— С сожалением должна сказать, — проговорила Айседора, — этим мы обязаны Кармелите. Нам с Дунканом пришлось там жить три семестра, потому что у нас не было ни родителей, ни опекуна, чтобы подписать письменное разрешение.
— То же самое и с нами! — воскликнула Вайолет. — А когда мы попросили Ниро сделать исключение…
— …Он ответил, что ему некогда, он упражняется на скрипке, — закончила Айседора, качнув головой. — Он всегда так говорит. Ну, в общем, Кармелита прозвала лачугу Сиротской, когда там жили мы, и, похоже, она и дальше будет ее так называть.
— Ладно. — Вайолет вздохнула. — Как называет Кармелита лачугу — это полбеды. А вот как вы боролись с крабами, когда жили там?
Дункан отпустил ее руку и достал из кармана записную книжку.
— Я делаю заметки, — пояснил он. — Собираюсь стать газетным репортером, когда вырасту, и считаю, что стоит начать практиковаться уже сейчас. Вот, пожалуйста: «Заметки о крабах». Понимаете, они боятся громких звуков, поэтому у меня тут список способов, которыми мы их отпугивали.
— Боятся громких звуков, — повторила Вайолет и подвязала волосы лентой, чтобы не лезли в глаза.
— Когда она вот так завязывает волосы, — объяснил Клаус Квегмайрам, — значит, она обдумывает изобретение. Вайолет у нас настоящий изобретатель.
— Как насчет шумных башмаков? — внезапно сказала Вайолет. — Что если взять кусочки металла и приклеить их к подошвам? Когда мы будем ходить по полу, башмаки будут громко стучать и крабы разбегутся.
— Шумные башмаки! — воскликнул Дункан. — А мы с Айседорой столько прожили в Сиротской лачуге и не додумались до них! — Он достал из кармана книжечку и записал: «Шумные башмаки». — Если хотите справиться со светло-коричневой дрянью на потолке, то у меня есть список книг о плесени, которые можно взять в школьной библиотеке.
— Затвал! — радостно крикнула Солнышко.
— «Нам очень хочется побывать в библиотеке», — перевела Вайолет. — Какая удача, что мы с вами, двойняшками, познакомились.
Лица у Дункана и Айседоры вдруг вытянулись, то есть это не значит, что их лица стали длиннее, а просто на них появилось печальное выражение.
— Что случилось? — спросил Клаус. — Мы сказали что-то обидное?
— Двойняшки, — ответил Дункан таким тихим голосом, что Бодлеры еле расслышали.
— Но ведь вы двойняшки, верно? — смущенно сказала Вайолет. — Вы совсем одинаковые.
— Мы — тройняшки, — грустно ответила Айседора.
— Я что-то запуталась, — проговорила Вайолет. — Ведь тройняшки, это когда одновременно рождаются трое, так?
— Нас и родилось трое, — сказала Айседора, — но наш брат Куигли умер во время пожара, тогда же, когда и родители.
— Как грустно, — сказал Клаус. — Пожалуйста, простите, что мы назвали вас двойняшками. Мы не хотели оскорбить память Куигли.
— Конечно, не хотели, — со слабой улыбкой проговорил Дункан. — Откуда вам было знать. Давайте, если вы кончили есть лазанью, мы вам покажем библиотеку.
— И может, нам удастся найти какие-нибудь железки для шумных башмаков, — добавила Айседора.
Бодлеровские сироты улыбнулись, и все пятеро отнесли на место свои подносы и вышли из столовой. Библиотека оказалась очень приятным местом, и не только удобные кресла, высокие деревянные полки и тишина, соблюдаемая читателями, доставили Бодлерам радость. Бесполезно было бы описывать подробно бронзовые лампы в форме разных рыб или пробегавшую по ярко-синим занавескам на окнах рябь, когда их колыхал ветерок. Все это было прекрасно, но не из-за этого улыбались трое Бодлеров, и тройняшки Квегмайры тоже улыбались, и хотя я не так хорошо изучил историю их жизни, как бодлеровскую, я могу достаточно определенно предположить, что Квегмайры улыбались по той же причине.
Большое утешение, когда в тяжелое, полное страхов время вдруг обретаешь надежных друзей. Именно это чувство испытывали все пятеро, когда Квегмайры водили Бодлеров по библиотеке. В обществе друзей мир становится более уютным и менее гнусным, чем он есть на самом деле, тем более если у этих друзей есть общий с вами жизненный опыт, то есть в данном случае, если близкие у них тоже погибли во время пожара и они тоже жили в Сиротской лачуге. Дункан и Айседора тихонько рассказывали Вайолет, Клаусу и Солнышку, как устроена библиотека, и постепенно неприятности, связанные с условиями их новой жизни, отступали все дальше, а к тому времени как Дункан с Айседорой начали перечислять свои любимые книги, советуя их прочитать, Бодлерам и вовсе показалось, что их неприятности подходят к концу. Они, конечно, ошибались, но в данный момент это не имело значения. Бодлеровские сироты нашли себе друзей, и сейчас, когда они стояли с квегмайрскими тройняшками в читальном зале, мир казался им более уютным и безопасным, каким давно-давно не был.
Если вы в последнее время заходили в какой-нибудь музей посмотреть новую выставку живописи или спрятаться от полиции, то, может быть, заметили там род картин, называемый триптих. Триптих состоит из трех картин, и на каждой нарисовано разное. Мой друг профессор Рид, например, написал для меня триптих: на одной доске он изобразил пожар, на другой пишущую машинку, а на третьей — красивое и умное женское лицо. Триптих называется «Что случилось с Беатрис», и, глядя на него, я не могу удержаться от слез.
Я писатель, а не художник, но если бы я попытался нарисовать триптих под названием «Злополучная жизнь бодлеровских сирот в Пруфрокской школе», я бы изобразил на одной доске мистера Ремору, на другой — миссис Басс, а на третьей коробку со скобками для пробивания бумаг, и в результате мне стало бы так грустно, что, глядя целыми днями то на триптих Беатрис, то на бодлеровский триптих, я бы плакал не переставая.
Мистер Ремора, учитель в классе у Вайолет, был так страшен, что Вайолет предпочла бы оставаться все утро в Сиротской лачуге и есть с завязанными сзади руками, только бы не спешить в комнату номер один и не учиться у такого отталкивающего человека. У мистера Реморы были густые черные усы, как будто ему под нос прилепили отрубленный большой палец гориллы, к тому же мистер Ремора беспрерывно жевал бананы. Банан весьма вкусный фрукт и содержит много калия, но, наблюдая, как учитель запихивает в рот банан за бананом, роняет на пол кожуру и размазывает мякоть по усам и подбородку, Вайолет возненавидела бананы. Между жевками мистер Ремора рассказывал всякие истории, а дети записывали их в записные книжки и время от времени сдавали тесты. Рассказы были очень короткие и сыпались как из рога изобилия, причем на все мыслимые темы. «Однажды я пошел в магазин за коробкой молока, — рассказывал он, жуя банан, — потом вернулся домой, налил молока в стакан и выпил. Потом стал смотреть телевизор. Конец». Или: «Как-то в середине дня человек по имени Эдвард сел в зеленый пикап и поехал на ферму. На ферме держали гусей и коров. Конец». Мистер Ремора рассказывал историю за историей и ел банан за бананом, и Вайолет все труднее было слушать. Чтобы совсем не соскучиться, Дункан садился с ней рядом и в особенно невыносимые дни они обменивались записками. Но что ухудшало положение, так это Кармелита Спатс, которая сидела прямо за Вайолет и каждые несколько минут пригибалась вперед и тыкала Вайолет в спину прутом, подобранным на лужайке.
— Сирота, — шипела она и тыкала Вайолет в спину, и Вайолет отвлекалась и забывала записать какие-то детали последнего из рассказов мистера Реморы.
По другую сторону коридора в комнате номер два Клаусу преподавала учительница миссис Басс. Ее черные волосы были такими длинными и спутанными, что она тоже смахивала на гориллу. Учительница она была слабая, что в данном случае означает не то, что у нее «слабо развиты мышцы», а то, что она «помешана на метрической системе». Метрической, как вы, возможно, знаете, называется система, с помощью которой большая часть человечества производит измерения. Так же как никому не возбраняется съесть пару бананов, так никому не возбраняется заниматься измерениями. Клаус вспоминал, как лет в восемь, соскучившись сидеть дома в дождливый день, он измерил ширину всех дверей в бодлеровском доме. Но миссис Басс независимо от погоды хотела одного: измерять все подряд и записывать цифры на доске. Каждое утро она входила в класс номер два с сумкой, полной самых заурядных предметов: сковородка, рамка для картины, кошачий скелет — и клала по одному предмету на парту каждому ученику. «Измеряйте!» — кричала миссис Басс, и все доставали линейки и принимались измерять, что кому досталось. Потом они выкрикивали каждый свою цифру, и миссис Басс записывала их на доске, а затем по ее команде учащиеся менялись предметами. Класс занимался этим все утро, и глаза у Клауса постепенно стекленели, что в данном случае означает «слегка ныли от скуки». По другую сторону комнаты глаза у Айседоры Квегмайр тоже постепенно стекленели, и порой они с Клаусом смотрели друг на друга и высовывали язык, вероятно желая сказать: «Миссис Басс жуткая зануда, правда?»
