— Вопрос серьезный, — покивал Шлавино, закрыв глаза. — Сие действо необходимо произвести в полном одиночестве. Естественно, это не должен быть один из нас… И, кроме того, совершенно необходимо…
— Я не доверяю вашим слугам, — решительно прервал Бартоломеус, покосившись на стоявшего рядом — с носом, как маленький хобот.
— Правда? — обиженно взглянул Шлавино. — В таком случае остается только один человек, которому вы должны доверять.
— Кто же?
— Наша маленькая Эвелина, — повернулся Шлавино к девочке.
Это было неожиданно — как для Эвелины, так и для Бартоломеуса. Бартоломеус побледнел, а Эвелина еле устояла на ногах.
— О, нет… — прошептала она, затрепетав. — О, нет!.. — И попятилась назад, к самой жаровне.
— Как можете вы, граф, такое говорить? — вскипел Бартоломеус. — Чтобы девочка своими руками бросила смерть в бокал своего… своего отца?
— Она будет думать, что бросает смерть в мой бокал. Вот и все. Не правда ли, крошка? — улыбнулся Шлавино.
— Не говорите чушь! Если вино с ядом попадет мне, что будет чувствовать бедный ребенок…
— Вы правы, — сухо отвернулся Шлавино. — Лучше предоставить весь процесс одному из моих слуг.
Бартоломеус умолк.
— О, нет! — горячо воскликнула девочка. — Нет! Я… я сделаю все сама!
— Вот и отлично, моя дорогая, — засуетился Шлавино, — вот и отлично. Вот вам три шарика с ядом. Тут четыре бокала, а там бутыль. Погодите, ее откроет граф Эдельмут, ваши ручки не справятся… Так, так, хорошо…
Подхватив под руку Бартоломеуса и сделав знак слугам, Шлавино направился к двери.
Заметались тени по стенам, заскрипела дверь. Сквозь дверную щель донесся голос зловредного колдуна:
— Мы покидаем вас ненадолго, дорогая, мы вернемся через четверть часа! Надеюсь, за это время вы управитесь…
Дверь захлопнулась. Проскрежетал ключ в замке.
Эвелина осталась одна — наедине с бутылкой вина, пустыми бокалами и…
* * *
Три шарика с ядом лежали на столе, блестя матовыми боками.
Эвелина дрожала как хвост у овечки. Ей становилось дурно от одной только мысли, что она может оказаться причиной смерти отца. Но также противна была ей и мысль стать причиной смерти Шлавино.
Что делать?
Глаза девочки наполнились слезами.
— Что делать, Пресвятая Дева? Помоги мне!
В отчаянии застыв посреди комнаты, Эвелина оглянулась. Полки, заставленные склянками… вот дверь, ведущая в комнатку с гомункулюсами… вот жаровня, вот клетка, в которой…
Воспоминания поползли на нее, как тени. Страшные картины, одна за другой, вставали перед ней. Вот граф-колдун — протягивает паучью конфету: «…Славные были паучки. Нарочно подобрал самых крупных и мохнатых. Будешь бегать по стенам, шевелить лапками: пык, пык, пык, пык… Ты уже выбрала, где будешь плести паутину?» Шипит гневно, маша крыльями, принцесса Розалия в углу… Эвелина невольно взглянула на пустую клетку.
И вздрогнула.
Там что-то шевелилось!
Что-то проползло по толстым прутьям клетки… перелезло на железную миску с большим куском желтой серы… затопало маленькими ножками по краю стола…
— Пресвятая Дева, спаси и помоги!
С визгом полетел в край стола медный ковш. Ударился с грохотом — отлетел в стену — прозвенел по полу…
Тишина.
Лишь — з-з-з-з-з!.. — на полу крутилась, извиваясь, зеленая муха. Похоже, у нее было пришиблено крыло, или лапа…
Уфф!.. Облегчение. Эвелина медленно выдохнула. Всего лишь муха!
И вернулась взглядом к бокалам. Время идет. Четверть часа, сказал граф Шлавино. Прошло уже Бог знает сколько… Хочешь не хочешь, но надо действовать.
— О, Пресвятая Дева, что мне делать?
Чувствуя в себе потребность перед важным делом помолиться — как учили в монастыре Святых Пигалиц — девочка поискала глазами распятие на стене…
М-да…
Хотя бы изображение какого-либо святого…
Не найдя ни того, ни другого, она с отчаянием повернулась к столу.
З-з-з-з-з!.. — жужжала муха на полу.
Странно, однако: разве бывают мухи в такое холодное время года?
Вздохнув, Эвелина взглянула на четыре злосчастных бокала. Сложила ладони. Закрыла глаза… Губы еле слышно зашептали:
— Пресвятая Дева! Помоги мне и наставь на путь истинный..
З-з-з-з-з! — зудила муха на полу.
Молитва придала девочке новых сил. Во всяком случае, она легко подняла тяжелую бутыль. Багряно-красное вино заструилось в бокалы: первый… второй… третий… четвертый…
Ожидая своего часа, на столе возле вазочки с разноцветными сахарными шариками лежали три ядовитых.
Решительно протянув руку, Эвелина бросила —
Ппык! Шшш…
Ппык! Шшш…
Ппык! Шшш… — один за другим в вино.
З-з-з-з-з! — отчаянно дрыгала муха ногами на полу.
— Пресвятая Дева! — подняла Эвелина глаза к потолку. — Сделай так, чтобы граф Шлавино не выбрал этот вот бокальчик — что второй справа!
В наступившей тишине муха довольно потирала лапками.
* * *
Девочку подняли с полу: от волнения она была в полуобмороке. Чтобы уберечь детскую душу от предстоящего тяжелого зрелища, по настоянию графа Эдельмута ее вынесли из подземелья вон. (О, как он был прав!)
Затем оба графа уселись за стол.
— Итак, перед нами четыре бокала, в три из которых — мы не видели, в какие — невинный агнец божий бросил по шарику с ядом. Выпьем по бокалу — и да разрешит судьба наш маленький спор! Готовы ли вы, граф, начать поединок?
— К вашим услугам, милостивый государь, — поклонился Бартоломеус.
— Тогда начнем.
— Последний вопрос, граф. — Голос Бартоломеуса был хрипл от невольного волнения. — Почему вы согласны так рисковать?
— Хочу справедливости! — развел руками Шлавино. — Только поэтому. — И взглянул на слугу, стоявшего за спиной у его противника: — Что ж, Мухер, ты будешь нам свидетелем.
Мухер кисло сморщился, держась за плечо: похоже, он успел где-то в дверях зашибить себе руку. Но все же подобающим образом ответил на обращение хозяина: кланяясь, почтительно мигнул два раза правым глазом.
— Ну, была не была! — Решительно схватив со стола второй справа бокал, Шлавино опрокинул его содержимое себе в глотку.
Бартоломеус взял соседний. Посмотрел на отсвет. Вино как вино. И медленно — глоток за глотком — выпил.
После чего оба уставились друг на друга…
Время текло. Как густой кисель. Как капля по ровной поверхности клинка. Как вода в чистом озере…
Оба «графа» глядели друг на друга с большим интересом. Вглядываясь в черты лица другого, выискивали малейшие признаки предсмертных изменений… Тишина стояла такая, что громкий стук сердец вызывал эхо в каменных стенах. А от взволнованного дыхания взметалось пламя факелов…
— Э-э… собственно, через какое время начинает действовать яд? — спросил Бартоломеус, отирая пот со лба.
— Вопрос интересный. Вообще, это новый сорт, и я его еще не успел испытать на людях, вы… мы с вами — первые. Яд обладает замедленным действием. Что имеет свое преимущество: угостив обреченного, успеваешь смыться.
— А… каким образом… выражается?..
— О, вы сразу заметите: кровь приливает к голове, дыхание перехватывает, глаза вылезают из орбит… Жуткое зрелище. — Шлавино поморщился. Затем азартно зашевелил бровями: — Меня интересует продолжительность действия яда. Для этого я, как видите, поставил вон там, на столике, песочные часы. Предполагаю, что продлится все не более четверти часа. В будущем, возможно, мне удастся создать еще более совершенный яд, время действия которого удлинится до часу — а то и до целого дня! Да-да! Вот погодите: весной, когда созреет вязомордник однодневный, я приготовлю некий новый порошок…
— Послушайте, граф! — прервал Бартоломеус, бледнея. — Вы говорите так, будто уверены, что выпили вино без яда!
— Ах, что вы, нет. Просто болтовня. Вот уж и прошли четверть часа. Взгляните, граф, на песочные ча…
Шлавино не договорил. Внезапно Бартоломеус покраснел, глаза его расширились. Схватившись за горло, он так резко рванулся с места, что стул под ним с грохотом опрокинулся на пол. В ужасе вытаращив глаза, он смотрел на Шлавино…
Глава 4
Про ужас на восьми ногах и мудреную, но полезную книгу
А зрелище было действительно не приведи Господь.
Шлавино как таковой исчез. На его месте сидело странное существо: ростом с теленка и с собачьей головой; ноги однако ж — согнутые пополам, в количестве восьми штук — точь-в-точь напоминали мохнатые паучьи; самым же удивительным был длинный — предлинный нос — как у африканского животного «олифанта».
Какое-то время, упираясь в стул восемью тонкими лапами и озадаченно ощупывая себя длинным носом, существо сидело неподвижно.
И лишь после того как Бартоломеус, отпрыгнув назад, выхватил из ножен меч, а Мухер, дико закричав, полез на полку и оттуда на него посыпались склянки с различного цвета содержимым… Вот тогда-то существо как будто сорвалось с цепи. Оно зарычало, как собака, затрубило, как африканское животное «олифант» — и вдруг, спрыгнув со стула, быстро-быстро засеменило тонкими ногами по каменному полу лаборатории.
