– Я – обстригаю?! Что за чушь?! Я и ножниц-то сроду в руках не держал. Вот алмаз – пожалуйста. Режет любое стекло, в какую хочешь сторону.
Он вытащил из портсигара небольшой предмет, похожий то ли на молоточек, то ли на гриб опенок, с железной головой и деревянной ножкой.
– Почем? – громко сказал кто-то за моей спиной.
Я оглянулся. За нами стоял Веснушчатый нос, тот самый, что приставал в тамбуре с вопросами к Усачу в шляпе.
– Почем? – спрашивал Нос, наваливаясь мне на плечи и разглядывая алмаз.
– Червонец.
– Даю пятерку.
– Пятерку за алмаз, который режет в любую сторону!
– Пятерка тоже деньги, – веско сказал Нос. – Ну ладно, накину трешку.
– Накинь еще два рубля.
– Да скинь хоть рублишко.
– Нужен алмаз – бери, не нужен – вали, – сказал Кожаный, покачал алмазом и сунул Веснушчатому носу под нос. Тот наклонился, оценивая инструмент глазом, и почему-то понюхал его.
– Ладно, – согласился он. – На деньги – давай сюда алмаз.
– То-то, – говорил Кожаный, пересчитывая деньги. – Три, четыре… семь, восемь… а где еще рубль?
– Может, скинешь все-таки? – предложил Нос, укладывая алмаз во внутренний карман.
– Я те скину! – рассвирепел Кожаный, хватая покупателя за рукав и норовя добраться до внутреннего кармана. – Ребята, держи его!
Крендель подскочил к покупателю справа, нажал в бок:
– Слышь, парень, не шути!
– Ладно, ладно, успокойся, – сказал Веснушчатый, отталкивая Кренделя. – Обложили со всех сторон.
Он вынул из кармана рубль, отдал продавцу и исчез в толпе.
Кожаный запахнул пальто и, даже не кивнув нам, пошел в другую сторону.
Крендель потерянно глядел ему вслед. Да, в Карманове он был не в своей тарелке. Его тарелкой был Зонточный, а здесь все шло по-другому, даже воздух здесь был особый, кармановский, пропахший пивом, подсолнечными семечками.
– Я, кажется, не то говорил. Надо было спросить про монахов.
– Еще бы, – подтвердил я.
– А ты что ж молчал! – рассердился Крендель, схватил меня за руку и потащил к выходу. – Ищи кожаную спину!
Мы побежали через рынок, и я крутил головой, но не видел уже нигде кожаной спины. Да и вообще спин как-то не было видно:
рынок то глядел исподлобья,
то поворачивался боком,
то показывал ухо,
золотой зуб,
кудрявую челку,
и только когда мы подбежали к выходу, рынок вдруг повернулся спиной.
Выпуклой и вогнутой, черной и коричневой оказалась спина Кармановского рынка, но ничего кожаного не было видно в ней.
Зато я заметил желтую бочку на колесах, а у бочки с кружкой кваса в руке стоял Веснушчатый нос. Рядом – Усач в соломенной шляпе. Он тоже держал в руках кружку, из которой высовывалась белая папаха пены. Сунув усы в эту папаху, Усач разглядывал алмаз-стеклорез, который держал в другой руке.
– Да вы понюхайте? – послышалось мне.
Обтерев усы рукавом, Усач приблизил алмаз к носу.
– Пахнет хлебом, – сказал он.
– Это квас пахнет хлебом, нюхайте внимательней.
– У тебя, Васька, нос как у собаки, – сказал Усач и, отхлебнув кваса, снова понюхал алмаз.
Крендель дернул меня за рукав.
– Давай, давай, а то спину упустим! – крикнул он, и мы проскочили в ворота, не в те, через которые входили на рынок, а в другие, с противоположной стороны.
С другой стороны Кармановского рынка тоже, оказывается, имелась площадь. Здесь, как видно, недавно была ярмарка.
Посреди площади торчало странное сооружение, похожее на какой-то капитанский мостик. Рядом лежала на земле коричневая лужа. По углам площади стояли железные домики без окон. Из-за железных дверей на улицу доносились хлопающие звуки, будто внутри кто-то заколачивал гвозди.
Мы подошли к железному домику, на котором висела табличка:
ЯБЛОЧКО.
Крендель открыл дверь, и мы увидели длинный деревянный барьер.
У барьера спиной к нам стояли несколько человек. Они держали в руках духовые винтовки.
– Тир! – огорошенно шепнул Крендель, и тут же все винтовки разом выстрелили.
– Тьфу, опять в незрелое, – раздраженно сказал один стрелок, снял шляпу и вытер ею лоб.
На задней стенке висели четыре мишени. На каждой из них было нарисовано огромное зеленое яблоко. Внутри этого незрелого яблока заключалось другое – желтое. В середине желтого – было оранжевое, а в самой сердцевине багровело спелое яблочко, в которое и метились стрелки.
– А вам чего тут надо? – раздраженно сказал стрелок, попадающий в незрелое, оборотясь к нам. – Это тир для взрослых.
Он снова выстрелил, снял шляпу и сильно ударил ею о прилавок:
– Опять в незрелое!
– Да ты сходи за молоком! – сказал патронщик, и все стрелки ухмыльнулись.
Незрелый побагровел, бросил винтовку и выскочил на улицу.
С минуту метался он по площади и скрежетал зубами.
Как видно, неудачи в стрельбе сильно его огорчали. Отдышавшись, стрелок подошел к соседнему домику, над дверью которого висела вывеска:
МОЛОКО.
Мы нырнули за ним в приоткрытую дверь, и сразу обрушились на нас звуки заколачиваемых гвоздей. Точно такой же барьер, как и в «Яблочке», перегораживал комнату, но мишени за ним висели другие – белые, будто облитые молоком. В центре каждой из них чернел кружок размером с трехкопеечную монету. Попасть в кружок было трудно. Дырки от пуль большею частью чернели в «молоке».
Незрелый суетился у барьера, запихивал в ствол патроны и торопливо стрелял.
– Давай! Давай! – подзадоривал патронщик. – Крой! Кроши!
– Вы что это ходите за мной! – закричал вдруг стрелок, оборачиваясь к нам. – Сглазить хотите?! Не выйдет!
Он снова выстрелил и промазал. Это его потрясло. Подпрыгнув на месте, он сдернул с головы шляпу, бросил на пол и, как конь, растоптал ее.
Мы с Кренделем выскочили на улицу и, подгоняемые криками и выстрелами, побежали через площадь к третьему железному домику. Над дверью его красовалась самая большая вывеска, на которой был нарисован усатый человек в шляпе с павлиньим пером. Из усов его выливалась кривая надпись:
ВОЛШЕБНЫЙ СТРЕЛОК.
Отчего-то робея, мы заглянули в дверь и застыли на пороге. Перед нами в кресле сидел Кожаный и горстями высыпал на прилавок духовые патроны.
– Ага! – сказал он, увидев нас. – Старые знакомые! Прошу. Любая винтовка. На выбор.
– У нас денег нет, – растерялся Крендель.
– Денег нет – это плохо. Без денег какая же стрельба, – нахмурился Кожаный.
В тире не было ни души. Вот сейчас бы и надо было ясно и толково поговорить о монахах. Крендель вздохнул, приоткрыл рот, но тут Кожаный сказал:
– Чего вздыхаешь? Пострелять хочется?
– Еще бы, – вздохнул и я.
– Ладно уж. По старой памяти вот вам два патрона – палите.
Замшевым перчаточным пальцем он выкатил из россыпи два патрона, и Крендель сразу схватил винтовку.
Поблескивая сизым металлом, винтовки лежали на прилавке. Приподняв одну с прикладом густого кофейного цвета, я почувствовал, какая она тяжелая. От нее пахло маслом и сталью.
Левой рукой я надавил на ствол. Он туго крякнул и переломился, открывши влажный от масла канал. Я вставил туда пульку, похожую на свинцовый наперсточек, прижал к щеке блестящий приклад.
– В слона! – шепнул Крендель и выстрелил.
Серый, рябой от пулевых ударов слон не шевельнулся.
– Промазал, – недовольно сказал Кожаный.
Крендель отложил винтовку и, тяжело дыша, стал глядеть, как я целюсь.
Три железные птицы свисали передо мной с потолка: утка, гусь, и лебедь с особенно тоненькой шеей. Вместо ног под каждою птицей торчал рычажок с белой кнопкой.
– Ну давай, давай, стреляй скорее, – не выдержал Крендель.
– Куда спешить, – ответил за меня Кожаный. – Надо выбрать.
Под птицами к стене была приделана бочка с надписью «Пиво», рядом стояла мельница с красными крыльями. А в самом нижнем ряду мишеней разместился настоящий зоопарк: рябой боевой слон, тигр, подкрадывающийся к антилопе, жираф. Неведомо как и заяц затесался в эту компанию, прилетевшую в город Карманов прямо из джунглей.
– Бей в тигра! – сказал Крендель таким тоном, будто слон был у него в кармане.
Я поцелился в тигра, в жирафа и, в конце концов, выбрал сундучок, который притулился сбоку. Что-то таинственное было в этом сундучке. Хотелось узнать, зачем он висит такой простенький среди ярких мишеней.
– Ты в сундучок не целься, – сказал Кожаный. – В сундучок стреляют самые лучшие стрелки. Цель в слона.
Я прицелился в слона.
– Бери чуть ниже, – командовал Кожаный. – Под самую кнопочку. Плавно нажимай спуск, не дергай.
Я подвел мушку под самую кнопочку и плавно нажал. Винтовка сухо треснула, а слон, который до сих пор крепко стоял на ногах, вдруг рухнул на колени.
