— И еще какую! — удовлетворенно подтвердил толстяк.
— Единственное условие! — серьезно заявила Эйприл. — Прошу не раскрывать источника. Если вы, сэр, сошлетесь на нас, то… (Сейчас, сейчас… Как это выразилась героиня последней мамусиной книжки?) …то мы откажемся от этого самым категорическим образом!
— Информация получена от надежного свидетеля, имя которого нам не разрешили назвать, — улыбаясь произнес толстяк, сбегая с крыльца.
— Сэр! — прокричала вслед ему Эйприл. — Зайдите, пожалуйста, по дороге к Льюку и предупредите, что скоро мы придем к нему на солодовый сироп. За ваш счет!
Толстяк приостановился и, поглядев на Эйприл, сказал:
— Если бы та прошлая история не получила подтверждения, я бы сказал: «Не морочь мне голову». Но раз свидетель оказался надежным — согласен! За мной три сиропа.
— С шоколадом, — добавила Эйприл. — И с кремом!
— Ты же не любишь шоколад и крем, — шепотом напомнил ей Арчи.
— Вместо них смогу получить у Льюка две тетрадки комиксов и пачку жевательной резинки.
— А о какой прошлой истории вспоминал этот толстяк? — полюбопытствовала Дина.
— Да так, глупости, — небрежно отмахнулась Эйприл. — Теперь нужно действительно сжечь эти бумаги. Насколько я знаю этого типа, он раздует мою информацию на целую колонку. Заинтересованные лица с облегчением вздохнут и перестанут опасаться за свою репутацию.
— Разведем костер! — предложил Арчи. — А то с топкой для калориферов никакого веселья!
— В последний раз, когда мы разводили костер, — подсказала Дина, — кот миссис Уильямсон подпалил себе хвост, а мамуся пригрозила нам исправительным домом.
— Вряд ли она отправила бы нас туда, — усомнилась Эйприл. — Но знаешь, Дина, нужно еще уладить дело мистера Холбрука.
— Какое дело? О чем ты? — Дина с неохотой вспомнила повязку на ноге, однодневное увечье и погоню пса за котом.
— Думаю, мы должны вернуть ему фотографию дочки. Письма тоже.
— Эйприл! Это бубезузумумие!
— Нет, подумай! Прежде всего, старичку, пожалуй, нужна эта фотография. А во-вторых, если ему вдруг не попадется газета с сообщением об уничтожении документов, он будет напрасно терзаться. Считаю, что мы должны отнести ему эти вещи.
Прежде чем Арчи и Дина успели хоть что-то сказать, Эйприл, обежав дом, вошла в него через заднее крыльцо.
— Ой-ей! — крикнул Арчи. — Знаешь что?
— Знаю, — сказала Дина. — Мумолулчучи. Пять минут спустя Эйприл вернулась, держа в руках небольшой красиво перевязанный пакет.
— Скажем, это наш скромный подарок. Позже, когда они шли аллеей в сторону соседской виллы, она добавила:
— Он поймет, что мы видели эту фотографию и читали письма. Спорю, что теперь не скоро он снова назовет меня умницей.
Дальше они шли в полном молчании. На крылечке дома мистера Холбрука сидел белый котище с ехидной мордой. Вместо приветствия кот злобно фыркнул и удрал.
— Хорошенькое начало! — пробурчала Эйприл, нажимая кнопку звонка.
Им открыла красивая высокая женщина с пепельно-белыми волосами и милой улыбкой.
— Вы к кому, дети?
Присмотревшись к блондинке, Эйприл побледнела, издав легкий стон.
— Кто там пришел, Гарриэтта? — донесся из глубины дома мужской голос.
— Мисс Холбрук! — запинаясь, пробормотала Эйприл.
— Откуда вы знаете?.. — Блондинка удивленно приподняла брови.
Отступать было некуда.
— Не могли бы мы повидать вашего отца? — спросила Эйприл довольно жалким голосом.
В дверях появился Генри Холбрук. Он был не такой бледный, как раньше, посасывал трубку и безмятежно улыбался.
— Кого я вижу! Кого вижу! — растроганно произнес он. — Мои молодые друзья! Познакомьтесь с моей дочкой. Это Гарриэтта, широко известная как Ардена, признанный художник-модельер.
— Браво! — воскликнула Эйприл. — Значит, это вы конструируете красивые костюмы для опереток! — Овладев собой, она уже серьезно сказала: — Вы должны гордиться своей дочкой, мистер Холбрук!
— Конечно, горжусь, — просиял мистер Холбрук. — Она сделала мне сюрприз. Я ничего не знал о ее успехах, пока не явилась сама, чтобы о них рассказать.
Эйприл искоса взглянула на красивую блондинку. Несомненно, это была она, та самая девушка, которая танцевала в одеянии из трех павлиньих перьев и жемчужной нитки.
— Каждый гордился бы такой дочкой, — продолжал мистер Холбрук, положив руку на плечо блондинки. — Что у тебя в этом пакетике, мое дитя?
Эйприл вздрогнула, вновь услышав это обращение, но возмущаться не было времени..
— Мне трудно объяснить, сэр… Случайное стечение обстоятельств… Мы это нашли… те вещи, которые миссис Сэнфорд прятала дома. Мы думали, что вы, может быть, захотели бы… что…
Впервые в жизни Эйприл не повиновался собственный язык. Арчи выхватил у сестры пакетик и всунул его в руки мистеру Холбруку.
— Ой-ей, лучше возьмите, сэр.
Генри Холбрук разорвал обертку. Фотография выпала у него из рук. Гарриэтта Холбрук — или Ардена — быстро нагнулась и подняла ее с возгласом радости.
— Папуся! Это та фотография, которую я искала дома! Она очень пригодится для газетного интервью: как я начинала с выступлений в мюзик-холле и добилась…
Генри Холбрук просматривал письма, в глазах были радость и смущение.
— Гарриэтта, ты…
— Идем отсюда, — шепнула Дина, и троица, крадучись, отошла назад. Отец и дочь, занятые собой, этого даже и не заметили.
— У меня такое чувство, — объявила Эйприл, — словно за один день я нечаянно переделала все добрые дела, что были запланированы на три года вперед. Ну, а теперь — к Льюку! Интересно, заказал ли толстяк для нас сироп?
Однако Дина отрицательно покачала головой.
— Сейчас — домой! Нельзя терять ни минуты. Разве ты забыла, что у, матери назначено свидание сегодня вечером. Журналисты, наверное, уже ушли.
— Ты права, — вздохнула Эйприл. — Нас ждет сегодня масса дел. Идем прямо домой… Арчи, перестань бросать камни в кота мистера Холбрука. Если он тебя поцарапал, это еще не повод, чтобы побивать камнями божье творение…
Этим вечером матери предстоял необыкновенно важный разговор. Как ей нужно одеться? Дина высказалась за голубой цвет, поскольку вычитала недавно в журнале мод, что всем цветам мужчины предпочитают голубой. Эйприл же защищала розовый, который, по ее мнению, чудесно смотрелся на матери. Девочки рассуждали на эту тему, поглощая бутерброды и допивая остатки кока-колы. Не пришли к согласию они и позже, когда общими усилиями готовили обед. А когда все было готово и стол накрыт, до них неожиданно дошло, что все это время из комнаты на втором этаже доносится знакомый шум, настолько им привычный, что они просто не обратили на него внимания раньше.
Они бегом помчались наверх, постучали в дверь комнаты, вошли.
— Мамуся! — строго сказала Дина.
Мать даже не подняла головы. Стол был завален грудой бумаг, листков, записок, машинописных страниц, настольных энциклопедий, использованной копирки и пустых сигаретных пачек. Сбросив туфли, мать обняла ступнями ножки столика, чтобы он не дергался при работе машинки. Волосы ее были кое-как сколоты на макушке, на носу виднелся грязный след от копирки. На ней были старые рабочие брюки.
— Эй, мама! — закричала Эйприл. Прервав работу, мать подняла голову, рассеянно улыбнувшись дочерям.
— Я начала новую книжку. Работается чудесно, очень легко.
Дина вздохнула.
— Ты не хочешь поесть?
— А знаешь, — слегка смутилась мать, — действительно хочу. Я немного проголодалась, забыла про ленч. Спасибо, что напомнила.
Встав с места, она всунула ноги в домашние туфли и, захватив со стола несколько листков, направилась к лестнице. Кляксик и Апсик, выбравшись из-под стула, пошли след в след за хозяйкой. За ними последовала и троица.
Миновав дверь столовой, мать прошла прямо на кухню.
— Сделайте себе, что вам понравится, — подсказала она детям с рассеянной улыбкой. — А я поджарю себе яичницу и за едой поправлю несколько отпечатанных страничек.
— Но, мамуся, — поправила ее Дина, — это не ленч! Это уже…
Эйприл предостерегающе подтолкнула Дину:
— Помолчи! Не волнуй мамусю. Видишь, она занята.
С волнением — и с ужасом — троица следила за происходящим. Мать разбила яйцо, вылив белок с желтком на эмалированную сковородку. Поставила на кухонный стол тарелку, хлеб, масло, стакан молока, вынула из буфета вилку. Не отрывая взгляда от машинописного текста, она карандашом поправляла в нем одни слова, зачеркивала другие, вписывала третьи. Потом она погасила газ под сковородкой и села за стол, углубившись в чтение.
— Ой-ей, Эйприл! — прошептал Арчи.
— Тс-с-с! — успокоила его Эйприл.
Мать не торопясь жевала хлеб с маслом, пила молоко, не отрываясь от текста. Дойдя до последней страницы, она встала, отнесла тарелку и стакан в мойку, вымыла их, поставила в сушилку и вышла их кухни. Яичница так и осталась на сковородке.
