что, – заверил Брекенриджа Эрик. – Мы с Максом неразлучны долгие годы, и, боюсь, всякий, кто хочет стать мне ближе, должен сперва получить его одобрение. – Брекенридж на это улыбнулся, а Гримсби принял слишком уж довольный вид. – Теперь, полагаю, черёд попрощаться по всем правилам. – Эрик выманил Макса из-под стола и подмигнул Луне. – Пока, Макс.
При этом Макс поднял лапу и «пожал» руку Эрика со всей торжественностью, на которую способен пёс, к морде которого прилипла устрица. Эрик изобразил, будто целует лапу Макса, а Макс лизнул его ладонь. Луна ахнула.
– Макс, попрощайся с Луной. – Эрик подвинул Макса так, чтобы он оказался перед лицом Луны, и жестом попросил её протянуть руку. – Вам придётся попрощаться первой.
– Пока, Макс, – сказала Луна.
Макс протянул лапу под ладонь девочки и лизнул её руку, словно целуя на прощание. Даже Гримсби с Брекенриджем улыбнулись, когда Луна посмотрела на Эрика, изумлённо округлив глаза.
– Я научу тебя другим его трюкам, если нарисуешь для меня картинку к нашей следующей встрече, – сказал Эрик, протянул руку и улыбнулся. – Договорились, леди Луна Брекенридж?
Луна взглянула на него, затем на Анджелину. Та кивнула.
– Конечно, ваше высочество, – ответила Луна и вложила прохладные пальчики в его ладонь.
Эрик отвесил ей поклон над рукой, обозначая церемонный поцелуй. Малышка Луна расправила худенькие плечи и повторила за ним. Она потянулась поцеловать его руку, совсем как ранее Макс притворялся, что целует её. Эрика охватила паника, и он вырвал ладонь и резко отступил назад. Спиной принц врезался в стол и опрокинул его. Посуда с грохотом упала на пол.
Макс бросился на защиту Эрика, шерсть встала дыбом, из горла вырвалось низкое рычание, и Луна шарахнулась в сторону. Она споткнулась о перевёрнутый стул и тяжело приземлилась на пол. В лицо брызнул холодный суп. Она вскрикнула.
– Лежать, Макс! – велел Эрик, не без труда поднимаясь на ноги. Он бросился помогать Луне. Брекенридж оттолкнул его, вытащил платок и вытер Луне глаза. Она села на пол, закрывая лицо ладонями. В волосах запутались стрелки лука и вилка. Анджелина обняла сестру.
– Мне очень жаль, – сказал Эрик, заламывая руки. Он словно силился соскрести тень прикосновения с кожи. Один поцелуй, единственное прикосновение чужих губ к его коже – и его бы не стало. – Гримсби, пожалуйста...
Однако Гримсби стоял рядом с Брекенриджем и не приносил тому извинения. Чайка на окне закричала и пролетела вдоль комнаты. Макс ринулся к ней, но Эрик схватил его за ошейник. Юноша взглянул на Анджелину в надежде, что она его выслушает и поймёт, но та лишь смотрела на него, сузив глаза. Даже проклятая чайка взирала на Эрика неодобрительно.
В ушах зашумело, по рукам пробежала дрожь. Увлекая Макса за собой, Эрик поспешил к двери.
Стыд жёг Эрика изнутри, и Макс тихо заскулил, когда он бросился прочь. Смущение и недоумение на лице Анджелины, красные глаза Луны и гнев их отца не шли у него из головы. Так он и брёл, обдумывая произошедшее, по тихим коридорам дворца, пока не очутился вдали от обеденного зала. О том, чтобы нормально поужинать, не могло быть и речи.
Даже если Гримсби изобретёт достойное объяснение и Анджелина с Эриком придут к соглашению, всякая надежда на дружбу рухнула. И в этом не то чтобы можно было винить проклятие, ведь Брекенриджи о нём ничего не знали. Анджелина теперь не захочет иметь с Эриком ничего общего. Ну вот, теперь ещё один член совета считает Эрика чудаком. Во всяком случае, слишком странным, чтобы править страной.
Эрик наконец остановился. Он огляделся по сторонам и, никого не заметив, стукнулся лбом о стену.
– Беги найди Карлотту. Беги, – подначивал Эрик Макса, но пёс не шелохнулся. Эрик вздохнул. Он смутно понимал, в какой части замка находится, но ему хотелось побыть одному. Мать Эрика боялась, что кто-нибудь узнает о его проклятии, но разве не поэтому он оказался в таком положении? Эрик так боялся подпустить к себе кого-нибудь, что едва справлялся с обычными ситуациями. Это несправедливо. Ужин с Анджелиной понравился Эрику куда больше прочих, сё общество было ему приятно. Проклятие растоптало всякую надежду узнать её поближе. Эрик прислонил голову к одной из дверей и положил ладонь на бронзовую дощечку на пей. «ЭЛЕОНОРА ВЕЛОНСКАЯ». Когда-то здесь был кабинет его матери. Он не бывал здесь давно. С тех самых пор, как...
– Что бы сделала ты? – спросил Эрик, вперив взор в буквы, сложившиеся в такое знакомое имя матери. Не побоялась бы войти в кабинет. Что ж, последний шанс обзавестись королевой он наверняка уничтожил. Ему очень нужна мать прямо сейчас. Эрик толкнул дверь и приготовился к тяжёлой волне горя, но она не нахлынула. В груди вспыхнула лишь тупая боль. Эрик положил руку на сердце. Здесь сохранился её запах: тубероза со сливой и амбровый шлейф. Эрик закрыл за собой дверь, делая глубокий вдох, и направился к столу. Гримсби убрал все важные записи Элеоноры, касающиеся правления Велоной, и теперь на столе почти ничего не лежало. Пальцы скользнули по краям дерева, нащупывая небольшие вмятины и царапины от постоянного использования. Здесь Элеонора задела перочинным ножом ящик стола, а вон там зацепила скипетром край, когда у них был тренировочный поединок. Мать никому и никогда не позволяла прибирать или ремонтировать стол; он принадлежал отцу Эрика. Карлотта следила за тем, чтобы мисочка с лакрицей всегда была наполнена доверху. Эрик взял одну из лакричных конфет и, рассасывая её, опустился в старое кресло матери. Колени дрожали.
– Как ты могла оставить меня? – спросил он у пустого стола. – Какое-то бессмысленное путешествие, чтобы убедиться в правдивости слухов про Сайт, и тебя убивает шторм? После всего, что было, какой-то шторм?
Из верхнего ящика торчало несколько неоконченных писем. Эрик выдернул ящик и высыпал его содержимое. Ни одно из писем не было адресовано ему, и большинство из них были сообщениями, утратившими смысл за последние два года. Эрик выдвинул второй ящик, положил пачку писем от отца к матери в карман и отбросил ящик в сторону. Принялся за третий. Пара старых вилок, согнутых так, чтобы походить на собачьи уши, и пририсованные четырёхлетним Эриком дурачества. Десятки старых рисунков, которые Эрик годами дарил матери. Перо с до того изжёванным кончиком, что тот почти отвалился.
– Ничего.
Макс
