— Пусть, — Афанасий чуть пошевелил исхудавшей рукой. — Сделайте, как он велит. Пока я в памяти, слушай… — Степан присел у лавки на корточки, положил большие ладони на сенник, укрытый чистой холстиной. — Ты, Степан Васильев, честный купец, я тебе верю, как себе, поэтому прошу… Возьми мою котомку. Там алмазы индийские и другое… Никому не говори, снеси на Тверь. Долг у меня на родине… И жена Анфиса с ребятишками. Ты жену найди, спроси, кому сколько должен, она тебе запись покажет. Дом мой на посаде был, восточный конец, Купеческая улица. Долги раздай… Дочка Олюшка, невеста уже. Ей— украшения из котомки… Сделаешь, Степан? Христом Богом тебя молю… Самому-то мне уж не увидать родной сторонушки… — одинокая слеза скатилась по впалой щеке Афанасия и затерялась в пегой бороде.
Тверь. Вид реки Тверцы
Степан протянул руку и осторожно провел корявой ладонью по взмокшим волосам друга. — Все сделаю, Афанасий, не сумневайся. Да ты и сам в Тверь придешь, как поправишься. Женку обнимешь, детушек…
— Нет, ты обещай!
— Честью купеческой клянусь, добрым именем своим!
— Спасибо тебе, Степан, пока жив, буду за тебя Бога молить. А сейчас Гридку позови…
Гридка Жук, против обыкновения, был молчалив, лишь накрыл руку Афанасия своей.
— Помираю я, Гридка, — прошептал Афанасий. Григорий не стал ни в чем разубеждать, лишь сурово покачал головой, словно соглашаясь.
— Что сделать? — спросил он. — Послать в деревню за батюшкой? Есть тут один. Пусть исповедует тебя, соборует, причастит… Хочешь?
— Хочу, но… после… Выслушай меня, Гридка.
— Слушаю, Афанасий.
— Написал я о своем хожении за три моря…
— Знаю, — кивнул Жук.
— Там описал все. И земли индийские, и людей тамошних, и свои пути, и свои терзания…
— Понимаю, Афанасий. Душу свою ты вложил в этот труд.
— Истинно! — Афанасий слабо улыбнулся и даже чуть-чуть привстал на ложе. — Истинно понимаешь! Грех так говорить, но то исповедь моя… Помру, пропадет все…
— Что лучше сделать? Как ты мыслишь?
— Мысли путаются… Что бы ты посоветовал, Гридка? Ты — муж грамотный, смысленый…
— Я бы на Москву, ко князю Ивану твои записки снес. Ты — тверитянин, но ведь князь Иван-то земли русские собирает. Ему и честь. Отдал бы записки в приказ, там не пропадут. Кому надо, те завсегда прочтут.
— Грешил я много, Гридка… Веру забыл. В записках видно… Разгневается князь…
— Князь Иван — мудрый человек. С разными верами общий язык ищет. С Венецией вон и с Ширваном. А ты столько всего повидал… Вер много, Бог — один. Он милостив, тебя не оставит.
— Коли б так… Пусть будет по-твоему, Гридка. Возьми тетрадь мою и снеси на Москву, к князь-Ивану. Караван завтра дальше идет?
— С рассветом выходим. До Смоленска один переход остался. Но лекарь велел тебя здесь оставить. Бог даст, еще на ноги встанешь, свидимся…
— Прощай, Григорий. Спасибо тебе и храни тебя Господь!
— Прощай, Афанасий. Да пребудет с тобой милость Его!
Наклонившись, Гридка взял протянутую тетрадь, обнял Афанасия и, сдерживая слезы, почти выбежал из комнаты.
Что стало с Афанасием Никитиным дальше, мы не знаем. Может быть, он скончался от лихорадки, не дойдя каких-то 200 километров (два часа езды на хорошей машине!) до родного города. А может быть, его могучий, закаленный скитаниями дух и на этот раз справился с болезнью, и Афанасий встал на ноги, вернулся в родную Тверь, обнял жену и детей и мирно прожил свою купеческую жизнь. Мы можем только гадать…
Но вот что известно наверняка…
В 1475, году в Моск-ву^озвратились из Литвы русские купцы. Они привезли с собой толстую тетрадь каких-то записок и передали ее великокняжескому дьяку Василию Ма-мыреву. Дьяк ознакомился с рукописью и передал ее летописцу. Монах-летописец в свою очередь записал:
Иван III Васильевич — с юных лет стал помощником своего незрячего отца Василия II. С 1462 года — великий московский князь. Присоединил к Московскому княжеству другие земли — Ярославское и Ростовское княжества, Новгородскую землю, впоследствии (уже после «хожения» Никитина) и Тверское княжество. В его правление Русь превратилась в Российское государство.
В. Нагорнов. Возвращение из похода
Памятник Афанасию Никитину в Твери
Васко да Гама — португальский путешественник, считается европейским «первооткрывателем» Индии. Посетил Индию в 1499 году.
«В год 6983 (1475). В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до Казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву…» С тех пор прошло более пятисот лет… За это время записки Афанасия Никитина много раз переписывались, а потом и переиздавались. Знаменитый историк Н.М. Карамзин, который обнаружил в летописях глубоко поразившие его записки Никитина, писал:
«Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова (Иванова) века…, что индийцы слышали о ней (России) прежде, нежели о Португалии, Голландии, Англии. В то время, как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже путешествовал по берегу Малабара…» Много стран посетил Афанасий Никитин, но больше всех любил он свою родину, Русь. И спустя много лет в России помнят светловолосого купца-путешественника, мудрого и внимательного наблюдателя чужих народов и обычаев. А на берегу Волги, в Твери, там, откуда полтысячи лет назад начал свое путешествие Никитин, стоит памятник этому замечательному русскому человеку. Смотрит Афанасий на родные просторы и улыбается чуть заметной улыбкой. Все-таки он вернулся домой!
