— Да тут, на терраске. Сказки рассказывали... про Василису Премудрую и про Конька-Горбунка...
Уж что-что, а слабости своих родителей Санька знал назубок. И пользовался этим умело. Вот и сейчас о сказочках он сочинил для того, чтобы растопить в сердце матери остатки гнева. Мария Петровна — учительница русского языка и литературы — больше всего на свете любила устное народное творчество, или фольклор, как она называла. В юности в специальном журнале была даже опубликована ее работа — «Героика рыбацких сказок», основанная на местных материалах. Мария Петровна этим несказанно гордилась. Она почему-то считала, что сын ее станет собирателем русских народных сказок и прославится на этом благородном поприще.
Иные планы были у отца. Тот видел в Саньке будущего командира Красной Армии и потому старался всячески закалять его.
Хитрющий Санька не противоречил ни отцу, ни матери. Больше того, в выгодный для себя момент он вдруг объявлял, что начинает всерьез заниматься фольклором, или срочно записывался в спортивную секцию по стрельбе. Услышав о Коньке-Горбунке, Мария Петровна оттаяла.
— И кто же у вас главный рассказчик?
— Соколиный Глаз. То есть, Кимка Урляев, — не задумываясь, отчеканил Санька.
— Не может быть! — Продолговатые, «индейские» глаза Марии Петровны стали круглыми от удивления. — Неужели этот сорванец способен на столь благородные порывы? Странно! Но... отрадно. Бывают, видно, в жизни чудеса, и Кимка — одно из них. — Поклонница фольклора настолько расчувствовалась, что позабыла даже пожелать сыну спокойной ночи. Но воспитанный мальчик сделал это сам.
— Спи! — Голос у Марии Петровны дрогнул.
— Сплю! — пообещал Санька, натягивая на голову одеяло. Но одно дело пообещать, другое — выполнить. Сколько Меткая Рука ни внушал себе: «Спать! Спать! Думать только о сне!» — ничего не получалось. Только на прошлой неделе усыплял всех желающих на сеансе одновременного гипноза заезжий факир. Санька сам тогда чуть было не заснул прямо на глазах переполненного клубного зала. А сейчас... Сон бежит от него прочь. Все его мысли крутятся возле Степки Могилы, которому «человека прихлопнуть легче, чем комара раздавить». А вдруг он их выследил? Кимке с Сенькой что — на третий этаж Степка не заберется. А к Саньке на первый — запросто. Полоснет по марле и — тут как тут! А отца все нет...
Меткая Рука высунул из-под одеяла нос и вполглаза поглядел на окно — лезет! Так и есть — лезет!! Мамочка родная, что делать? Завопить? Весь дом всполошишь, конфуза потом не оберешься, если тревога окажется ложной. Да и голос пропал... Меткая Рука аж взвизгнул от боли. Тоненько зазвенели пружины матраца. Пальцы правой руки нащупали деревянную ручку, выгнутую лебединой шеей.
«Топорик!» — обрадовался Санька.
Отбросив одеяло, он полез под кровать. Глаза он зажмурил и потому сразу же стукнулся лбом о чугунную ножку кровати.
Теперь он вооружен, теперь он готов сразиться не только со Степкой Могилой и с его дружком Яшкой, но и с самим Чемодан Чемодановичем!
Санька вылез из-под кровати, подошел к окну. Марля цела. Под окном — никого. Из-за облака выглянула луна. Санька погрозил ей топориком. Остро отточенное лезвие засияло, как буденновский клинок, тот самый, что хранится у отца в сундуке вместе с бумагой, в которой написано: «За храбрость».
На душе стало спокойно. Сразу потянуло ко сну. Сунув топорик под подушку, Санька, победно улыбаясь, смежил глаза, и мягкий вихрь подхватил его и понес над радужными от цветов полями и лесами. Все выше и выше. Санька поднялся чуть ли не до самого солнца. Дома стали игрушечными. Речки не толще мизинца. А где же их остров? Вот он. Только это не остров, а настоящий кит. А на нем... Кто это стоит на нем, уродливый, с тумбами-ногами, с гофрированными, как шланги камерона, руками и... с чемоданом вместо головы. Огромная пасть раскрыта. А в ней зубы, похожие на пилу...
«Это и есть Чемодан Чемоданович! — догадывается Санька. — Что этот урод задумал?»
А Чемодан Чемоданович размахивает кривыми ручищами, щелкает зубами.
«Так ведь и слопать недолго! — ежится Санька. Но тут он вспоминает, что вооружен топориком. — Ага, — радуется Меткая Рука, — сейчас мы с тобой сразимся!..»
Но чудовище не принимает боя. Чемодан Чемоданович тает, уменьшается в размерах прямо на глазах. Вот он превращается в маленького паучка, и ветер уносит его в реку...
Вихрь поднимает Саньку над землей. Внизу огромный белый город. Море. Причалы. Неужели это Одесса?
Меткая Рука опускается на пирс, возле которого на швартовых покачивается чайный клипер. Высокие белые паруса похожи на крылья чаек. Сейчас прозвучит команда, и океанский красавец двинется в далекий путь, к берегам Америки, где Саньку ждут не дождутся благородные индейцы.
— Эй, капитан! — доносится с корабля, — проснись!
«Кому это они?» — Санька оглядывается по сторонам.
— Он не желает командовать нашим красавцем! — кричит боцман.
«Да это же Яшка, — узнает Санька, — Степкин дружок. Как он сюда попал? Бесенок, ухмыляется».
— Мальчишка мал, рано ему командовать кораблем, — кричит Яшка, — у нас есть свой капитан, Степка Могила!
— Даешь Степку Могилу! — ревет команда.
— Не выбирайте его, это бандит!
— А мы выберем!
Степка, зловеще усмехаясь, спрыгивает с борта корабля и надвигается на Саньку.
— Ты мертвый!.. Мертвый! — шипит он, вонзая Саньке в грудь кривой турецкий нож.
— Все равно я живой! Живой!! — орет что есть силы Санька и открывает глаза. Возле кровати стоит улыбающийся отец.
— Ну и спишь ты, как мертвый, — говорит он, — насилу добудился. Что так? Или поздно лег?
— Не-ет, — краснеет Санька. — Пап, — переводит он разговор на безопасную для себя тему, — а шпионов ловить трудно?
— Нелегко, — усмехается старший Подзоров, прищуривая голубые с грустинкой глаза.
— Тоже скажешь, «нелегко», а сам вон какой сильный и приемы специальные знаешь, — возражает Санька. — От тебя ни один бандит не уйдет!
— Да, уж если дело дойдет до схватки, не оплошаю, — соглашается Григорий Григорьевич, — да только враги в открытый бой стараются не вступать...
— Пап, а ты пятак пальцами согнуть можешь? Я в одной книге читал, так в ней герой не только пятак, железную кочергу в узел завязывал!
— С Кочергой я, пожалуй, не справлюсь, а с пяком попробовать можно...
Григорий Григорьевич выгреб из кармана горсть мелочи. Среди серебра и бронзовых «троек» с «семишниками» тускло поблескивал медный, «стеганый» пятак. Поместив его между средним и указательным пальцем, Подзоров-старший стал давить на середину большим. Пятак медленно, словно бы нехотя, стал прогибаться, сильнее, сильнее...
— Идет! Идет! — заплясал Санька. — «Вот так мы — молодцы! Вот так мы — богатыри!»
Сложив пятак вдвое, Григорий Григорьевич протянул монету сыну:
— На, береги. Когда-нибудь расскажешь своим детям, какой у них был дед...
— Вот здорово-то! — ликовал Санька, подбрасывая монету, — а что, если мне попробовать?
— Попробуй, — поощрил отец, — только сначала сходи на кухню.
— Зачем?
— Каши поешь...
— Я с тобой, как мужчина с мужчиной, а ты со мной, как с дитенком, — обиделся Санька. — А мне уж двенадцать!
— Возраст у тебя, прямо скажем, преклонный!.. Торопись делать геройские дела, а то опоздаешь.
— Опять смеешься! — Санька надул губы.
— На холодец, — Григорий Григорьевич щелкнул сына пальцем по губе, — к завтраку в самый раз, с горчичкой!.. Ну, ладно, ладно, Еруслан Лазаревич, мир?
Но Санька не хотел мириться:
— А пистолет подержать дашь?
— Дам, если умоешься за десять секунд.
— Да я за три!.. Считай!.. — И Санька со всех ног бросился к умывальнику.
Сенька и Кимка спали в эту ночь безмятежно, не то что Санька, хотя байковое одеяло, расстеленное ими прямо на ребристый настил балкона, и старая фуфайка в головах, казалось бы, райского отдыха не гарантировали. И тем не менее они блаженствовали. Зато пробуждение ребят было невеселым.
В пятом часу утра с первыми проблесками зари громыхнула входная дверь и хриплый командирский бас пророкотал:
— Татарский э-сс-кадрон, шашка наголо!..
Это вернулся из очередного «путешествия» Кимкин отчим. Он, растолкав мальчишек не очень ласковыми пинками, приказал им построиться сначала в одну шеренгу, потом в две. Ребята выполнили команду, правда, без особой охоты. Командир поворчал для порядка, пригрозил нерадивых посадить на гауптвахту и продолжил учение. Усадив «кавалеристов» на стулья, стал обучать их рубке лозы.
Маленький, кривоногий, с черной повязкой на правом глазу, бывший буденновец выглядел довольно комично. Но Сенька с Кимкой не смеялись, они-то знали сколько настоящих геройских подвигов за спиной у этого человека. Не зря же Семен Михайлович наградил своего комвзвода именным оружием. Сейчас оно находится в музее.
