край своего платья, чтобы легче было ползти, она на четвереньках старалась выбраться из ямы.
— Ведь это же Личик! — крикнул еще раз Ти-Суеви. — Медвежонок Личик, который живет на заставе!
— Теперь я сама вижу, что это Личик, — ответила Натка, усаживаясь на краю ямы.
— Так вот куда люди забрались, — раздался позади Натки все тот же голос, который раньше звал медвежонка.
Натка обернулась. Возле нее, шагах в двух, стоял красноармеец Сизов, держа в руках свою фуражку с зеленым верхом. Винтовка его висела на ремне за спиной, голова была коротко острижена. Он смеялся.
— Здравствуй, красноармеец Сизов, — сказала Натка.
— Здравствуй, Сизов, — повторил за ней из ямы Ти-Суеви.
А Сизов заглянул к нему в яму и сказал:
— Хорошее у вас вышло прикрытие, особенно если тут поставить пулемет.
И он спрыгнул вниз, к Ти-Суеви, и, как взрослому, подал ему руку.
Они были друзьями — этот корейский мальчик, смуглый, с длинными руками, и красноармеец Сизов, стрелок пограничной охраны, сын уральского жителя из лесной деревни Пермяки.
А между ними вертелся медвежонок Личик тоже друг.
И так как с друзьями всюду хорошо, даже в глубокой яме, откуда берут глину, то Натка также сползла вниз, не выпуская из рук своих камешков.
И тут втроем они поговорили.
Натка положила все камешки в кучу и начала новую игру.
Сизов сказал:
— Хожу я по своему участку и смотрю как будто хорошо, а, между прочим, вас не видел. Как в поле вышли — видел, а куда пропали — понять не могу. Чудесное, думаю, явление эта пересеченная местность.
— А мы тут играли, — сказала Натка, и она тряхнула своей сумкой, куда успела уже положить камешки, собранные ею для игры.
— Так, вижу, камешки, — сказал Сизов. — А все-таки вас бы я ни за что не нашел, если бы не Личик. Я его с собой брать не хотел. Сам отвязался, за мной прибежал и бежит и бежит, все к одному месту. Значит, думаю, друзей почуял или шмелиное гнездо нашел. Он мед любит. И был он все время веселый, пока не обидели.
— Кто же это его обидел, Личика? — спросил Ти-Суеви.
Медвежонок, услышав свое имя, поднялся на задние лапы и, ворча и горько жалуясь на свою обиду, посмотрел вверх. Посмотрели туда и Сизов, и Ти-Суеви, и Натка. И увидели, что облака стали гуще, небо побелело, а под облаками по-прежнему неподвижно стояли орланы.
И все рассмеялись.
А Сизов поднял медвежонка на руки и поставил его на край ямы.
— Отведи его на заставу, — сказал он Ти-Суеви, — а то сам не дойдет. Напугали его птицы.
V. В лесу появилась паутина
Хорошо было Ти-Суеви сидеть с Наткой в яме и играть в камешки, однако неплохо было и пройтись с медвежонком на заставу.
Там жил начальник Бойко, и стрелок Сизов, и другие люди, о которых ни один человек ни в Большом, ни в Малом Тазгоу не скажет ничего дурного.
Хотя дом их окружен забором и вдоль забора ходят часовые, но, как все люди, они сами себе чистят на обед картошку, а шелуху отдают женщинам для свиней. Ти-Суеви же и Натке они дарят иногда по яблоку. Да, по яблоку! Это ведь редкий, невиданный здесь плод!
Но разве дело только в яблоке?
Нет! Они ходят днем и ночью по дорогам, и летают над горами, и спускаются в глубокие пади, где от воды черны деревья и даже черна трава.
И Ти-Суеви никогда не приходится спрашивать у них:
— Хорошо ли вам в нашем краю?
Сизов всегда сам говорит:
— Хорошо тут у вас жить, Ти-Суеви!
И при этом он еще отлично умеет подражать голосам зверей и птиц. Он берет в рот маленький манок и лает, как лисица, или кричит, как скворец.
Он подолгу стоит над травой и камнями. Он срывает с деревьев листья и прикладывает их к лицу, быть может, для того, чтобы приласкаться к ним.
И за эту привязанность к лесу Ти-Суеви ставит его высоко над людьми. Он ставит его даже выше, чем Натку, которая, по совести говоря, причиняет Ти-Суеви немало огорчений.
Вот и сейчас она не пошла с ним на заставу, а стоит под горой, на тропинке, и машет руками и кричит ему:
— Скорей, Ти-Суеви, Лимчико собирается отплывать!
И Ти-Суеви у поворота остановился. Он спустил Личика на землю, повернул его голову к заставе и спросил:
— Дойдешь ли ты сам, Личик? Тут совсем близко. А меня зовет Натка. И если она зовет, надо идти, потому что я никогда с ней не ссорюсь.
Но Личик не хотел идти сам, он лег на дорогу и смотрел в другую сторону. Он смотрел в лес, где ели стояли тихо и где ничего не было видно.
А с другой стороны, за поворотом, по шоссе, приближалась лошадь. Она звонко и мерно ступала по щебню — точно капля за каплей падала на камень вода, — а скрипа колес не было слышно.
И Ти-Суеви подождал — не покажется ли всадник. Это мог быть только начальник заставы. Он один ездил по этой дороге верхом.
И верно. Доехав до поворота, начальник сказал (Ти-Суеви хорошо слышал его голос):
— Василий Васильевич, ты старый партизан душу из себя самого надо вынуть, а его найти. Он где-то здесь перешел, в твоем районе.
Это был начальник заставы.
И Ти-Суеви увидел Василия Васильевича Пака. Он держался за стремя, а лицо его, темное, как кожура кедрового ореха, было поднято вверх.
— Хорошо говоришь, — ответил он начальнику. — Душу из себя вынем, а его найдем.
И Василий Васильевич Пак сошел с дороги и зашагал по тропинке к морю. И шаг его был проворен, точно старость вовсе не мешала ему.
А начальник тихо повернул лошадь назад. И она вдруг заржала так, что мороз пробежал по спине Ти-Суеви.
Неспокойно, должно быть, стало на заставе.
Ти-Суеви посмотрел вниз, на тропинку, где у ног его еще секунду назад лежал медвежонок Личик:
— Куда же он девался, глупый?
Ти-Суеви заглянул под кусты волчьего лыка, раздвинул траву; в ней было много донника и росли еще другие, на длинных стеблях желтые цветы.
Но Личика не было.
Тогда Ти-Суеви подумал:
«Что скажет Сизов, если пропадет Личик? Он так любит его. Нет, пусть Натка на этот раз поедет на кунгасе одна».
И Ти-Суеви направился в ту сторону, где ели стояли тихо и ничего не было видно. Там послышался ему
