Обвал воплей рухнул в бильярдной. Шара, забитого стулом, кармановцы ещё не видывали. Они кинулись обнимать Лошакова, тискали его и целовали, требовали автограф, приглашали в театр. Многие просили подержаться за стул. Трогать понапрасну победный стул гражданин не позволил, сел на него, успокаивающе замахал ладонью:
— Должен передохнуть… нервное перенапряжение… Чем играть дальше — вот вопрос. Нет ли у кого зубной щётки?! Или урной попробовать? Дайте урну!
В этот момент триумфа и славы на плечо гражданина Лошакова легла тяжёлая и властная рука и послышался хриплый стальной голос:
— Урны не надо! Ваши документы!
— Когда же? — спросила Шурочка. Она прижимала к груди эмалированный бак с огурцами и глядела на Васю.
— Чего когда?
— Когда полюбил?
— Да пока ты ползала взад-вперёд. Нахлынуло.
— Тогда ползём вон туда, — сказала Шурочка, и, толкая перед собой бак с огурцами, она поползла на четвереньках в ту сторону, где бурьян был погуще.
Вася тронулся за ней. Вставать на ноги, подниматься во весь рост было неловко. Влюблённые, казалось им, должны ползти. Забравшись в глубину бурьяна, девушка оглянулась.
— А я что тебе, понравилась, да? Хочешь огурца?
— Очень понравилась. Хочу.
— И ты мне понравился, — сказала Шурочка, выбирая огурец поукропистей. — Потом понравился, когда я выползла назад с баком. Ты так жутко на меня глядел.
Вася и сейчас глядел на неё самым неожиданным образом, и Шурочка глядела в ответ, а в воздухе над ними что-то происходило, что-то шевелилось, возникали какие-то запахи и дуновения, какая-то пыль, отблески и дрожь. Всё это, взятое вместе, постепенно складывалось в небольшое облако, которое всё расширялось, расширялось. Скоро это было уже совершенно круглое облако, которое имело полтора метра в диаметре. Это было облако взаимной любви, которое и колебалось над бурьяном.
Когда облако окончательно сформировалось, Шурочка достала из бака ещё один огурец, обдула его, обтёрла, кокетливо поцеловала этот огурец и, хихикнув, протянула Васе. Куролесов схватил огурец, бешено откусил с хрустом, прожевал, проглотил и, чувствуя, что становится круглым болваном, поцеловал огрызок огурца и передал через бак даме.
Прикрыв глаза, она многозначительно заглотила остатки поцелуев.
— А мама дала мне телеграмму: приезжай за огурцами. Ну я и поехала, а ты там, в погребе, вот уж не ожидала.
— Да и я-то сижу, зрение в темноте тренирую, вижу — рука! Ну, думаю — надо кидаться! Кинулся, а это — ты! Я и влюбился!
Тут Вася придвинулся к девушке поближе, хотел её обнять, да бак с огурцами мешался. Он отодвинул бак, но Шурочка вернула бак на место. Тогда Вася обеими руками обхватил и Шурочку и бак. Бака попалось в его объятья побольше. Куролесов изловчился и через бак поцеловал девушку в щёку.
— Убери бак, — сказал он.
— Ни за что.
— Так и будем разговаривать? Через бак?
— Ага, — хитрила Шурочка.
— Ну ладно, согласен, — сказал Вася, а сам хитроумно пополз вокруг бака к ней, но она уползла на другую сторону.
— Давай ещё по огурчику, — сказала она.
Пыльные цветы бурьяна склоняли над ними свои буйные головы, и случайные прохожие никак не могли понять, что за звуки доносятся из придорожной канавы. А это был хруст огурцов и поцелуи. А уж редкие гулкие звуки — это были удары Васиной головы об бак.
Глава седьмая. Бильярд по-кармановски (Окончание)
— Нет! Нет! Я требую урну! — кричал гражданин Лошаков, вырываясь из рук старшины Тараканова. — Я буду играть с ним урной.
Зрители в бильярдной в первую минуту не могли сообразить, что, собственно, происходит? Почему этот длиннорыжеусый схватил вдруг мастера ударить стулом по шару?
Первым сообразил дело журавель Зябликов. Он вдруг нервно принялся выковыривать из луз свои часы с трёшками.
— Кажется, облава! — прошептал кто-то.
— Облава, облава! — шёпотом закричали зрители. — Берут всех подряд! — И зрители брызнули из бильярдной.
Зябликов кинулся к двери, но не смог пробиться сквозь человеческую пробку и, спотыкаясь об кий от Кудасова, выпрыгнул в окно.
— Стой! — орал вслед ему Лошаков. — Держи его! Да я его этажеркой обыграю! Умывальником!
— Спокойно, гражданин! Стоять! Руки! Руки! — Старшина быстро пробежал пальцами по пиджаку и другим карманам гражданина Лошакова. — Спокойно, гражданин, стоять!
— Стою, стою, — отвечал Лошаков. — Чего тебе надо?
Гражданин Лошаков совершенно ничего, что происходит, не понимал и сообразить не мог. И только тревожная мысль, что правды на свете нет, приходила ему в голову.
— Товарищи оперативники! — сказал Носкорвач, подойдя вплотную к Лошакову. — Это грабитель Пахан, я узнаю его.
— Молчи, цыц! — сказал капитан Болдырев, обходя и разглядыва Лошакова со всех сторон. Первым делом почему-то он оглядел его ботинки, вперился в глаза, и в них почудилось ему что-то родное. — Так, — сказал капитан. — Дело об угоне кобылы и снятии сапогов. Гражданин Коровий?
— Лошаков, — сказал Лошаков — Отдайте стольник.
— Эх, Носкорвач, — сказал капитан, — обманул, значит? Невинного нам подсунул? Так?
— Конечно, подсунул, — радостно засмеялся Носкорвач, — обманул. Обязательно обманул. Как же мне вас не обмануть-то, таких доверчивых? Оперативников обманывать — моя гордость, моя радость.
— Со следа свёл? — вскричал Тараканов.
— Обязательно свёл! — веселился Носкорвач. — Я ведь камикадзе. Знаете, у японцев были такие камикадзе? Их сажали в торпеду, и они мчались на корабль. Они корабль взрывали, но и сами, конечно, отдавали концы. Вот и я в конце концов взорвусь. Правда, я — кармановский камикадзе, торпеды у меня нету — шкаф с носками.
Носкорвач размахивал рукавами, но тут в бильярдную быстро влетели два милиционера и увели его под крики: «Осторожно, взрываюсь!»
Капитан со старшиною кинулись на улицу, прыгнули в двустороннюю машину и помчались на улицу Сергеева-Ценского. Они ворвались в дом, рухнули в погреб, разбросали брюкву, выскочили на улицу через потайную дверь и остановились около бурьяна.
Над бурьяном висело странное облако. Абсолютно круглое и мутное, оно имело в диаметре около трёх метров. Из-под облака, откуда-то снизу, доносились гулкие, как удар колокола, звуки.
— Кто-то бьётся головою в бак, — предположил Тараканов.
— Проверьте, — сказал капитан, — только осторожно.
Старшина вынул наган и двинулся к бурьяну…
А покинутый милицией гражданин Лошаков долго ещё стоял у бильярдного стола, глядел на стул, которым забил немыслимого свояка, вспоминал минуты своей славы и триумфа.
Потом он покачал печально головой, прощаясь с бильярдной, вышел на улицу и отправился куда-то, вероятно, разыскивать всё-таки город Курск.
«Хорошо, хоть стольник вернули, — думал он. — Да и на сорок рублей удалось, пожалуй, нахамить. Одна „свинья двухмордая“ червонца стоит».
Глава восьмая. Капитанский кашель
Облако, странное облако висело над бурьяном. То, казалось, в облаке этом мелькает радужная пыль, то вроде моль, то мыльные пузырьки или цветочки липы.
Но не было в облаке ни моли, ни пыли, в нём были только чувства. Это облако состояло из чистых человеческих чувств, прозрачных и нежных, в которых не было ничего мутного, ничего пыльного. Это было облако истинной и внезапной любви.
Обойдя облако слева, старшина Тараканов раздвинул бурьян и даже не понял поначалу, что он увидел. Он отпрянул и нервно взвёл курок, а после снова сунул в бурьян усы. Приглядевшись, он сообразил, что видит двух человек, которые обнимают большой оцинкованный бак. И один из них, в котором старшина с трудом узнавал Куролесова, бьётся в бак головою, приговаривая:
— Но я же люблю, люблю!
Боком-боком старшина вывалился из бурьяна и обратился к старшему по званию.
— Разрешите доложить, — шёпотом сказал он, убирая оружие. — Там Куролесов бьётся головою в бак. С ним какая-то баба белого цвета.
— Что за белая баба? — вздрогнул капитан и решительно шагнул в бурьян.
Довольно скоро, впрочем, он вышагнул обратно, зацепив известное нам облако правым плечом.
— Мда… — сказал он, — непонятная история… неясно… неясно…
— Кажется, они борются за обладание баком, — предположил старшина. — Возможно, в баке находится что-то ценное, какая-нибудь важная улика. Вот Куролесов и вцепился в бак.
— Вряд ли, — сказал капитан. — Слышите? Они целуются!
— Фу, неловко-то как! — застыдился старшина. — Ой, как мне неудобно!
— Надо его оттуда как-то вызвать. Только поделикатней.
— Хотите, я его кашлем вызову?
— Как это?
