечная пенсия. А на ее руках еще и двое хвостатых: песик и кот. Она сама не поест, а уж их накормит. И, между прочим, все ее забыли. Никто ее не навещает.
Вот, подумал я, посмотреть на экране на этих актеров – какие они дружные и любящие: «Сю-сю-сю! Ах, как волнительно!» – а чтобы позаботиться об одинокой старушке – их тут нету. Им некогда, они себе недвижимость на Кипре строят.
– Пошли, – сказал Матвеич, снимая кофейник с плитки, – а то наша дама, наверное, заскучала.
Но дама Тильда не скучала. Она своим носовым платком азартно вытирала пыль со всех полок и подоконников, наводила порядок. И она очень обрадовалась чашечке кофе. Видно, не так уж часто ей приходилось его пивать.
– Кофе! – говорила она с восторгом, подняв чашечку на уровень глаз. – Арома-а-а… Изуми-и… Только настоящие полковники умеют варить настоящий кофе! Прелее-е-е… Я жду вас завтра с ответным визитом. Это будет чуде-е-е…
– Мы обязательно припремся, – пообещал Алешка. – Вы довольно прекрасная женщина. – И все-таки не удержался: – Обаяте-е-е…
Тетушка Тильда растаяла и вместо того, чтобы сморкнуться, промокнула платочком благодарные слезинки под глазками.
Когда она ушла, под зонтиком и обмахиваясь веером, Матвеич спросил:
– Видали? Очень нежное существо. Ее тут прозвали Дама Безе.
– Ни фига! – ахнул Алешка. – Та самая?
– Какая та самая? – удивился Матвеич.
– Ну та! Древняя! Которая оперу сочинила. Про тореадоров – смелее в бой.
– «Кармен», что ли? – Матвеич покрутил головой. – Ну, Алекс, ты даешь! Эту оперу про «смелее в бой» написал композитор Бизе. А «безе» по-французски – нежный поцелуй. И пирожное такое, воздушное. Вроде нашей дамы. Дошло? Или повторить?
– Врубился. – Алешка задумчиво покивал. – Только мне кажется, что наша воздушная Тильда такую оперу может устроить, что мало не покажется.
И он, как часто бывало, оказался прав…
После обеда Матвеич покурил и выгнал нас из дома.
– Мне работать надо. Книгу писать. А вы смотайтесь на рыбалку. Возьмите лодку.
– А где она? – спросил я.
– Пляжик вы нашли? А вот слева от него – заливчик, она там прячется. А справа, за мыском, где камыши кончаются, хорошее местечко – окушки там славно берут. Задание ясно? Приступайте к исполнению.
Лодку мы нашли без труда, в заливчике, и в хорошем местечке забросили удочки. Натаскали красноперых полосатых окушков.
Алешка вдруг забастовал:
– Я, Дим, не привык такую мелочь ловить. Я лучше вон там, с бережка, в кустиках, попробую.
Он закатал джинсы, забрал свою удочку, плюхнулся в воду – здесь мелко было – и скрылся на берегу, в кустиках. Там, где большая рыба водится.
Я еще посидел в лодке, довольно долго. Клев постепенно затихал, но все равно вокруг было хорошо и приветливо. Красивое озеро, синее небо, пахнет водяной свежестью и свежей рыбкой.
Тишина, безветрие, на водной глади даже ряби нет. Только у противоположного берега какое-то шевеление. Матвеич сказал нам, что когда-то там был пионерский лагерь, потом дом отдыха. Но и это почему-то не получилось. Теперь там отчасти все заброшено, а отчасти – лодочная станция. И там живет лодочник, который выдает всем желающим лодки напрокат. Но желающих тут так мало, что почти и вовсе нет. Да и до-браться до этой станции берегом довольно сложно. А по воде… Ну кто поплывет на одной лодке, чтобы на том берегу взять другую лодку?
Незаметно посвежело. Солнце уже клонилось к закату. Я смотал удочку и подогнал лодку к берегу. Алешки почему-то там не оказалось. Удочка была, прислоненная к деревцу, а братца не было. Что-то он застрял в кустиках.
Я посвистел, покричал. Нет ответа. Даже как-то беспокойно стало. Куда он делся?
Беспокойство уже сменилось тревогой, когда Алешка наконец вынырнул из кустов.
– Ты куда пропал?
– Я не пропал. Я на разведку ходил.
– А сказать не мог?
– А ты бы меня пустил?
Логично. Только что это за разведка? Я вопросительно глянул на Алешку.
– Да это… Посмотреть… На этого… На песочного дикаря. Как он там… Ну чего ты? Ну вскочило в голову…
В голову ему вскочило! Нашел словечко.
– А что? – возмутился Алешка. – Сам говорил: совсем из головы выскочило. А раз выскочило, то может и вскочить. У тебя выскочило, у меня вскочило. А если вскочило, то само уже не выскочит…
У меня уже в голове загудело от этих «вскочило – выскочило». Но все-таки стало интересно.
– Ну и как он там?
– Да никак! Он, Дим, спокойненько спал в своей пещере. И ни на кого не покушался. – Тут Алешка притормозил. – Если раньше не покусился. А теперь отсыпается.
– Ладно, пусть спит. Пошли домой.
Матвеич устало потянулся, вставая из-за стола. Пожаловался:
– Легче в сто раз какого-нибудь бандюгана повязать, чем книгу написать. Как улов? Будет уха?
